My bloodstream and you

Выдохнув, Чарльз прикрывает глаза. Руками он упирается в кровать за своей спиной и вскидывает подбородок, чувствуя, как чужие пальцы с силой сжимаются на бедрах. Его бьет мелкой дрожью, а мысли путаются - cдерживать телепатию трудно, но сейчас важно оставить разум Эрика нетронутым. Он, в конце концов, пообещал. По всему телу расходятся колкие искорки удовольствия. Чарльз глухо стонет и шире разводит ноги, чувствуя, как с каждой секундой всё больше гаснут последние отголоски трезвого мышления. Эрик, сидя на полу между его разведенных коленей, тянется вверх и прихватывает зубами мочку уха. Потом полосой коротких поцелуев опускается ниже по шее к плечам, ключицам, обнаженной груди. Когда губы Леншерра обхватывают сосок, Чарльз, не выдержав, чуть выгибает спину и зарывается пальцами в волосы у Эрика на затылке. Он давит ладонью, заставляя Эрика опуститься ниже. Даже глаза раскрывает специально, чтобы видеть Леншерра у своих ног - сильного, гибкого, с потемневшим от желания взглядом. Эрик не спеша расстегивает ремень у Чарльза на брюках и тянет вниз за брючины, так, что Чарльзу приходится приподняться на месте, чтобы мешающаяся одежда оказалась на полу. Он сжимает пальцы в волосах Эрика чуть сильнее и недовольно шипит, когда Леншерр вместо того, чтобы взять в рот ноющий от возбуждения член, несильно прикусывает тонкую кожу у Чарльза на внутренней стороне бедра. Он сжимает пальцы на щиколотках Чарльза и ведет горячим прикосновением рта полосу до колена. Коротко облизывает коленную чашечку, целует прямо под ней и одновременно подушечками больших пальцев оглаживает выступающие косточки у самых стоп. Чарльз кусает губы, жмурится, комкает простыню в кулаке свободной руки. Фармакокинетика во всей красе. Высокая биодоступность, и легко представить, как ведет себя афродизиак в его теле, хотя данных об этом веществе у них практически нет. Знают только, что оно безвредно, а еще – что стандартная доза действует ровно двадцать минут. Это если случайно вдохнуть токсин, распыленный в воздухе. Чарльз принял куда больше, и он уже не уверен, что это было хорошей идеей. У него стоит так, что он даже сомневается – а не переборщил ли. Впрочем, когда речь идет о почти неизученном мутантском токсине, рассуждать о верности дозировки бессмысленно, пускай Эрик и проверил расчеты раза четыре перед тем, как позволить Чарльзу начать. - Мутация – не игрушка, - распылялся он еще пару часов назад. – Это защитный механизм, продуманный и отлаженный. Эволюция потратила тысячи лет, чтобы создать нечто подобное у некоторых видов животных, а мы можем наблюдать выработку нужного токсина у одной-единственной студентки, рожденной с икс-геном. - Я полностью разделяю твоё восхищение. Но неужели тебе самому неинтересно узнать, как это... чувствуется? - Вовсе необязательно так всё опошлять. - Посмотри на это с другой точки зрения, - рассмеялся тогда Чарльз. – У нас есть возможность попробовать нечто новое. - Чарльз, это абсолютно дурная затея. - Сказал человек, носящий на голове консервную банку. - А что еще делать, если человек, которого я люблю, является одержимым экспериментами телепатом? - Которого ты… повтори-ка еще раз, будь так добр. - Вот только не надо делать вид, будто это для тебя откровение. - Нет, не откровение. Но мне ужасно нравится, как это звучит. Он знал, что этот метод подействует. Ершистый, жесткий, упрямый Эрик почти всегда терялся, стоило Чарльзу начать подобные разговоры. Вот и в этот раз он сдался почти сразу. - Ладно, - мрачно сказал он. – Но я