Один день из жизни Малколма

По сравнению с транспортом на скоростных магистралях в Столице небольшой старенький автобус полз со скоростью нетрезвой улитки. И хотя Малколм в жизни своей никогда не видел нетрезвых улиток, это не мешало его сознанию подсовывать ему совершенно неуместные ассоциации. Впрочем, как говорил профессор Фарро, столь бойкому и молодому разуму это лишь бонус, позволяющий находить новые и оригинальные решения всевозможных вопросов. Пейзаж за окном продолжал поражать путешественников своей удручающе унылой однообразностью, серостью и мрачностью, столь свойственной Восточному Приграничью в раннюю весну. Пронизывающий холодный воздух гонял сухую пыль, из-за которой слезились глаза и жутко першило в горле, отчего многие люди, что находились сейчас в автобусе, закрывали лица шарфами или масками. Зелень еще не смела показаться из почек, но снег уже растаял несколько дней назад. Хоть земля и подсохла, кое-где все же встречались грязные, густые лужи, которые автобусу приходилось огибать с особой осторожностью, ведь неизвестно, какая голодная тварь может затаиться в глубинах этой отвратной жижи. Даже несмотря на военные патрули, что периодически проводили зачистки, в диких глубинках, подобных этим, все еще оставалось немало различных монстров, достаточно опасных для жизни человека. Однако, все это ничуть не угнетало Малколма. В душе его звонко пел весенний хор, и юноша был еще достаточно молод и оптимистичен, чтоб различить пробивавшиеся сквозь жиденькие облака теплые солнечные лучи. Тонкое пальто — на вид явно недостаточная защита от теперешнего холода, — грело как настоящая термокуртка, а может, это горячее сердце согревало юного студента? Или же предвкушение скорой встречи со своей любимой и прекрасной Мелиной, с которой он намеревался связать свою жизнь на веки вечные? Автобус немного тряхнуло, и Малколм очнулся от своих фантазий и огляделся. Рядом с ним настороженно дёрнулась женщина, озабоченно прижимавшая к себе двух ребятишек, и тут же взволнованно заговорили пассажиры. Кажется, местные жители крайне подозрительно относились к каждому шороху, что слышали вокруг себя, и хоть Малколм был прекрасно осведомлен о здешних опасностях, подобная настороженность для него была дикой. Однако что-то тут было не так, и внутренние опасения его подтвердились, когда автобус тряхнуло второй раз, и стародревняя машина резко затормозила, экстренно сбавляя скорость. И быть бы пассажирам неприятно смятыми где-то в месте водительской кабины, если б не старые, но, тем не менее, надежные защитные пояса, активировавшиеся при малейшей опасности. Все же стоило возблагодарить технический прогресс, что хоть в такой малой мере докатился и до этих краев. Тем временем, пассажиров всерьез охватило волнение, и все до единого прислонились к своим окнам или заглядывали через плечо соседу, в надежде разглядеть происходящее снаружи. Кто-то даже обратился к водителю, и тут среди общего шепота отчетливо и резко прозвучали чьи-то опасные слова — «болотная пиявка». Но откуда же этим тварям взяться посреди дороги? Ходить они, по всем известным данным, определенно не могли. И Малколма, против его воли, охватила паника, когда он сделал то, что получалось у него лучше всего, а именно: на основе известных ему фактов составил цепочку логических выводов. Дело в том, что болотные пиявки были громадными монстрами, обитавшими в болотистой, соответственно, части местного леса. Глубокая непролазная топь располагалась как раз под горным перевалом, и обычно все местные дороги и тропы обходили опасную территорию на значительном расстоянии. Впрочем, как стало известно юному студенту из писем своей красавицы невесты: нынешней зимой сошедшей с перевала лавиной накрыло не только земли местного зажиточного фермера, но и ту самую болотную топь, а вместе с ней и бежавшую чуть ниже серпантином основную трассу. Теперь же снег стаял, оставив после себя, по всей видимости, и страшных обитателей местного болота, замерзших на зиму во льдах, а теперь во время оттепели оттаявших и решивших вдруг ожить. В общем-то, все в этом выводе сходилось. Метаболизм пиявок позволял им возвращаться в норму после длительной заморозки; грязевые дыры в трассе были иной раз достаточно глубокими, чтобы надежно спрятать существо размером со ствол корабельной сосны; их могло протащить аж сюда снегом с перевала, и даже кое-кто из этих существ мог бы по