Сближение

Принцесса не шла, а плыла по залу, высокая, пышногрудая, с тонкой талией, утянутой плотным корсетом. Светлые волосы были красиво уложены в косы, а в них были вплетены ярко-синие ленты и пышные белые лебединые перья. Она была прекрасна. Вроде бы и обладала фигурой, которая заставляла задуматься о самых мирских желаниях, но и было в ней что-то загадочное. А за длинными затемненными краской ресницами прятались яркие глаза, такого же цвета, что и ленты, только даже находясь рядом, не всегда возможно было в них посмотреть… — Вот так и становятся правителями, — Вернер Бермессер заставил себя неспешно обернуться на знакомый голос. Фридрих, незаметно оказавшийся у него за правым плечом, улыбнулся. — Одно ее слово — и мне принадлежит вся Кесария. Просто поражаюсь, столько власти и так легко она ее отдала. Женщины весьма странные создания. Фридрих Зильбершванфлоссе — друг, но из тех друзей, которые иногда пострашнее врагов, никогда не знаешь, что творится в его голове, и только начинает казаться, что уловил логику его мыслей и действий, но нет, каждый раз тот преподносит какой-нибудь сюрприз. Неожиданный, а оттого неприятный. Теперь он — не возможный претендент на трон, а полноправный правитель. Хорошо быть в милости у такого и страшно вызвать гнев… — Зачем вам знать причины ее поступков, когда можно наслаждаться их результатами, мой дорогой кесарь, — Вернер склонил голову в поклоне. — Всегда интересно знать чуть больше, чем тебе говорят. Любопытство, — Фридрих заговорщически подмигнул своему вице-адмиралу. — Да и не люблю я рассказы о том, что в женщине должна быть загадка. Женщине гораздо важнее обладать другими качествами. Более ощутимыми, не правда ли, мой друг? Вернер не знал, как отвечать, молчать было невежливо, спорить — невозможно, но согласиться со словами своего правителя было бы прямым оскорблением принцессы Гудрун. — Если попадешь к ней в милость, можешь стать адмиралом, — Фридрих смотрел на свою кузину, и в глазах его была пугающая своей откровенностью похоть. Потом он медленно обернулся к Вернеру и так же медленно улыбнулся. — Жду вас после у себя, любезный вице-адмирал. Бермессер щелкнул каблуками и вытянулся как перед старшим по званию. — Не стоит, — отмахнулся Фридрих. — Это будет неформальная встреча. Просто пообщаемся как добрые друзья. И он ушел, а Вернер еще долго не мог заставить себя двинуться — вот, хотя бы взять с подноса проходившего мимо слуги бокал вина… *** Званый вечер в честь передачи Фридриху власти закончился глубоко за полночь, и, в отличие от бодро и счастливо прощающегося с гостями нового кесаря, Вернер устал. Ему совсем не нравились слова, произнесенные его правителем, они могли значить что угодно, от поощрения службы или дружеской подколки до прямой угрозы. И от обдумывания возможных последствий портилось настроение и болела голова… Да Леворукий со всем этим! И со словами, и с возможными угрозами. Он действительно хотел вновь стать адмиралом! И сейчас, когда Фридрих озвучил возможность вернуть пост, стремление еще на ступеньку возвыситься над всеми остальными стало практически невыносимым. Власть всегда была слишком желанной. Бермессер расположился в кресле, в самом неприметном углу приемной залы, чтобы не смущать уходивших своей неспешностью, оставаясь невидимым для тех, кому не нужен, и не прячась от тех, кто захотел бы его найти. Он вертел в ладони полупустой бокал с кроваво-красной жидкостью, которую совершенно не хотелось пить, и думал. Мысли метались как загнанные, от надежды на возможное повышение до страха за неправильно истолкованный взгляд в сторону принцессы. — Идем, — раздалось рядом, и, оборачиваясь на своего кесаря, всего на мгновение, Вернер подумал, что этот человек никогда бы не навредил ему, умышленно или нет. Но эйфория прошла, он встал и кивнул. — Ведите. Он шел за другом, за тем, кому вроде бы должен был доверять, но ноги не