поверить не могу, что в очередной раз позволяю тебе уговорить меня на подобную... - Эрик. - Да? Чарльз улыбнулся, касаясь его руки: - Я тоже тебя люблю. Сейчас кажется, что их разговор был целую жизнь назад. К черту эти сумасбродные идеи, думает Чарльз, несдержанно пытаясь толкнуться бедрами вверх. К черту Хэнка, оставившего лишние образцы афродизиака на столе лаборатории. К черту собственные шальные фантазии и к черту Эрика с его тягучей неторопливостью. К черту, к черту, к черту. Он бы уже давно забыл, как дышать, если бы дыхание, сухое и колкое, не царапало горло – точно шероховатой наждачкой прошлись, оттуда и горький привкус во рту, и стоны получаются с хрипотцой, едва слышными. Эрик же на его мучения явно плевать хотел. Со стороны Эрика это больше похоже на неспешное и тщательное изучение, нежели на прелюдию. Торопиться ему некуда; он исследует тело Чарльза, его реакции, поведение с поистине невыносимой кропотливостью. Доводит до исступления, потому что разрядки Чарльзу хочется так, что пальцы на ногах поджимаются, а Эрик только смотрит, наблюдает, касается дразняще и нарочито легко. Иногда Чарльзу даже нравится присущая Леншерру дотошность. Но сейчас - спустя двадцать с лишним минут такой неторопливой и мучительно сладостной пытки, - безграничный океан терпения Чарльза оказывается иссушен до последней капли. - Ну, давай же, - просит Чарльз. – Эта штука слишком сильная. Эрик, клянусь, еще немного, и я не выдержу. Придется телепатией… Эрик, россыпью коротких поцелуев снова двигающийся вверх по бедрам, отвечает, не прерывая своего занятия, и из-за этого его голос звучит несколько сдавленно: - Прояви терпение. - Не вынуждай меня. - Ты обещал, что не будешь использовать свои способности. - А ты, - ядовито отзывается Чарльз. – Обещал не быть таким засранцем, когда возвращался в школу. - Я возвращался к тебе, а не в школу. Большая разница, Чарли. - Так, может, уже начнешь демонстрировать, как сильно тебе хотелось ко мне вернуться? - Начну, если ты замолчишь. - Замолчу, если ты начнешь. Ответом ему служит неспешное прикосновение к члену. Эрик, едва дотрагиваясь, проводит по всей длине, а затем быстрым, острым движением языка обводит головку члена по кругу и снова отстраняется. Его дыхание тепло щекочет чувствительное место, и по телу Чарльза пробегает дрожь. Когда Эрик, с сухим любопытством глядя на него снизу верх, ведет налившимся членом по губам, почти не размыкая их, чаша терпения Чарльза переполняется окончательно. Он терпит ровно двадцать секунд, а потом не выдерживает: - Я понял, - говорит он, и ему с трудом удается удержать интонации хотя бы относительно ровными. – Ты с ума меня свести решил, так ведь? - Тебя что-то не устраивает? Мне остановиться? – с подчеркнутой отстраненностью уточняет Эрик. Он тянется выше, легко очерчивает ладонями фигуру Чарльза и касается груди шероховатыми подушечками пальцев. Обводит светло-розовые соски по кругу, и взгляд у него сейчас такой, что действительно – глаз не отвести, если позволить себе отвлечься. И Чарльз находит в себе силы лишь для того, чтобы покачать головой: - Мне не хотелось говорить нечто подобное, но ты, друг мой, вынуждаешь меня идти на крайности. Эрик легко сжимает правый сосок зубами, чуть оттягивает и одновременно с этим обводит острым кончиком языка, отчего перед глазами темнеет, а сердце, только выровнявшее ритм биение, снова захлебывается стуком. - Ты ничего не сделаешь. - Эрик, я… - Кажется, я просил тебя замолчать. Эрик очерчивает языком влажную полосу от ключиц к низу живота. Чарльзу, доведенному