случайности выжить… Но кто же мог знать, что удовольствие проверить эту теорию на практике выпадет именно на долю Малколма, скромного, но интеллигентного студента из Столицы? Тем временем обстановка накалялась. Пассажиры автобуса, заметно взволнованные, бросали нервные взгляды в сторону водителя, ведь он должен был знать, что делать в такой ситуации. И он знал, успокаивал себя Малколм. Ведь не зря же на крыше автобуса была припаяна самопальная лазерная установка, которая, возможно, не смогла бы справиться с серьезной проблемой вроде горного дракона или отряда из пятидесяти, к примеру, человек, но зато превосходно подходила для того, чтоб поджарить пару-тройку местных мутантов и болотных пиявок в том числе. Подозрения того, что установка неисправна, закрались в голову юноши, когда за окном по правому борту, прямо перед местом самого Малколма из жидкой бурлящей грязи показалась плоская зубастая черная голова. Она плавно перетекала в массивное бревнообразное туловище, уходившее куда-то на дно грязевой ямы. Круглая пасть, ощеренная острыми, похожими на иглы зубами в несколько рядов, была так велика, что Малколм смог бы без труда засунуть в неё свою голову. Вот только он очень сомневался, что так же запросто вытащил бы её обратно. Этими зубами пиявка с легкостью могла разорвать и сталь, и уж тем более тонкий металл автобусного корпуса. По соседству истошно и отвратительно заверещала мать двух детей, люди быстро повскакивали со своих мест и подняли шум, а Малколм с сожалением осознал всем своим ясным, как день, разумом, что в нынешней давке и гвалте объятой ужасом толпы у него нет никакого шанса выбраться отсюда. Пасть жуткой пиявки выглядела так отвратно, что юноша ощутил тошноту. Он болезненно скривился и собирался уже отвернуться от неприятного зрелища и хотя бы не видеть свою судьбу так наглядно, как вдруг рядом с окном вновь промелькнуло что-то темное, но это определенно была не пиявка. Потом неожиданно что-то глухо и тяжело стукнуло о крышу автобуса — Малколм различил два сдвоенных звука, как если бы на крышу вскочил… Конь? И тут же странный звук исчез, а огромная пиявка, напавшая на их автобус, медленно наклонилась набок и потом стремительно рухнула на дорогу, подняв большую волну грязи, залившую правую сторону автобуса аж до самых окон. Верхняя часть плоской головы пиявки лежала в метре от её туловища, срезанная так чисто, будто бы лезвием в миллиметр толщиной или холодным лазерным лучом, во всяком случае Малколм не видел способов проделать такое без определенных механических ухищрений. Лихорадочно прислонившись к окну, юный студент уставился вперед, даже особо не осознавая, что же такого он намеревался там увидеть. Но, как бы то ни было, сердце его вновь с трепетом замерло на мгновение, когда он заметил в десятке метров от автобуса сидящую верхом на массивном черном кибернетическом коне незнакомую фигуру, полностью облаченную в соответствующие темные одежды. Голову неизвестного наездника покрывала широкополая шляпа, а лицо казалось белым в контрасте с облачением. Хотя деталей отсюда было не разглядеть, молодой человек почему-то был абсолютно уверен, что взгляд неизвестного создания направлен именно на них. Что-то невероятно темное и зловещее кружило вокруг этой фигуры, ощутимо будоража кровь молодого студента, и если бы Малколм не был так скептичен, он бы подумал бы, что здесь замешана какая-то магия. Незнакомец тем временем развернул своего коня в сторону дороги на деревеньку Шафран. Статный механический скакун вдруг с места сорвался в галоп и исчез из виду так быстро, как если бы это все было призраком или же пространственной иллюзией, возникшей посреди дороги. Вот только иллюзии никак не могли сами по себе убивать болотных пиявок. Реакция остальных пассажиров практически ничем не отличалась от реакции Малколма, и даже водитель в удивлении смотрел перед собой, туда, где мгновение назад исчезло иллюзорное нечто. — Дампир объявился, — пожевывая вялыми морщинистыми губами, сообщила старушенция, сидевшая около окна в первом ряду. Весь салон автобуса как-то уж слишком дружно и взволнованно выдохнул. Никто почему-то не рискнул чего-то сказать или возразить, и это несколько взбунтовало скептичную натуру Малколма. Он, конечно, не был по натуре злобен или агрессивен, но порой человеческая необразованность просто-таки выводила его из себя. Дампир? Что за суеверный вздор? Их не существует!