чувствовались, а внутри словно становилось пусто от страха. Они дружили против тех, кто не разделял их взгляды и стремления, они вместе охотились и развлекались, но никогда не оставались один на один, а если и случалось такое, то на нейтральной территории и совсем ненадолго, да и не было тогда у них настолько сильной разницы в положении. Сейчас же Вернер шел в полумраке коридоров дворца за тем, чьего одного движения пальца хватило бы, чтобы вице-адмирал поднялся на самую вершину своей возможной карьеры или лишился всего. Извилистые коридоры закончились резной дверью. Вернер догадывался, что за ней, но не совсем понимал, зачем его привели именно сюда. Фридрих провел по резьбе дубового полотна двери вниз, пока ладонь не остановилась на ручке, задержался на мгновение, словно хотел открыть, но передумал. Убрал руку и, развернувшись, спиной оперся на дверь. Вернер старался не ждать ничего. Ни хорошего, ни плохого, чтобы не было неприятных неожиданностей. — Ты знаешь, где мы? — со странной осторожностью начал Фридрих, и в полумраке, при свете редких факелов, внимательные и немного настороженные глаза кесаря, глаза цвета лент принцессы Гудрун, такие же, как и у нее, казались непроницаемо черными. — Полагаю, — стальным голосом, вминая в себя как можно глубже свой страх, произнес Вернер, — я полагаю, что это покои кесаря. — Точно, — согласился Фридрих и замолчал, позволяя Вернеру самому додумать, зачем именно он был приглашен. Первые эмоции — ужас и непонимание — тут же сменились удивлением, что не догадался раньше. Фридрих никогда не чурался разного рода сомнительных развлечений. Да и слухи про связь с кузиной все меньше и меньше казались пустыми словами. Фридрих плавным движением сложил руки на груди и склонил голову, — вроде и расслабленная поза, но вся пронизанная напряжением. Вернер смотрел на него и думал о том, что выбор не так уж и велик, вопрос лишь, насколько сильно он хочет стать адмиралом и насколько сильно пострадает его честь, учитывая, что сам он не очень верит в ее существование. А еще Фридрих был достаточно красивым мужчиной… но…. Но не представлял он его своим любовником, и не стремилось воображение дорисовывать подробностей телу, скрытому под одеждой. Вернер вздохнул и прикрыл глаза. — Я могу отказаться? — негромко спросил он. — Боюсь, нет, — так же тихо ответил ему Фридрих. — Я не для того столько времени шел к власти, чтобы сейчас дать тебе возможность уйти. Прости, но я действительно давно хотел тебя и не могу упустить только потому, что не нравлюсь тебе. Они молчали. Голова Фридриха опустилась совсем низко и почти касалась подбородком груди, он расправил руки, и теперь они свисали вдоль тела. Видимая беззащитность, обман для наивных глаз, но Вернер знал, что теперь тот не простит отказа, даже если получит то, что хотел. Глупец! Надо было соглашаться сразу! Фридрих все еще ждал чего-то и не торопился приглашать в свои покои, на мгновение, в этой затянувшейся паузe, Вернер даже подумал о том, что мог бы уйти. Зачем ждать, когда с ним наиграются? Hо тут же появился страх. Зачем проверять судьбу больше, чем проверил, попросившись уйти? Может быть, все обойдется? Может быть, это все только на одну ночь, а потом все будет как всегда…. Его резко обхватили сзади за талию, и, не успев совладать с собой, Вернер вздрогнул. Руки тут же исчезли, а его взору явилась принцесса. — Ты все-таки его позвал! — принцесса быстро подошла и обняла Фридриха, прижимаясь к нему, всем своим видом демонстрируя, что они и правда пара. Они вместе. — А я думала, ты никогда не решишься. Теперь Гудрун смотрела на Вернера прямо, и было что-то хищное и цепкое в ее взгляде. — Я не мог раньше, — по-прежнему тихо ответил ей кузен и поднял взгляд. — Мне надо было убедиться, что он не сможет уйти. Вернер покачнулся и, чувствуя, что совершает самый глупый и чреватый ужасными последствиями поступок, которые совершенно ему