Never let them take the light behind your eyes. One day, I'll lose this fight, As we fade in the dark, just remember You will always burn as bright… (с) MCR
***
Последние слова молодого искалеченного парня растворились в воздухе. Глаза в один миг потеряли весь тот жизненный блеск, всю радость, хоть она и была так глубоко зарыта в душе, всю ту боль, что он перенес. Из них вышла жизнь. Его веки опустились, все еще слегка подрагивая. Из-под длинных густых ресниц по щеке скатилась одна скупая слеза. И застыв на, еще теплой, коже, она сияла, отбивая лучи лампы. На его губах запеклась алая жидкость, заполняющая вены и жилы. Под глазом все еще сочилась кровью глубокая ссадина. Огромная потеря крови убила его. Вещество, которое ввел ему доктор, только лишило его мучений. Спасать его уже не было ни смысла, ни времени. К тому же ресурсы были на исходе. Старый седой швейцар узнал до боли знакомый голос своего приятеля, того самого мальчишку, который забегал в его уютную коморку на переменах за молоком, и бывало, что и покурить. Тот самый веселый мальчуган, который стал для него буквально сыном. Биргелер вспомнил его рассказы о том, как он хочет стать инженером, вспомнил заливистый смех, невероятные истории, о его развлечениях с друзьями. Но что же сделала с ним война? Разве он заслужил этого? Все это быстрыми отрывками мелькало в голове бывшего школьного работника. Не выдержав, швейцар вышел из-за доски и направился, одному лишь Богу известно, куда. Никто не стал догонять его, озадачивать ненужными вопросами, останавливать… Тело шестнадцатилетнего парня было истерзано: множество пулевых ранений, ссадин, синяков, ран… Рук у него уже не было, как и одной ноги. Он был очень напуган, то, что он увидел, повергло его в ужас. Видеть, когда такое происходит с кем-то уже страшно, а когда ты понимаешь, что это случилось с тобой, мало кто смирится с таким. Воздух пропитан металлическим запахом крови. Лужи этой густой жидкости были повсюду. Но никого это ни капли не волнует, им сейчас не до уборки. Руки врача уже не дрожат, его глаза не наполнены волнением или переживанием. Лишь капля сочувствия плескалась в его ясно голубых глазах. Прикоснувшись двумя пальцами к артерии солдата, доктор нащупал пульс. Спустя несколько секунд, ничего не почувствовав, он убрал руку и произнес неутешительный диагноз – мертв. Обернувшись, где-то глубоко в душе, док уже который раз ужаснулся. Все скрашено багровыми тонами, языки пламени с каждой минутой на дюйм все ближе подбираются к зданию школы, артиллерия не умолкала ни на миг. Он хотел закрыть руками лицо, но поднеся их, сразу же убрал. Они были перепачканы кровью. Ему на секунду показалось, что он уже никогда не смоет ее. Поняв, что теряет дух, врач снова повернулся к операционному столу. На нем уже никто не лежал, и по скрипнувшей двери, он понял, что бедного парня уже вынесли, присоединив его труп к «мертвецам». А уже к вечеру его прах смешается с прахом еще двадцати таких же, как он. Доктор знал это, и от этого его душу сжимали дьявольские тиски. Нервно кусая губы, пожарник смотрел в большое окно. Все пылало, гремело, скрипело, рушилось. Вопли из города были четко слышны здесь. Все это напоминало Ад. Взглянув на небо, ранее верующий пожарный произнес: «Где же ты, Бог? Где ты сейчас? Разве не видишь, что происходит? Люди мрут, как мухи, а тебе и дела нет! Будь же ты проклят!». С этими словами он схватился за голову и стал давить ладонями на виски. Все внутри него дрожало, будто он сейчас взорвется изнутри. Глубоко вздохнув, пожарник достал сигарету и коробок спичек. Чиркнув спичкой, он зажег ее и сделал глубокую затяжку, чувствуя, как легкие наполняются дымом. Это заставляло его немного расслабиться. Выпуская сизое облако, он перевел взгляд на картины, которыми был украшен зал. Обыкновенные детские картины, слегка криво нарисованные, и, может, немного неряшливо разукрашены. Это сдавило сердце пожарного еще больше, и он решил просто зажмуриться, продолжая травить себя спасительным тютюном. В правом крыле здания что-то с грохотом обрушилось. Все, кто находился в рисовальном зале, с опаской переглянулись. Нервно сглотнув, пожарник приоткрыл входную дверь и выглянул. Быстро захлопнув дверь, он повернулся, в глазах застыл страх, но бежать уже некуда. – В чем дело? – С отчаянием спросил его доктор. Ответа не последовало. – Что, черт возьми, происходит? – Истерически стал кричать один из «выживших». Пожарник только отвернулся, не сказав ни слова. По выражению его лица, доктор понял, что это конец… Крики не прекращались, переходя на ор и жалобные стоны. – Нет! Нет! Нет! – Кто-то из мужчин, помогавших с больными, стал судорожно повторять одно и то же слово, бегая из стороны в сторону, словно умалишенный. Еще один снаряд попал в школу, в этот раз ближе. В зал повалил густой едкий дым, штукатурка посыпалась, стены еще несколько секунд содрогались. Тот парень, который все еще кричал навязчивое «Нет!», одним движением залез на подоконник одного из окон, и прежде чем кто-то смог произнести «Остановись!», он уже выпрыгнул. Его тело словно сровнялось с землей, бардовые брызги разлетелись в разные стороны. Но никто не стал смотреть на его труп, ведь, по сути, никому не было дела до этого. Все отчаянно ждали одного: последнего, фатального взрыва. Вопли больного утихли, и лишь тихий хрип раздавался с его стороны, и то недолго. Затаив дыхание, мужчины думали каждый о своем. Кто-то вспоминал о семье, кто-то молился, прося искупления грехов, кто-то вспоминал о лучшем, что когда-либо с ними случалось, и никто, ни один из них не думал о бомбардировках, артиллерии, осадах и битвах. Ведь никому из них это не было нужно. Последнее о чем подумал каждый – ненависть. Они ненавидели войну. Ведь это она сыграла с ними в смертельную игру. В последнюю секунду блеск их глаз стал настолько светлым, что мог ослепить, каждого кто заглянет в них. Мрак поглотил их, нет ни крика, ни страха. Они растворились во тьме. Клубы пыли душили, камни разбивали и давили, огонь – сжигал дотла. Выживших нет. Но, даже умерев, они все еще знают, что их сердца светятся также ярко…