***

Небольшая деревенька Лилас располагалась на склоне невысокой горы и была, на первый взгляд, самым мирным и прекрасным местом во всем Приграничье. Весной вся местность утопала в аромате и цветении сирени, летом — в сочных спелых вишнях и абрикосах, осенью — в пестром багрянце и золоте листьев, ну а зимой — в высоких, непреодолимых снежных заносах. Вот только в период, между весной и зимой, в тот самый неприятный промежуток времени, который даже не выделялся в календаре, в это время деревенька ничем не отличалась от сотен других унылых, чахлых и далеких от Столицы мест. Пустая, сухая от пронзительного ветра и кое-где еще ледяная от нерастаявшего до конца снега, наполненная небольшими громоздкими домиками и чернеющая не проснувшимися еще с зимы деревьями. Все это безмерно угнетало Малколма. Он сам бы предпочел наведаться в Лилас хотя бы неделей позже, когда молоденькая зелень уже распустится всюду в своем природном буйстве и будет радовать утомленный городскими пейзажами глаз приятным обилием живой природы. Однако каникулы трудолюбивому студенту выпадали крайне редко, и грех было ими не воспользоваться, ведь в родной деревне Малколм не был еще с прошлой осени. А раз уж здесь ждала его верная невеста, девушка, которую он знал и любил еще с детских лет, то стимул приезжать сюда так часто был особый. Выгрузившись из автобуса вместе с остальной гомонящей толпой, Малколм не рискнул вдыхать воздух полной грудью, а лишь посильнее натянул шарф на лицо, дабы не заглотнуть случайно сухой отвратной пыли. Среди всех этих людей, чьи мысли были заняты исключительно предстоящими посевами, закупкой или продажей скота и птицы, или обновлением и починкой заржавевших за зиму роботов, Малколм чувствовал себя совершенно не в своей тарелке. Всё это казалось юному студенту столь чуждым и малозначительным, что он не мог уже ощущать себя частью этой деревни. И он уж точно знал, что после свадьбы заберет свою любимую Мелину домой. Подумать только, эту местность он покинул всего лишь десять лет назад; мизерный, по сути, отрезок времени, однако, для него это равнялось половине жизни. И половины этой жизни хватило юноше, чтоб полноценно считать Столицу своим настоящим домом. Но Малколм не стыдился этого. Жизнь человека, окруженного достатком, уютом и безопасностью, занимающегося в большей степени умственным, нежели физическим трудом и окруженного личностями, подобными ему по духу и образу мышления, была юноше гораздо ближе, нежели простая деревенская жизнь. И кто бы с ним не согласился? Собственно, он уже и не помнил толком, что такое жизнь в деревне, а потому особо не задумывался о том, с чем в будущем не будет соприкасаться. Его связь с этой деревней оборвалась ровно десять лет назад, когда были убиты его родители, а ему из-за высоких умственных показателей посчастливилось сразу же попасть в закрытый столичный интернат для одаренных осиротевших детей. Знакомая широкая улица казалась незнакомой. Хотя он еще помнил, как долгими летними днями носился чумазым по этой улице: вниз к реке и вверх, к дому Мелины вместе с остальными такими же, как и он, мальчишками и девчонками, и как их дружно загоняли домой перед наступлением темноты, пугая ужасными кровопийцами-вампирами. Чушь какая. Вздор! Существование этих созданий не доказано и просто противоестественно, не природно. Ни один ученый пока не был в состоянии даже в теории объяснить, как бы смог в жизни существовать эдакий монстр — являющийся в буквальном смысле инверсией живого человека, если верить легендам, — и откуда он мог появиться. Псевдонаучные версии не в счет. Тем не менее, простым деревенским жителям всех этих доводов не объяснишь и не вложишь в их дубовые, набитые суевериями головы суть невозможности существования подобных форм жизни. Мысли тут же будто сами собой вернулись к тому странному путнику, встреченному на дороге. Кто он такой, зачем помог пассажирам автобуса, а потом просто исчез, и что он вообще делал в эдакой глуши, куда обычно заезжают лишь отчаявшиеся торговцы да случайные путешественники? Этот человек определенно не был ни тем, ни другим, и, увидев его впервые, Малколм почувствовал какие-то неясные опасения. Вот уж кого действительно могли принять за вампира, или, скорее — дампира. Ведь по легенде вампиры не могли находиться на солнечном свету, а этот находился и здорово себя чувствовал. Вполне объяснимо, что местные припишут парочку новых сверхъестественных способностей такому мрачно одетому типу. Но все потусторонние мысли разом покинули мечтательного юношу, когда у дома мэра деревеньки Лилас — а по совместительству и того самого консервативного отца его прекрасной невесты Мелины, — он увидел привязанного к небольшой хозяйственной пристройке огромного, черного как смоль коня-киборга, одного из линейки последних моделей. Малколм замер на мгновение, с восторгом рассматривая создание, которое сам мог лицезреть разве что на обложках модных Столичных журналов. Киборг в свою очередь отстранённо скосил на юношу безразличный темный глаз и тут же отвернулся, всем своим видом будто показывая, что такое баснословно совершенное создание, как он, на месте самого Малколма видит не более чем… пустое место. Малколм недовольно хмыкнул и нахмурился. Конь был тот самый, которого он встретил на дороге