до черты, хватило бы и этого, чтобы кончить, но вовремя распознавший замерший в горле тягучий стон, Эрик перехватывает его член у самого основания, так что Чарльза бьет уже почти болезненной дрожью. - Считаю до десяти, - говорит он хрипло. – И ты либо позволяешь мне кончить, либо я лезу в твою голову и сам делаю всё, что посчитаю нужным. - Твоя настойчивость, - щекотно выдыхает Эрик, облизывая светлую кожу над тазовой косточкой. – Иногда бывает на редкость раздражающей. Чарльз не успевает вовремя среагировать, когда стальные прутья кровати за его спиной оживают и обвивают руки тугой петлей. Эрик сосредоточенно хмурится: спустя пару секунд запястья Чарльза оказываются сведенными вместе, и металлические оковы тянут их обратно к изголовью, так, что Чарльз невольно падает спиной на кровать. Руки у него намертво связаны и заведены над головой, и он даже возразить не успевает, потому что еще одна стальная змея тугим кольцом обхватывает горло и легко сжимается. Недостаточно, чтобы перекрыть доступ к кислороду, но всё равно причиняя дискомфорт. - Вынужденная мера, - говорит Эрик, сдержанно улыбаясь одними губами. Взгляд, несмотря на улыбку, остается прежним. Жарким и жадным, изучающим до мельчайшей детали. – Прости, но твоя болтовня ужасно отвлекала от процесса. Он поднимается с пола и сам опускается на кровать, упираясь коленями по обе стороны от ног Чарльза; Эрик полностью одет, и когда шероховатая ткань его брюк касается изнывающего от предоргазменного желания члена, Чарльз уже почти готов сорваться на умоляющий скулеж. Холодный металл ошейника вокруг горла, в первые секунды отрезвляющий, сейчас заводит еще больше. Чарльз втягивает воздух сквозь стиснутые зубы и почти физически чувствует, как токсин бурлит в крови, отравляет и обостряет все ощущения, делая их почти невыносимыми. Он всё еще может остановить это. Ему уже не нужно прижимать пальцы к виску, чтобы подчинить другого человека собственной воле. Но почему-то Чарльз даже не пытается. - Хороший мальчик, - негромко говорит Эрик, наклоняясь совсем близко к его уху. Зубами он осторожно прихватывает нежную мочку, и горячее дыхание опаляет кожу. – Всё правильно. Никакого контроля с твоей стороны. Хотя бы раз не пытайся сопротивляться, Чарли. Это было твоей идеей, помнишь? Ты ведь не хочешь всё испортить? Его возбуждение Чарльз, несмотря на запрет, чувствует едва ли не сильнее собственного. Остается только гадать, как Эрику удается сохранять такой невозмутимый вид. - Ладно. Как скажешь, - говорит Чарльз. С каждым словом ошейник на горле сжимается чуть сильнее, но ему уже всё равно. – Никакого контроля. Делай, что посчитаешь нужным. Эрик в ответ щерится потрясающим, почти ленивым оскалом и легко сжимает член Чарльза в ладони: - Не то чтобы я нуждался в твоём разрешении. Никакого контроля, думает Чарльз снова, теряясь в океане ощущений. Но они не говорили о полном запрете на телепатию. Кое-что он всё еще может сделать. В сознание Эрика Чарльз проскальзывает на удивление легко. Делит собственные мысли с теми, что принадлежат самому Леншерру, и с удовлетворением замечает, как расширяются зрачки в светлых глазах напротив. В следующую секунду разум Чарльза сливается с разумом Эрика. Всё, что чувствует Чарльз, Эрик чувствует на себе с не меньшей силой. И стальную удавку на шее, и возбуждение, тягуче-болезненное, и афродизиак в крови, дурманящий, сводящий с ума, и то, как потрясающе ощущается трение одежды о разгоряченную кожу, и то, как хочется толкнуться в чужой кулак – вообще всё. Его ощущения, в