не нужны, потому что жизнь, власть, деньги — это так хорошо, а быть любовником кесаря даст всего этого более чем достаточно… Вернер медленно поклонился кесарю, потом принцессе, так же медленно развернулся и ушел прочь. В голове было пусто, а на душе холодно от страха. *** Вернер Бермессер не считал себя трусом, предпочитая называться разумным человеком. Но то, что он испытывал с момента, когда Фридрих пригласил его к себе, было страхом. Тонкими иглами пронизывающим все тело, холодным, мерзким страхом, парализующим тело и разум. Сколько раз за последнюю неделю он думал оставить свое имение, в которое сбежал сразу же по возвращении от кесаря, и броситься во дворец, пасть к ногам Фридриха и умолять о прощении! Хотел, но не мог. Возникал другой страх, что, появившись перед кесарем, он сделает только хуже, напомнит об отказе, и тогда его точно повесят. Повод есть, а Фридрих как из-под ареста вывел, так и вернуть может. Поэтому он оставался у себя, не отвечая на послания своих офицеров и непростительно игнорируя свои прямые обязанности. Вернер сидел на полу у кровати и вертел в руках закупоренную бутыль дорогого вина. Другим крепкие напитки помогали забыться, ему — никогда. Когда он пил, его состояние словно удваивалось, и если ему было хорошо — становилось еще лучше, но если плохо, то намного хуже. Он отставил бутыль и выдохнул. Надо выждать, наверное, еще недели будет достаточно, вернуться во дворец, попросить аудиенции и умолять о прощении. Договорившись с собой, что поступит именно так, Вернер успокоился и открыл бутыль. Первый же глоток усилил чувство удовлетворения от правильности принятого решения, и по телу разлилась эйфория. Теперь можно было тихо напиваться наедине с самим собой. И он пил, освобождаясь от страха последних дней, до тех пор, пока в кромешной тишине пустого дома не раздался пронзительный звон входного колокольчика. Слуг он отпустил на неизвестный срок, боясь дополнительного позора от того, что его cкрутят и утащат на скорый суд прямо на их глазах. Hе то чтобы Вернеру было важно их мнение, но лучше обойтись без этого, его честь и так слишком пострадала в последние дни. Да Вернер не был уверен, что на территорию его поместья мог бы кто-нибудь въехать, кажется, он разогнал действительно всех слуг. Но за лошадьми кто-то смотрит, может быть, конюх и пустил кого-то…. Вернер, покачиваясь, встал с пола и отправился приглашать незваных гостей в дом, в котором так надеялся хоть ненадолго спрятаться от всего. Вино грело тело и успокаивало измотанную страхом душу, выгнав прочь все, что волновало раньше. И вдруг, подходя к двери, догадываясь, кого он может встретить там, за обратной ее стороной, Вернер почувствовал странное безразличие. Он отомкнул сложный засов, впуская прохладный весенний ветер, ворвавшийся в давно толком не топленный дом, и человека, одиноко стоявшего по ту сторону. В яркой одежде, на фоне не менее яркого солнца, тот ослеплял и был словнo из другого мира. Как из сна. Только вот Вернер пока не решил, хороший ли это сон. — Мой кесарь, — Вернер неловко склонился в приветствии. — Мой вице-адмирал, — словно передразнив, поздоровался Фридрих и стал нарочито медленно стягивать с себя дорожные перчатки. — Все еще вице-адмирал? — удивился Вернер. — То, что я не люблю отказы, еще не значит, что я буду вам вредить, — Фридрих бросил светлые перчатки прямо на пол, а потом рядом с ними оказались походный плащ и шляпа. — У вас прохладно. — Я отпустил всех слуг и, боюсь, единственное место, где сейчас относительно тепло — моя комната, — Вернер прикрыл глаза, чувствуя, как звучат его слова. — Вы позволите? — Фридрих слегка улыбнулся, и надменно приподнял подбородок, делаясь как будто выше, или это просто Вернер начал сутулиться... Он тут же расправил плечи и повел своего правителя за собой, чувствуя, что совсем недавно именно так вели его самого. — Я войду, если пригласишь, — раздалось