в автобусе. Вернее, тот самый конь того самого человека, что спас их автобус от болотной пиявки, когда проезжал мимо по дороге. И, в общем-то, не было ничего странного в том, что человек этот явился прямо к мэру: вероятно, он был наемником или кем-то в этом роде. Удивительно было то, что наемник или путешественник, или кто он там есть, ездил верхом на коне-киборге и при том на одной из последних и крайне дорогих моделей. Сейчас уже никто не использовал киборгов для путешествий, как это было заведено еще каких-то пару сотен лет назад. В этом просто не было необходимости: большинство трасс и магистралей было отлажено и оснащено защитой, наводнено различным транспортом, и это уже не говоря о всяческих воздушных перевозках… Лошадей-киборгов же чаще изготавливали для красоты или для соревнований, но уж точно не для того, чтоб перебираться на них из одного населенного пункта в другой. Даже по меркам окраин Приграничья это было… дико! Поднявшись по чистенькой деревянной лестнице, Малколм решительно постучал в дверь. Душа его буквально пела от предвкушения скорой встречи с любимой. Внутренний карман рубашки приятно оттягивало спрятанное в подарочной коробке прекрасное колье, на которое студент потратил две своих премии за успеваемость и достижения в учебе и еще три стипендии поверх того. Зато он был чрезмерно горд своим подарком и ничуть не сомневался в том, что подарок оценят и все остальные. Дверь ему открыла бледная, смурная, как черная туча, домоправительница Пэтти. Обычно всегда опрятная и добродушная женщина сейчас казалась бледной копией себя самой. Голову её покрывал белый чепец, из-под которого неряшливо выбивались её короткие черные волосы, передник был смят, а под глазами залегли внушительные темные круги. При этом всем на её бледном лице ярко горел румянец. — Пэтти? Что с тобой случилось? — вместо приветствия сразу же обеспокоенно осведомился Малколм, в удивлении разглядывая столь переменившуюся старую знакомую. — А?.. Господин Малколм, вы уже приехали? — будто не замечая его вопроса, Пэтти рассеянно, но тепло улыбнулась молодому человеку, однако все равно что-то неправильное было в её состоянии. — Как дорога? Вы, наверное, устали? Позвольте, я сделаю вам чай. — Нет, Пэтти, я не устал. Дорога, конечно, была немного неспокойной, это может подождать. Сейчас я хочу увидеть Мелину и Мистера Бакби, — возразил Малколм. Он и вправду не чувствовал себя уставшим и совсем не хотел чего-то бессмысленно ждать. Лицо Пэтти при его словах побледнело еще сильнее, хотя, казалось бы, куда уж; взгляд забегал — женщина будто бы старалась не смотреть в глаза своему собеседнику. Что-то явно произошло, и ему явно не хотели сообщать, что именно. По крайней мере, не сейчас. А это значило лишь то, что новость наверняка его заденет. — Господин Бакби сейчас… занят. Вам придется его подождать. И вы не можете пока увидеть госпожу Мелину… она больна, — с сочувствием негромко произнесла Пэтти, лицо её неприятно сморщилось на секунду, однако она удержалась от слез. — Больна?.. — шепотом повторил Малколм, не желая верить в услышанное. Люди просто так никогда не болели. Обычно это означало отравление или воздействие каких-то опасных существ и точно не означало ничего хорошего. Оставив дальнейшие расспросы, Малколм решительно направился вверх по широкой парадной лестнице посреди дома. Кабинет мэра Бакби располагался на втором этаже, и юноша не мог представить иного места, где еще мог бы находиться этот человек. Малколму нужно было срочно и обстоятельно поговорить со своим будущим тестем, и он не собирался маяться в догадках. Однако у плотной толстой двери кабинета молодой студент замер неожиданно даже для себя. Нелепый, необъяснимый страх вдруг объял его с ног до головы, сковывая все его тело. Он не мог пояснить себе, откуда взялось это странное, пронзительное чувство. Как и не мог сдвинуться с места ни на шаг. В кабинете тем временем кто-то грузно прошествовал туда-сюда, и Малколм различил приглушенный голос Бакби: — Значит, она… превратится? Если ничего не сделать? Сегодня… в такое никто бы мне не поверил. Вооруженные силы Столицы бесполезны, да ты и сам знаешь. Они отклонили мой запрос. Моя единственная надежда — это ты. Я слышал… ты единственный оставшийся… специалист, — протяжные поскрипывания половиц прекратились, мэр ненадолго замолк. — Я не… Я больше не знаю, во что мне верить, и не хочу в это верить! Но если ты избавишь нас от этого кошмара, сделаешь так, будто ничего этого не было… Пойми, все, что я хочу — это чтобы моя дочь была счастливой. Родила уйму детишек и прожила до глубокой старости. Да, черт возьми, пусть уж лучше умрет от когтей какой-нибудь болотной твари, чем превратится в это!.. — голос мэра сорвался, и он снова замолчал. Однако на смену ему заговорил кто-то другой. Тихий, но отчетливый, густой и глубокий, чарующе-заманчивый голос: — Я понимаю. И сделаю все, что смогу. Если вы согласны на такую цену, я приступлю к своим обязанностям. Мэр деревеньки Лилас шумно и тяжело вздохнул. Что-то непонятное происходило в пределах кабинета, и Малколм затих, забыв даже, зачем сюда шел. Он хотел бы услышать хоть что-то еще, и надеялся, что успеет услышать шаги прежде, чем кто-либо выйдет из кабинета и застанет его за подслушиванием, однако его