свою очередь, воспринимаются Чарльзом, как свои собственные, и захлестывают с головой. - Давай, - просит Чарльз, и он не уверен, говорит ли он сам или произносит желаемое губами Эрика. – Я готов, давай… сразу. Эрик качает головой. Он дезориентирован, но до последнего пытается сохранить остатки самоконтроля. Эрик ложится на Чарльза, прижимается всем телом. Опускает одну ладонь на напряженный живот и ведет вниз, где тесно обхватывает член кулаком, а вторую подкладывает Чарльзу под спину. Чувствуя прикосновения пальцев к члену, Чарльз выгибается в позвоночнике. Стонет, протяжно и глубоко. Он знает: Эрик вместе с ним ощущает и эту сладостную невыносимость касания, и то, как туго стальная веревка давит на горло, и болезненный обхват запястий, сведенных над головой. Рука Эрика у Чарльза под спиной неспешно двигается, поглаживая, обводя позвонки кончиками пальцев, до самых ягодиц. Закончив движение вниз, Эрик с силой сжимает округлые ягодицы в ладони, а потом убирает руку и опускает два пальца Чарльзу на губы. Он не говорит ни слова: у Чарльза одновременно с ним перехватывает дыхание, когда он смыкает губы вокруг пальцев, берет их в рот до самого основания, обводит языком вдоль и между, старательно посасывает, смачивая слюной, и перед глазами у него темнеет от этой великолепной двойственности их с Эриком ощущений: чужие пальцы во рту и упоительные движения чужого языка на пальцах. Спустя несколько секунд пальцы исчезают изо рта, и Чарльз едва сдерживает разочарованный стон. Он знает – те сейчас окажутся внутри него, но так ему не хочется. Ему хочется большего. Ему даже говорить об этом не нужно. Достаточно представить картинку – Эрик, трахающий его, Эрик, глубоко и жарко целующий, Эрик, сжимающий пальцы на его бедрах, слизывающий спекшийся в уголках рта крик, сцеловывающий капельку пота, стекающую с виска. Эрик смотрит ему в глаза чуть затуманенным взглядом: и не поймешь, то ли глядит на самого Чарльза, то ли на образы, транслируемые ему в мозг. Затем, подумав пару секунд, кивает. Не убирая руки, зажимает ею рот Чарльза. Тяжелая ладонь опускается на губы, и вторую руку Чарльз чувствует на своей шее, как раз там, где на горло давит металлическая удавка. Эрик ведет ладонью по коже, оглаживает щеку, очерчивает линии скул, подбородка, шеи и широкого разворота плеч. Еще два оживших прута от остова кровати обвиваются вокруг щиколоток Чарльза и, поднявшись вверх, заставляют развести ноги шире и согнуть в коленях. Чарльз не может пошевелиться, и теперь уже в мыслях Эрика видит себя: расхристанного, с раздвинутыми ногами, готового на что угодно. У него на скулах жаркий румянец, губы алеют на лице ярким росчерком, а глаза блестят лихорадочно и жарко. Зрелище потрясающее. Чарльз упивается возбуждением Эрика при виде себя, такого, а затем соединяет этот порыв с собственным и посылает другу обратно. Тот застывает, глядя на Чарльза совершенно ошалелым взглядом, и у него не сразу получается взять себя в руки. - Мы так не договаривались, - Эрик качает головой, а Чарльз испытывает искреннее удовольствие, слыша наконец-то пробившуюся ломкость в его нарочито безразличных интонациях. Чарльз знает – уже наутро, когда окончательно пройдет действие токсина, ему будет стыдно за собственное поведение. Но сейчас ему слишком хорошо, и горячо, и невыносимо, и он в ответ только смеется: - Нужно было трахнуть меня в самом начале. Я предупреждал. Эрик в ответ щерится улыбкой. Скалит зубы, а взгляд – обжигающий, колкий. Не доверяй ему Чарльз так безгранично, впору было бы