Золотыми нитями шитые улыбки

«Эй, мальчик, ты стоишь на могиле». Под ногами была земля – точно такая же, как и всегда. Над головой было небо – точно такое же, как и всегда. А вокруг была ночь – точно такая же, как и всегда. Но Лео прекрасно все видел. Он не думал, что это будет… Так. Что его похоронят – да, его самого. Он думал, тела не останется; он думал, цепью станет. Он надеялся, что душа освободится, если самому свою жизнь закончить: зачем Присяжным Глен в голове другого Глена, который может мысли на что-то дурное направить? Лео хотел просто уйти за Элиотом, ведь его работа была закончена уже давно, а в столь юном возрасте жизнь кончилась. Просто кончилась: не было ничего, чем бы Лео дорожил, и не было никого, кому он бы душу отдал. Не было того, ради чего стоило жить; потому-то Лео и оказался здесь, на своей могиле. Бесплотный дух, но как будто настоящий мальчик – никто не его не видел. Никто ему не сказал: «Эй, мальчик, ты стоишь на могиле». Лео чувствовал ветер, и даже волосы его непослушно развевались. Ему было одиноко; совсем немного, ведь он… Он же был Гленом. Он знал, как должно было быть. Но он почему-то не вошел в столетний цикл, оставшись там, где умер от своей руки. Или это и был столетний цикл? В сердце металось сомнение, и Лео накрыл его ладонью. Он боялся, что ошибся; он боялся, что потерял свой шанс навсегда, потому что тогда он даже не сможет покончить собой от безысходности. Он же уже был мертв. Мимо пролетела птица – ворон черный-черный, и Лео обернулся. Никто не должен был его видеть – но ведь кто-то же сказал: – Эй, Лео, ты стоишь на могиле. И этот голос Лео мог узнать даже после смерти. – Такой дурак, – пробормотал Элиот, подходя. – Ты должен был жить. У тебя впереди было столько лет!.. – И ни года позже, – проронил Лео. В словах Элиота не было ни злости, ни раздражения. Только тепло и странная дурашливая забота. Неужели смерть научила Элиота смирению? Вряд ли. Скорее всего… Он просто понимал, что ничего уже не изменить. С того света не возвращаются, если умирают окончательно. – Здравствуй. – Привет, – прошептал почти Лео. И добавил: – Я скучал. «Я тоже». – Я пожертвовал собой, чтобы жил ты. В том числе для того, чтобы жил ты, – склонил голову Элиот. В голосе его было столько печали – но печали не самой болезненной, скорее, обидной. – Я хотел, чтобы ты жил. – А зачем мне было жить? Я потерял все. Я потерял всех. Навсегда. Без… Без тебя. Без руки, чтобы играть в память о тебе. Зачем мне было жить? – мотнул головой Лео, чувствуя, что и ветер сам становится уже не таким холодным. Лео оттаивал, будто учился чувствовать вновь – и по сердцу разливалось тепло, тепло такое светлое и радостное. Элиот был рядом. Это – главное. – Ты был Гленом, – усмехнулся Элиот, как и всегда. Такой обычный и простой Элиот, такой настоящий. – У тебя был долг. – Я однажды спас этот мир, – не согласился Лео. – Он мне уже должен! Они стояли на его могиле, а плакать и страдать совсем не хотелось. Это было… Так хорошо и нормально, так правильно, что у Лео и мысли не возникало, что правильно – иначе. Совсем иначе. Он ведь знал, знал, как правильно – был же Гленом! – но не хотел вспоминать. Не хотел задумываться. Почему? Потому что для Лео правильно – это. То, что он с Элиотом стоял на собственной могиле, а от этого на душе только радостнее было. Лео обратил взор к небу, голову запрокидывая. Звезды. Много звезд, что отражались в его глазах – как он думал давно; и совсем не видно огней Бездны. Смерть дарит покой? Покой взгляду Лео точно был дан, ведь теперь он был простым. Просто Лео. Каким и хотел быть, каким его видел Элиот