надеждам не суждено было свершиться. Тяжелая дверь отворилась совершенно бесшумно, и в широком дверном проеме показалось… показался он. Сказать, что неожиданный посетитель мэра был красив, значило превратиться в абсолютно безмолвное существо, наверное. Молочно-белое лицо будто светилось в полумраке коридора и было так ослепительно совершенно чертами, что Малколм даже на секунду зажмурился. А когда открыл глаза, нереально прекрасный юноша в черном стремительно и неслышно прошествовал мимо него, даже не удостоив студента взглядом. Раскрасневшийся от смущения Малколм рассеянно обернулся, уставившись в спину незнакомцу. На глаза ему попался длинный, в рост человека, тонкий изогнутый меч, висевший у неизвестного типа за плечами, а потом тот повернул в сторону лестницы и скрылся из виду так же внезапно, как и до этого на дороге. Какое-то время Малколм просто стоял, разинув рот, и никак не мог избавиться от неожиданного видения. Перед глазами его стоял прекрасный образ незнакомца в черном, и скулы юноши пылали от этих видений. Все же Малколм был достаточно мечтательной натурой, склонной забываться и выпадать из реальности, а потому молодой студент буквально подскочил на месте, когда на его плечо легла чужая тяжелая рука. — Что ты здесь делаешь? — низкий грудной голос мистера Бакби звучал совсем не так, каким он слышался в кабинете с тем молодым незнакомцем. Теперь это был привычный, знакомый голос строгого мистера Бакби, каким Малколм знал его всю свою жизнь. — Мистер Бакби? Что… что здесь происходит? Кто этот человек? И где Мелина, что с ней? — вспомнив о своем боевом настрое, взволнованно затараторил Малколм. Он тщательно обдумывал услышанное и никак не мог разобрать во всем этом смысл. Если дочь мэра больна, то с какой стати ему платить наемнику, а не врачу? И что все это значит, насчет превращения? — Ты должен был прибыть не раньше завтрашнего дня! — вместо приветствия пробасил мэр, исподлобья разглядывая своего предположительного зятя. — Я прибыл сегодня, — немножко повышая тон, заметил очевидное Малколм. В детстве он, конечно, боялся мистера Бакби едва ли не сильней вампиров-кровососов из бабкиных сказок, но сейчас, после многих лет, проведенных в учении, юноша чувствовал значительное превосходство над грузным, огромным мужчиной. — И я имею право знать, что произошло с моей дорогой возлюбленной! Мэр скривился, как от зубной боли. Неожиданное появление будущего родственника совсем не умаляло его проблем. — Хочешь знать? Ну что ж, раз ты действительно любишь её так сильно, как щебечешь об этом, то пойдем, я покажу тебе Мелину! Комната единственной дочери мэра была втрое больше институтской комнатки Малколма и являла собой набитое мягкой мебелью, подушками, коврами и гардинами пространство. Во всяком случае, именно эти предметы бросались в глаза еще с порога девичьей комнаты, больше похожей на царство некой волшебной принцессы, чем на комнатку обычной девчонки с окраины Приграничья. Мэр никогда не скупился на удовлетворение нужд своей дочери, пусть даже иногда они несколько нарушали границы приличия. Сама Мелина без движения лежала на своей пышной постели у наглухо запертого окна. В оголовье кровати на внушающей резной тумбе стояла ваза с желтыми цветами, и Малколм ощутил некоторую неловкость. Все же он тоже мог бы привезти цветы. Хотя где у местных в это время года можно было бы купить свежие цветы, юноша не представлял. А у мэра, в свою очередь, была личная, современно оснащенная теплица. Однако сейчас эти цветы выглядели скорее скорбным, нежели радостным знаком. Тело Мелины лежало на кровати, и девушка не подавала ни малейших намеков на какое-то движение. Её глаза были плотно закрыты, и веки даже не вздрагивали, как зачастую бывало у спящих людей. Длинные густые ресницы чернели на бледных, без малейшего намека на румянец, щеках. Да и в целом она не походила на живую. Скорее на искусно сделанный восковой манекен, и в первое мгновение Малколм едва подавил желание проверить подобную мысль. Нет, это была она. Те же прелестные ямочки на щеках, те же полные губы, в обычное время лишь бледно-розовые, а сейчас ставшие совершенно белыми, как от большой потери крови. Те же густые темные кудри, бережно расчесанные, прикрывавшие округлые плечи. И три маленьких черных родинки под нижней губой. На ней было просторное нижнее белое платье, с высоким, отороченным кружевами воротником и перламутровыми пуговицами, шедшими ровным рядом от груди и до самого горла. Это была она, та, которую он полюбил за все это и за нечто большее: за её веселый нрав и добрую отзывчивую натуру, за яркий, любопытный свет в лилово-голубых глазах и за смелость и решительность, доставшуюся ей не иначе, как от отца. И все это теперь было скрыто под безжизненной, будто бы восковой оболочкой, к которой Малколм приблизился, холодея душой. Он бережно и несмело коснулся её лба, ледяного на ощупь, и провел рукой по волосам, и неожиданно для всех недвижимая «восковая оболочка» вдруг вздохнула. С надеждой Малколм взял свою возлюбленную за руку, но та так и не открыла глаза. — Что с ней?.. — сипло спросил Малколм, и сидевшая рядом с больной Пэтти, которую он в волнении даже не сразу заметил, нервно вздохнув, покачала головой. Служанка, похоже, так и не нашла в себе сил ответить, зато