за спиной. — Не волнуйтесь, второй раз я той глупости не допущу, — отозвался Вернер и сам поразился своим словам. А ведь прошла всего лишь неделя, так мало, однако он уже смирился. Но ему действительно не нравилось бояться, он пропустил Фридриха первым — пусть будет, что будет, это лучше, чем пустое ожидание. Фридрих развернулся, быстро поймал горячими ладонями лицо Вернера и поцеловал. Руки держали крепко — не вырвешься, а вот губы... Сначала он лишь чуть надавил, задержавшись в легком, почти невинном поцелуе, пока Вернер не открыл рот, впуская, тогда тот легко проник языком, проводя по небу и зубам, гладя язык, пытаясь заставить отвечать. И Вернер ответил, без страсти, а просто потому, что уже не мог оставаться безучастным, и почувствовал, что если он берет инициативу, то ему уступают. Когда поцелуй разорвался, оба они сбивчиво дышали, и Фридрих снова коснулся его губ своими, легко и быстро, словно закрепляя за собой право владения. — В постель? — обреченно спросил Вернер. — Нет, — отбросил его предложение Фридрих, — сначала пить. У тебя здесь есть вино? Они сидели на соседних креслах, вплотную приставленных друг к другу. Солнце за окном уже потускнело, и теперь горящий камин постепенно становился не только единственным источник тепла, но и света. Они сидели рядом, пили и целовались. Фридрих целовал Вернера едва ли не после каждого глотка и, казалось, пьянел от этого чуть ли не сильнее, чем от вина. Целовал так, словно желал этого всю жизнь, но раньше было нельзя, а теперь стало можно. — У тебя красивые глаза, — сказал человек, чьи собственные глаза были цвета мирного летнего моря, и поцеловал их. — Идемте в постель, — Вернер сам пpотянул руки и обнял Фридриха, и тот обнял его в ответ, перегнувшись через подлокотники обоих кресел, чтобы теснее прижаться. — Донесешь меня до нее, — тихо шепнул он на ухо Вернеру и очень крепко обхватил его за шею — не оторвешь. — Да, мой кесарь, — Вернер сдержал свое удивление, но, кажется, его друг и будущий любовник выпил слишком много. — Я сейчас скажу тебе то, о чем потом пожалею, — Фридрих улыбнулся и поцеловал Вернера в шею, пока тот, смотря на кровать, думал, как лучше уложить кесаря. С одной стороны тумба мешала положить человека на постель, с другой ноги окажутся на подушке. — Говорите, — Вернер скорбно посмотрел на сапоги на ногах будущего любовника и понял, что придется действовать в несколько этапов, усадить, заставить снять сапоги, повернуть в другую сторону. — Я тебя люблю, — тихим заплетающимся голосом, путаясь, проговорил Фридрих. — Давно очень. Почти всегда, но ты бы сбежал! Вернер кое-как сгрузил его на кровать, а когда попытался отстраниться, Фридрих вцепился в его ворот, не отпуская. — Ты не можешь мне отказать, — голос, что чуть раньше казался пьяным, звучал совершенно трезво, и взгляд был слишком требовательным. И Вернер вдруг понял, что действительно не может отказать. То ли пили они слишком много в этот вечер, то ли слишком сильно боялся он раньше, но он уже не мог отказать, склонился и поцеловал Фридриха, и тот вцепился в него еще сильнее. — Не хочешь отдавать себя, — сказал он, как только поцелуй разорвался, — бери меня, но не смей сбегать и оставлять меня так. Брать, забирать чужое и оставлять себе, с этим у Вернера было проще, он навалился на Фридриха всем телом, придавливая, зажимая между тканью покрывал и собой. Но Фридриха это не смущало, он обхватывал его сильнее руками и ногами, неровно дышал и шептал «хочу». И Вернер поймал себя на мысли, что если перевернуть того лицом вниз, то можно фантазировать, что спит он не с бывшим другом, а с его кузиной. Фридрих сам разделся, быстро избавившись от одежды, так, словно она ему опротивела и вообще всегда мешала, но тут же вздрогнул от холода и замотался в одеяло. Пришлось подбрасывать поленья в потухающий камин. На Вернере с самого начала одежды было меньше, надо ли выглядеть