"Помнишь?"

      В Доме - если знать его так хорошо, как его знают Бандерлоги - полным-полно мест, где можно спрятаться. В том числе - ночью. Старые, покрытые невидимой под рисунками и надписями штукатуркой стены сами расступятся и приведут в укромный уголок. И не важно, будет это пустой класс или не занятая спальня. Или вовсе комнатушка, назначение которой сходу не поймешь - восемь на восемь шагов, скрипящие доски пола и намертво закрытое заржавленными шпингалетами окно.       На полу расстелено одеяло - тонкое, колючее одеяло, втихаря утащенное из-под самого носа у кастелянши и предназначавшееся кому-то из Фазанов. Логи остаются Логами всегда. У самого края этого импровизированного ложа - начатая бутылка (хотя начатая - это, пожалуй, слишком слабо сказано - в ней едва ли больше половины), полупустая пачка чипсов и пепельница. - Помнишь? - Конь затягивается докуренной почти до фильтра сигаретой и мечтательно улыбается. - Помню.       Тогда за окном была ранняя осень - то самое, пресловутое бабье лето, когда вроде бы еще тепло, но ветер постепенно холодает. Смотреть в окно - единственное развлечение, которое было доступно мальчишке в холодных, недружелюбных белых стенах, скоро наскучило. И тогда он рискнул. Приоткрыл дверь пустой, рассчитанной на четверых палаты и выскользнул в коридор.       На него не обратили внимания, и он был этому только рад. Если взрослые замечали его - они орали, обзывали идиотом и еще кучей неприятных слов и заставляли разбирать непонятные одинаковые закорючки на бумаге, которые для других складывались в слова. Сейчас - его не заметили.       Полосы света, льющегося в окна, превращали коридор в спину зебры - свет-тень, свет-тень, свет-тень. Перепрыгивать с одного на другое можно было часами, но внезапно под батареей на полу что-то блеснуло. Он наклонился, пригляделся здоровым, не косящим глазом - гайка. Крупная, почти не ржавая, блестящая. Она так и манила подобрать ее и припрятать. Оглянувшись и убедившись, что никто не смотрит и не будет орать, он так и сделал. Гайку потом можно будет катать по полу, а если совсем повезет - подобрать к ней подходящий болт.       Всхлипывания он услышал немного позже. Они доносились из-за неплотно закрытой двери другой палаты. Любопытство пересилило страх - он снова воровато огляделся и юркнул туда.       На полу у стены, обняв руками худые колени, сидел мальчишка. Наверное, его лет. Во всяком случае, такой же мелкий, только белобрысый и какой-то совсем потерянный. - Ты чего ревешь?       Он поднял глаза и шмыгнул носом. Пожал тощими плечами и снова всхлипнул. - Побили что ли? - Нет… - белобрысый снова шмыгнул носом и потер кулаком красные глаза. - Но вдруг побьют…       Он подошел и сел на пол рядом. Помолчал. Побьют - это было серьезно. Во дворе он видел детей и потому не сомневался - точно побьют. Новичков всегда бьют. Во всяком случае, в школе, куда он проходил всего ничего - били. - А давай мы их первые побьем? Ты же тоже новичок. Если мы их побьем - они нас побить не успеют.       Второй озадаченно притих, посмотрел на него оценивающе и снова - уже по инерции, шмыгнул носом. - А ты будешь со мной всех бить? Правда? - Буду, - он помялся. Отдавать находку не хотелось, но… союзы надо закреплять. Он не помнил, где услыхал эту фразу, но чем-то она ему приглянулась. Порывшись в кармане, он протянул гайку на раскрытой ладони. - На. Только не реви.       