юноша услышал тяжелый напряженный голос мэра у себя за спиной: — Она стала жертвой Аристократа. И охотник это подтвердил. В первый момент Малколм даже не понял, о чем собственно речь. Аристократы? Охотники? К чему вся эта ерунда? Но вскоре, по мере того, как всплывали в его голове обрывки старых бабкиных россказней, юноша постепенно начал осознавать суть. Он помнил, что Аристократами именовали еще и не просто людей, происходивших из знатных родов, но и легендарных вампиров самих по себе. И почти в каждой такой истории фигурировала также и несчастная красотка, пострадавшая от рук живого мертвеца, которая в обязательном порядке должна была стать его невестой. И также был бесстрашный охотник, который эту красотку вызволял, при этом расправляясь с кровожадным душегубом. Но аналогичные сказания бродили по земле испокон веков, с поправкой на рыцарей и драконов или демонов и героев. Суть всегда была одна. И в данный момент она не имела совершенно никакого смысла. — Простите? — Малколм озадаченно развернулся в сторону хмурого мэра, пытаясь понять, шутит ли тот, или, может быть, превосходный слух в первый раз изменил Малколму, и студент услышал вовсе не то, что было произнесено. — С чего это ты извиняешься? Не веришь мне? — совершенно серьезно поинтересовался мэр Бикби, хотя по его смуглому лицу было ясно, что он уже знает возможный ответ. — Нет. В смысле… Я хочу сказать, то, что произошло с Мелиной — ужасно и разрывает мне сердце… Но, разве так следует бороться с горем? Древние мифы и безумные теории здесь не помогут. Здесь нужен доктор. Если хотите, у меня есть знакомые в Столице, я гарантирую их профессионализм, — негромко и вкрадчиво проговорил Малколм, надеясь вразумить убитого несчастьем отца, который ради спасения любимой дочери был способен пойти даже на крайность или абсолютную глупость, впрочем, как и любой любящий родитель. И Малколм считал своим долгом мэра от подобной крайности уберечь. — Ни один доктор не сможет здесь помочь, — на этот раз заговорила Пэтти, постаревшая, казалось, разом лет на десять. В её голосе явственно чувствовалась скорбь, а слова давались через силу. — Ах, Пэтти, пожалуйста… Столица — это вовсе не Приграничье. Там совсем все по-другому. И если здесь какая-то болезнь смертельна, то там вполне может существовать успешное её лечение… — Столица — то, Столица — это… — вспылил мэр. — Ты считаешь, что я идиот?! Думаешь, я бы не догадался обратиться к тамошним врачам и военным силам? Да только вот что сделала твоя Столица?!.. Знаешь?! Ничего! Ничегошеньки, и пальцами своими не шевельнул ни один тамошний расписной хлыщ, как будто я не отдал двадцать лет своей жизни на службу в Специальных войсках и не вычищал годами непригодные земли от всего этого дерьма, чтоб потом там смогли жить люди!? Как думаешь, а? Никто, никто из них не смог дать мне вразумительного ответа на вопрос, что же все-таки происходит с моей дочерью. Кроме… него, — мэр нервной рукой указал куда-то за окно, хотя там точно никого такого не было. Впрочем, Малколму не нужно было уточнять, что в виду имелся тот самый неописуемый красавчик, что ранее говорил с мэром. — Я вас отлично понимаю, мистер Бикби, но… Полагаться на ищущего наживы шарлатана или, того хуже, на безумца, не самый лучший выход, — мягко начал Малколм, но потом вдруг что-то переменило его настрой. В конце-то концов, почему он должен был доказывать такие элементарные вещи взрослым и разумным, казалось бы, людям. Что такого произошло, что мир вокруг перевернулся, и ложь вдруг стала правдой? Неужели горе способно настолько ослеплять и оглушать людей, что невозможно было достучаться до их разума? — Вы что же, мистер Бикби, серьезно в это верите? Верите в этот бред? Что в самом деле по какой-то неведомой науке причине чей-то труп сам собою встал из могилы и пошел, чтоб напиться теплой крови прямо из горла Мелины?! Вместо ответа мэр резко приблизился к кровати, склонился над телом своей дочери и грубо, сдерживая нервный спазм, отдернул край воротника на её бледной нежной шее. Посреди белой, алебастровой кожи явственно выделялись две ярко-красные, слегка кровоточащие ранки. Две маленьких дырочки, расположенные в нескольких сантиметрах друг от друга, и они намертво приковали к себе взгляд молодого студента. О таком он слышал только… в сказках. Но… все же, это не объясняло… — И что на это скажет твоя хваленая Столичная Наука?! — звучно прогремел голос мэра прямо над ухом растерянного студента. Но, взяв себя в руки, Малколм поспешил с ответом. Все же он был уже не десятилетним проказником, а серьезным образованным мужчиной: — То и скажет! Это еще ничего не значит! Нужно провести тесты, анализы… Здесь в округе обитают орды различных существ, и большая половина из них опасна человеку! Это могло быть что угодно! И вы можете считать, что хотите, но Мелина — еще и моя невеста, и я так же имею право решать, как поступить с её болезнью, — высказался молодой человек, едва не захлебнувшись эмоциями и собственными словами. Милая, добродушная Пэтти взирала на их перепалку с ужасом. А безучастная Мелина по-прежнему неподвижно лежала на своей кровати, и ничто не могло разбудить её ото сна: ни крики, ни страдания родных, лишь только… поцелуй. Один единственный чудовищный и отвратительно-желанный поцелуй.