достойным приема кесаря, если последние дни единственным занятием была жалость к себе. — У тебя было подобное раньше? — спросил Вернер, чувствуя, как откликается тело на касание чужих рук. Фридрих сидел совсем рядом и водил ладонями по его телу, изучая и помечая поцелуями, напрочь игнорируя собственное возбуждение. Человек, которому принадлежала самая красивая и желанная женщина кесарии, откровенно и не скрывая этого, желал Вернера. Это льстило. — Если это так важно — нет, не было, — склонившись к животу Вернера, заставляя его немного откинуться назад, сказал Фридрих. — Но я все знаю. Я интересовался, как это бывает. Мы все сделаем правильно. Фридрих легко позволил завалить себя обратно на спину и рассказывал, что и как делать, что-то Вернер знал и без его разъяснений, и тогда подробности начинали раздражать. Фридрих не возражал и покорно замолкал, когда это было нужно или когда не мог уже говорить, единственное, о чем он просил — это видеть лицо любовника. И чтобы тот не закрывал глаза. Было тесно, жарко, непривычно и слишком много поцелуев. Фридрих все время пытался коснуться его губами, даже тогда, когда это скорее мешало, чем было приятно… Фридрих цеплялся за него, оплетая ногами, не давая отстраниться, прижимаясь все теснее и теснее, даже вначале, жмурясь от первой боли. В какой-то момент это стало невыносимо, и, не разрывая связи, Вернер расцепил руки, державшие его, и прижал к простыням по обе стороны от головы своего любовника, извивающегося под ним от возникшей паузы в движениях. — Еще! — потребовал тот, выгибаясь навстречу. Вернер свел его руки за голову и закрепил, сжав рукой, удерживая. Он неспешно водил ладонью по груди, оглаживая мышцы, так же неспешно двигаясь в теле человека, который уже почти умолял взять его быстрее и жестче. Тогда Вернер опустил ладонь на чужой член и резко сжал, вызывая громкий протяжный стон. И ускорил движения. После, тяжело опускаясь рядом с Фридрихом, Вернер поймал себя на том, что ему страшно посмотреть тому в глаза, так и уткнулся лицом в плечо, а потом почувствовал, как легко и нежно скользит по голове чужая рука. — Теперь я тебя никуда от себя не отпущу, — Фридрих повернулся боком и прижался плотнее, закинув на Вернера ногу. — Теперь ты мой. — Разве оно того стоило? — не то чтобы Вернеру не понравилось, наоборот, скорее очень понравилось, не может не понравиться, когда от твоих рук стонет самый сильный человек в стране, когда умоляет взять тот, кто властен над всеми жизнями во всей кесарии, но его пугало то, с каким упорством у него пытались отобрать свободу. Такой человек заставит обрубить все связи, отдалиться от друзей, забыть про женщин. Фридрих из тех, кто не делится своим… — В следующий раз, — тихо начал Фридрих, — нам надо позвать Гудрун. С ней будет увлекательно. — Зачем? — удивился Вернер, чувствуя, как его накрывают и укутывают в теплое одеяло, но совершенно не ощущая желания помочь. — Она тебе нравится, — просто ответил Фридрих. — И мне. Она единственный в мире человек, с которым я готов делиться своим. — А я ей? — Что? — удивился Фридрих. — А я ей нравлюсь? — повторил Вернер. — Ты нравишься мне, значит, ты нравишься и ей, — уверенно заявил Фридрих. И в первый раз в жизни Вернеру захотелось его ударить. — Нет, правда! — словно почувствовав настроение любовника, Фридрих потряс его за плечо и заговорил: — Мы просто слишком похожи, даже странно, что не родные брат и сестра. У нас схожие вкусы, и любим мы одно и тоже. Поэтому, когда я говорю, что что-то нравится мне, я знаю, что и она это полюбит. А про тебя я точно знаю. Вернер приподнялся и впервые взглянул в лицо Фридриха с момента, как кончил в его тело. Кесарь улыбался ему и гладил по плечу, словно успокаивая. А может, и не надо никого другого? Вернер сгреб его в объятья и повалил обратно, слушая, как тихо смеется Фридрих в его руках и совершенно не зная, чего ему ждать от жизни еще.