Конь смеется в темноте и делает глоток из бутылки, передает ее Лэри и снова затягивается. Они оба знают, что думают сейчас в точности об одном и том же. Им не нужно для этого обмениваться словами или даже взглядами. Как и вообще не нужно, чтобы понять друг друга. И когда Лэри немного подается вперед и наклоняется - Конь без слов тянется к нему и выдыхает облачко табачного дыма прямо в губы, от чего поцелуй немного горчит и отдает запахом сгоревшей тонкой бумаги.       Звенят гайки и шайбы на шнурах-браслетах, когда переплетаются пальцы. Негромко поскрипывает успешно выдающий себя за кожу кожзам косух. Серый Дом затаивает дыхание и скрывает двоих своих детей в лабиринте теней, уводит прочь от неприметной двери ночных путешественников - чтобы не услышали, не углядели, не заметили ничего лишнего. - А помнишь, Конь?.. - Помню. - Ну и какого хрена ты мне не сказал, что у тебя сердце болит? - Лэри в приступе почти отчаянья зарылся пальцами в свои волосы и рухнул на узкую койку Могильника в ногах у Связанного.       Конь виновато посмотрел на друга-вожака и пожал плечами. Вздохнул и выдавил улыбку. - Да ладно тебе, нормально все будет… - в голосе его не было ни капли уверенности.       Да ее и не могло там быть. Те, кто попадает в Могильник на операцию - чаще всего просто не возвращаются. А если и возвращаются - то очень скоро сгорают, как свеча, и все равно уходят, пополняют собой ряды призраков Дома. Так что волноваться у Коня были все причины. - Ну какого хрена, Конь?! - Ну и что бы ты сделал? - Конь хлопнул его по плечу и поежился - ночью в Могильнике было холодно, хоть за окном и стояла ранняя осень - восьмая их осень в Доме. - Придумал бы что-нибудь, - Лэри перевел на него страдальческий взгляд и снова заломил руки.       Здесь, наедине со Связанным, можно было себе позволить быть не вожаком Бандерлогов, а просто - собой. И не просто паничить, а правда переживать за единственного по-настоящему близкого человека. Нет, были и другие, но другие - это другие, а Конь - это Конь. - Не трясись, Лэри, - если Конь и хотел выглядеть спокойным и плюющим на скорую операцию на сердце - у него не вышло. Вышло просительно и даже жалобно почти. - Ты иди лучше… Поспи. - Совсем идиот? - Лэри зыркнул на него из-под косой челки. - Поспишь тут. - Я вернусь, - а вот теперь уверенность откуда-то была.       Лэри посмотрел на него недоверчиво. Конь улыбался и крутил в пальцах гайку на шнурке, висящем на шее. Ту самую. - Она со мной будет. Янус обещал. Так что все в порядке.       Вожак Логов тяжело вздохнул. Потом порывисто наклонился и коротко, неумело прижался губами к губам Связанного. - Вот теперь - точно вернешься. Понял меня?!       Лунный свет проникает через пыльное стекло и ложится неровными пятнами на пол крохотной комнатушки, на расстеленное одеяло, играет бликами на боках уже опустевшей бутылки, скользит по бледной коже двоих, лениво валяющихся на полу. Стоит ранняя осень, луна почти полная - а значит, время пришло. Они не помнят дат - ни дня, когда познакомились в Могильнике, ни дня, который Конь смело может считать вторым рождением - когда, изнуренный и бледный, он вышел из Могильника под торжествующий рев бандерложьей братии. Помнят только, что оба раза было еще тепло, и луна была почти полная - первый раз за осень.       Каждый год Дом находит для них новый укромный уголок. Никогда - два раза подряд. Днем слишком много дел, шума, суеты. Слишком много новостей, которые нужно успеть узнать и разнести. Ночи - другое дело. Ночью ни от кого не нужно прятаться.       Лэри задумчиво гладит дремлющего Коня по голой спине, зарывается пальцами в светлые - в кои-то веки распущенные - волосы, и улыбается, глядя в потолок. На девятую осень в Доме он едва ли не впервые думает, что фраза "Связанные - они как одно целое", может иметь еще и немного другой смысл.