***

Из дома мэра Малколма ожидаемо выставили. Справедливости ради стоит отметить, что сделал это самолично взбешенный сверх меры мистер Бикби, что было вполне ожидаемо, зная нрав этого человека. Впрочем, Малколм серьезно просчитался, решив, что здесь к его персоне будут относиться так же, как и в сверхсовременной Столице. Он-то ожидал, что его поймут, ну или хотя бы выслушают спокойно и без скандалов, но не тут-то было. А теперь понимание того, что он ничем не сможет помочь своей любимой, дико угнетало его. Её отец представлялся тираном и неотесанным чурбаном, в горе своем, застилающем ему глаза, неспособным разглядеть суть беды и удачного её решения. Теперь и сам Малколм испытывал горе, не только потому, что невеста его пребывала на грани смерти, но и потому, что чувствовал себя здесь абсолютно бессильным. Даже несмотря на то, что он был родом из этой деревеньки и провел здесь целых десять лет, он был для этого места чужаком. Он никого толком не знал, и даже свою будущую невесту, если так подумать, он не знал так, как раньше. И его самого тоже мало кто знал. Старые знакомые из прошлой жизни либо были мертвы, либо выросли и изменились, став совершенными незнакомцами. Он был здесь никем. И в полной мере Малколм ощущал свою неуместность, отличность, пока скитался бездумно по деревеньке… Бродил он аж до самой темноты, не решаясь вернуться в дом к мэру, но и не зная, куда еще можно было бы податься. Деревенька Лилас не держала никаких постоялых дворов, а местные жители провожали его такими тяжелыми взглядами, что молодому человеку просто духу не хватило к ним приблизиться. А потом наступил ранний вечер. Обрушился так резко, будто был каким-то сверхъестественным монстром, сожравшим солнце без остатка. И в это же время с улиц исчезли все до единого жители, превратив деревеньку в призрака в одно мгновение. Малколм поежился, ощущая на теле неприятный холодок. Нет, это, конечно, было объяснимо. Если весь остальной поселок так же сильно боялся так называемых вампиров, как и мэр, то введение комендантского часа было вполне логично. Что не было логично, так это то, что Малколм и сам вдруг ощутил такой страх, что захотелось ему бежать прочь без оглядки. Сколько бы юный студент ни убеждал себя в тщетности и нелепости таких чувств, страх темноты прочно засел в его сознании. Когда Малколм расслышал в вечерней тишине темной и пустынной улицы отчетливый перестук копыт, то не поверил своим ушам. Тем не менее, он весьма резво спрятался за выкопанным у дороги колодцем, в растущих вокруг голых еще сиреневых кустах, и замер там, затаив предательски сбившееся дыхание. Стук копыт никуда не делся, а через некоторое время наоборот усилился — и вот уже на дороге появился давешний незнакомец, облаченный в черное, верхом на таком же черном коне. Что странно, нелепым или чудным этот странник не выглядел. Вернее было бы сказать, что именно вот так, верхом, с ровной осанкой и плавными уверенными движениями он выглядел наиболее естественно. Как порождение самой тьмы, он появился будто бы из ниоткуда и направлялся, видимо, куда-то в никуда. Всадник спокойно миновал колодец, и Малколму даже показалось, что незнакомец взглянул и на него, впрочем, в темноте студент не мог бы сказать однозначно, заметили ли его в действительности или нет. Зато появление наемника дало Малколму новый стимул. А что, если всему виной был именно этот бесчестный красавец? Уж если он так здорово влиял на Малколма одним своим только видом, то что он мог сделать с суеверными жителями этой деревни? А, возможно, даже он сам и подстроил все: произошедшее с Мелиной, радикальный настрой мэра? По сути — это многое объясняло. И тогда, как представитель современной прогрессивной науки и ярый порицатель суеверий, Малколм просто обязан был что-то сделать. Сколько вреда причинил и может причинить этот человек, если не остановить его? Оставалось только одно — устранить этого лживого насквозь обманщика. Вообще-то Малколм никогда и никого не убивал в своей жизни. Он свято чтил букву закона, но, тем не менее, оружие у него было. Старинный, прекрасно отлаженный шестизарядный револьвер, доставшийся ему от давно покойного дядюшки, непривычно оттягивал руку к земле, когда юноша в потемках крался к дому мэра Бикби. В доме все еще горел свет, и Малколм трусливо избегал светлых пятен, дабы никто случайно не увидел его в окно, ведь его и подстрелить так могли без предупреждения, просто приняв за вора. Однако ему повезло, никто его не заметил, и юноша беспрепятственно добрался до окон комнаты своей возлюбленной невесты. В том, что опасный пройдоха был уже в доме, Малколм не сомневался, тому свидетельствовало присутствие внушительного коня-киборга, привязанного прямо во дворе. Куда делся сам незнакомец, студент не знал, но отчего-то его не покидало навязчивое ощущение, что подлый красавец явился именно за Мелиной. Залезть на второй этаж по водосточной трубе, обвитой сухими ветками плюща, было плевым делом. Нужно было только вспомнить детство — и вот уже Малколм, при всей своей солидности, карабкается наверх как шкодливый мальчишка. Однако он уже был далеко не ребенком. И наверх он лез вовсе не за тем, чтоб подарить малышке Мелине сорванный цветочек или подложить огромную склизкую жабу ей в кровать. Теперь он был её единственным