испугаться. - Смотреть, как ты изнываешь от желания почувствовать в себе мой член, было слишком приятно. - Кто бы мог подумать, что ты такой любитель грязных разговорчиков в постели, друг мой. - Кто бы мог подумать, - смеется Эрик негромко, расстегивая ремень на собственных брюках. – Что ты, Чарли, тот еще маленький потаскун. - Не такой уж и маленький - Нет, - вдруг соглашается Леншерр с неожиданной серьезностью. – Вовсе нет. Баночка с лубрикантом летит к нему в руки с соседнего стола. Чарльз возбужден до такой степени, что мог бы обойтись и вовсе без смазки, но отголоски здравого смысла подсказывают, что Эрик додумался до этого весьма кстати. Он вздрагивает, чувствуя, как лубрикант холодит кожу, и подается навстречу в попытке насадиться на смазывающие его пальцы. - По моим расчетам, - говорит он сдавленно. - Действие токсина начнет спадать минут через пятнадцать. - Так ты всё еще можешь считать? Досадное упущение. - Эрик, я… Договорить ему не позволяют. Эрик склоняется над ним и ловит его полураскрытые губы своими. Ожесточенно кусает, оттягивает нижнюю губу, а потом скользит языком в горячий рот, и одновременно с этим, до боли сжимая пальцы на бедрах, входит Чарльза с одного размашистого толчка. Чарльз, не удержавшись, вскрикивает, но хриплый возглас глушится поцелуем, и по телу пробегает холодная дрожь. Она сменяется ярким импульсом удовольствия – тугим и потрясающе горячим, - когда Эрик выходит из него и снова толкается внутрь, на этот раз еще глубже. Чарльз связан крепко и почти лишен возможности двигаться, но он подается навстречу с максимально возможной в его позиции амплитудой и сам насаживается на член Эрика в попытке ускорить темп, сделать его рваным, быстрым, таким, чтобы летели искры из глаз, а дыхание замирало в горле. Эрик криво улыбается. Его пальцы зарываются в растрепанные волосы Чарльза и сжимаются, тянут верх, заставляют запрокинуть голову, и Чарльз, не мигая, смотрит Эрику прямо в глаза. В полумраке комнаты те кажутся совсем темными, и Чарльз тонет и во взгляде Эрика, и в ощущениях, и этот вихрь эмоций затмевает все остальные мысли. Он хрипло, протяжно стонет; Эрик, не позволяя ему опустить голову, жмется губами к открытому над стальной полосой горлу и ускоряет темп. Он вдалбливается в расслабленного, неспособного сопротивляться Чарльза с упоенной силой и скоростью, жестко и глубоко, почти не увеличивая размах толчков, и крик застывает у того в горле, Чарльз жмурится изо всех сил, не уверенный, чего хочет больше: чтобы Эрик остановился или, наоборот, чтобы не останавливался вообще. Горячий ком наливается внизу живота, разрастается с каждым толчком и, когда Эрик прикусывает тонкую кожу на его шее, полностью выходит из него, а потом снова насаживает на свой член до самого основания, уже почти готов взорваться восхитительно сладостной вспышкой оргазма. Эрику нет нужды к нему прикасаться – телепатия делит на двоих все ощущения, и Чарльз, принимающий в себя его член, сам ощущает упоительную тесноту и тепло, и то, как сжимаются вокруг члена мышцы, и как хорошо балансировать на грани предоргазменного восторга. Удавка на шее затягивается туже, и это оказывается для Чарльза последней каплей. Он кончает, не в силах выдохнуть; перед закрытыми глазами вспыхивают цветастые пятна, и он знает, как потрясающе чувствуется Эриком его оргазм перед собственным, и как туго и горячо пульсируют мышцы, обхватывающие член, и как выглядит он сам, раскрасневшийся, с искусанными губами, жадно хватающий ртом воздух в попытке сделать вдох. Ощущения такие, что и