когда-то – и каким он был настоящим. – Неужели тебе было так важно играть? – повторил тот, рук Лео касаясь. – Важнее жизни? Как давно Лео хотел почувствовать холодные пальцы Элиота на своих запястьях, как давно! Он… Он ведь изменился сам, пусть и не хотел меняться. Стал другим без Элиота. Пустым. Холодным. И потому только стал Гленом – потому что потерял себя самого, а проще было просто взять то, что давали голоса в голове. Голоса, что наконец-то утихли навсегда. – У меня теперь есть рука, – осторожно правой левую Лео сжал, чувствуя ее вновь. Он и забыл, каково это; он и забыл, что когда-то был нормальным. – Да… – прошептал Элиот, на кончики его пальцев левой руки глядя, и наклонился, чтобы к ней щекой прижаться. Лео ласково провел пальцем большим под его небесно-голубым глазом, любуясь темной родинкой. Это был его Элиот. – Я не жалею, что умер, – улыбнулся он. – Теперь я с тобой, а жизнь повторится. Повторится через сотню лет. И ее мы проживем вместе. Элиот тихо рассмеялся. – Я так испугался. Я был рядом всегда, ты просто не чувствовал… – Чувствовал. Ты был за моим плечом, – скользнула рука Лео по его шее, заставляя Элиота выпрямиться, и он взял лицо Найтрея в ладони. – Я же был Гленом, помнишь? – Да, – прикрыл глаза Элиот. – Помню. Но все равно испугался – а потом понял, что ты будешь здесь. Все всегда возвращаются здесь, и я просто тебя ждал. Он провел пальцами по надгробию, на котором красиво было выгравировано «Лео». Без дат. Без фамилии. Не «Глен» – «Лео». Это было так благородно со стороны Баскервилей – и наверняка так больно для них, но Лео сам был волен решать, как уйти. Элиот тоже не хотел бы рассыпаться по частям. – Красивая могила. – Моя, – гордо коснулся ладонью надгробья Лео, улыбаясь лукаво. На нем не было очков: но они и не нужны были ему больше, тем более теперь. Элиот видел все. Элиот всегда был рядом. Элиот просто не смог его оставить. Лео нарушил неловкое молчание. – Ты правда ждал меня? Все это время? – Да, – кивнул Элиот. – Ждал. Лео хотел спросить, почему. Хотел – но не стал, а Элиот будто мысли его прочел: – Потому что за это время так много слов невысказанных осталось. Он вновь взял Лео за руку, его ладонь в своей сжимая. – Я ненавижу тебя? Я убью тебя? – ухмыльнулся Лео. – Мстить будешь за то, что ради меня ты умер, а я не сохранил ценный дар жизни? Он шутил, конечно. Элиот понимал, конечно. – Нет, – пожал плечами он, а потом к уху Лео наклонился. – Совсем даже наоборот. И, замерев на секунду в нерешительности, мягко Лео в уголок глаза поцеловал, отстраняясь. Они стояли и смотрели на небо, а внутри у Лео оживало все то, что мертво было до сих пор. Он чувствовал, как поцелуй Элиота сами мысли его согревает, а они уже бегут по телу, до самых пяток, чтобы сделать Лео счастливым. Лео так хотелось бы, чтобы Элиот был посмелее, но Элиот и так был смел, как лев. Так что он просто крепче ладонь Найтрея сжал. – Я был готов ждать вечность, Лео. – Я бы ждал тебя больше вечности, – склонил голову Лео. Ему показалось, что между деревьями он увидел золотые нити, что пронзили небо, солнечной вышивкой его украшая, и звезды начали угасать. Лучи спешили к Лео, нему – и к Элиоту, а на могиле распустился первый цветок. – Я дождался тебя, и я буду рядом еще сотню лет, – встал перед ним Элиот, крепко обнимая за талию, и Лео сжал его запястья. Элиот был сильным; Элиот смог его приподнять немного, и Лео вцепился в его плечи, чтобы не упасть. Улыбнулся широко и счастливо. Элиот улыбнулся в ответ, они будто начали танцевать на могиле, на могиле Лео, а потом… А потом солнце забрало их, обвив золотыми нитями своих лучей.