нарочно не представишь, потому что оргазм Эрика спустя секунду накрывает Чарльза с головой; ощущения накладываются друг на друга. Тело, обмякшее, снова сводит спазмами удовольствия - рот открывается в беззвучном крике, и Чарльз сжимает кулаки, впиваясь ногтями в тонкую кожу. Боль не помогает. Чарльз почти уверен, что еще немного, и он точно сойдет с ума. И Эрик, наверное, с ним тоже. Потому что два крышеносных оргазма подряд - очевидный перебор даже для них двоих. Но, дьявол, оно того стоило. Всё это - было великолепно в высшей степени. Спустя несколько секунд - кажется, что целую вечность спустя, - Эрик устало падает на него, ведет ладонью, убирая с горла ошейник, и Чарльз глубоко и порывисто вздыхает, и воздух саднит в легких, а сердце захлебывается лихорадочным стуком. - Было неплохо, но знаешь - больше никаких экспериментов, - негромко говорит Эрик. – Кажется, я уже слишком стар для подобных аттракционов. Чарльз смеется, отстраненно удивляясь тому, что сорванный голос звучит почти обычно. - Ты себя явно недооцениваешь, друг мой. - Может, хватит так меня называть? - Я же знаю, что тебе нравится. - Ты слишком много обо мне знаешь. Нехорошая вырисовывается тенденция. Улыбнувшись, Чарльз легко целует его в висок. Это единственное место, до которого он, связанный, может дотянуться, и только тогда Эрик вспоминает про то, что он всё еще неспособен пошевелиться. - Я подумываю о том, чтобы оставить тебя в таком виде на неделю или две, - говорит он очень серьезно. – Может, хоть так получится тебя удержать от дальнейших самоубийственных идей. - Только не говори, что не хотел бы повторить. - Серьезно? Чарльз, еще раз мы такое не переживем. Он заставляет металл, обвитый вокруг запястий и щиколоток, вернуться на место, и Чарльз приглушенно стонет от неприятных ощущений в затекших конечностях. Всё тело болит и ломит, лежащий на нем Эрик, несмотря на худобу, весит, кажется, целую тонну, и Хэнк завтра наверняка всю душу им вынет, когда заметит пропажу образцов… Но Чарльз не может перестать улыбаться совершенно шальной и светлой улыбкой, от которой, как ему хорошо известно, Эрик без ума вот уже много лет. - Мы с тобой, - говорит он, легко оглаживая кончиками пальцев оголенное плечо друга, - переживем что угодно, ты ведь понимаешь. - Понимаю, - соглашается Эрик. Он ложится на кровать рядом с Чарльзом и притягивает к себе за талию властным жестом, прячет лицо в его растрепанных волосах, и его голос из-за этого звучит несколько приглушенно, когда он добавляет: - И всё равно ты меня в могилу сведешь. - Лучше уж я, чем кто-то другой. Обещаю сделать это безболезненно, очень приятно и не раньше, чем лет через пятьдесят. - В таком случае, тебе лучше постараться, чтобы Хэнк завтра снова не попытался меня утопить за кражу образцов. - Боишься Хэнка? - Нет, но мы, кажется, уже перешагнули тот этап, когда мы с твоими друзьями пытались друг друга прикончить. - И я этому ужасно рад. - Знаю. Эрик легко целует его в затылок, и Чарльз не видит его лица, но чувствует, что он улыбается спокойной, умиротворенной улыбкой. Чарльз закрывает глаза. Действие афродизиака уже почти что свелось к нулю, и жар возбуждения постепенно сменяется томной, приятной усталостью во всём теле. Время в этой комнате останавливается, и до самого утра в ней не остается ничего, кроме их общей постели и них самих, спящих рядом. Чарльз знает: у них двоих всё наконец-то складывается хорошо. И никакие стимуляторы для этого не нужны, и к черту сомнительные эксперименты. Главное - что они вместе. Отныне и навсегда.