защитником, ведь только он здесь действительно понимал, что же нужно делать. Единственное препятствие, о котором так и не подумал Малколм, было окно. Каким бы хрупким и декоративным на вид оно не казалось, мэр наверняка позаботился о том, чтоб никто не мог открыть его снаружи. И как только Малколм замер, пытаясь придумать способ проникновения внутрь и коря себя за такую очевидную дурость, окно вдруг распахнулось само собой. В широком оконном проеме мелькнули две белые ручки, принадлежавшие, несомненно, Мелине. Но как? Она ведь не могла пошевелиться все то время, пока он с ней был. Затаившись ненадолго, Малколм все же решил прояснить суть дела и уверенно забрался на подоконник. Освещаемая ясным лунным светом, комната преобразилась под воздействием ночи. Теперь она вовсе не казалась роскошными палатами юной беззаботной принцессы. Черные тени добавили округлой резной мебели резких углов, тьма пожирала краски. Мелина, как ни в чем и не бывало, как и прежде лежала на кровати, сложив руки на груди. Кожа её в нынешнем освещении прибавила мертвенной белизны, однако губы девушки, манящие розовые лепестки, нынче приобрели насыщенный алый цвет, видный даже сквозь покровы тени. — Что ты здесь делаешь? — прозвучал вдруг из темноты тихий, но отчетливый и довольно знакомый голос. Малколм вздрогнул от страха так сильно, что, споткнувшись рухнул на пол и как он ни старался вытащить из кармана заветный револьвер, упрямое оружие, непослушное неопытным, нервным рукам, намертво застряло в подкладке. Студент уже почти начал кричать, как вдруг вспомнил, что сам-то он попал сюда не самым законным образом. В дальнем углу комнаты, почти что у самой стены, спокойно и совершенно неподвижно восседал на стуле тот самый источник неприятностей, который Малколм все это время так настойчиво хотел устранить. Однако теперь все его благие и крайне смелые намеренья вдруг улетучились как нечто совершенно незначительное, а на их месте появился страх. — Я… я… М-меня зовут Малколм… и я …её жених и я… я требую, чтоб ты покинул э-эту комнату, иначе я… в-вышвырну тебя от…сюда, — дрожа всем телом, заявил Малколм, даже приблизительно не представляя, как будет исполнять свою угрозу. Прекрасный юноша перед ним даже не удостоил его взглядом, безразлично взирая из-под широких полей своей шляпы куда-то на лунный пейзаж за окном. Его темная одежда и черные, струящиеся по плечам волосы были словно продолжением окружающей его тьмы. И сам он был будто соткан из тьмы, и даже его прекрасное, словно вылитое из тончайшего фарфора лицо сейчас вызывало не только слепой восторг, но и пронзительное, сковывающее чувство страха. — Уходи, — тихо, словно шелест опадающих листьев, произнес прекрасный незнакомец, но Малколм ни на миг не сомневался в том, что именно тот сказал. Юноша в черном едва заметно вздохнул и прикрыл глаза. Длинные густые ресницы на несколько мгновений образовали на высоких бледных скулах странные гротескные тени, и молодой студент вздрогнул, когда на месте прекрасного лица ему вдруг представилась страшная, ощеривавшаяся длинными клыками маска. Нет, все было не так в этом незнакомце, начиная от его внешнего вида: нереальной, невозможной для человека красоты, его молодости — при всем желании Малколм не дал бы юноше больше семнадцати-восемнадцати лет; его уверенность и холодная отстраненность. И даже странная сверхъестественная аура, окружавшая его словно еще один незримый плащ — все это отпугивало и одновременно манило. «Дампир», — всплыло в сознании оброненное старушкой слово, но Малколм с силой отмёл его из своего сознания. Кто бы ни был этот невероятный ублюдок, путь он только попробует причинить вред Мелине, пусть только… Движение со стороны кровати привлекло внимание Малколма, впрочем, как и внимание его оппонента. Мелина, бедная больная, не способная и пальцем шевельнуть, Мелина вдруг поднялась и грациозно села на кровати, сбрасывая одеяло с себя. Она выглядела все такой же бледной, как парафин, но сиренево-голубые глаза её пылали неутолимой, запредельной страстью. Одной рукой она безо всякой жалости разорвала ворот своего ночного платья, и перламутровые пуговки градом посыпались на пол. Проведя ладонью по шее, по глубоким кровоточащим ранкам, Мелина призывно улыбнулась, обнажая свои безупречно белые зубы со страстью, которой никогда не являла Малколму. — Ну что, ты готов с ним встретиться, охотник? — низким, с придыханием голосом вопросила Мелина, глядя при этом не на своего жениха, а на юношу в черном. — Когда он придет? — все тем же ровным, холодным и безразличным голосом спросил красавец, и Малколм как-то совершенно упустил из виду тот момент, когда юноша в считанные мгновения вдруг оказался около Мелины. — Он уже здесь… — выразительным, страстным шепотом заверила девушка, взгляд её был полностью прикован к незнакомцу, на щеках горел румянец, и было очевидно, что она так же попала под отравляющее влияние нечеловеческой красоты этого незнакомца. И в этот момент Малколм понял — другого шанса ему не представится… За окном вдруг промелькнуло что-то черное, но студенту из Столицы было совсем не до того — странная эйфория придала сил его телу, и он, резво подскочив на ноги, не вынимая оружие из кармана, наконец, выстрелил… Револьвер проделал в тонкой ткани пальто несколько опаленных, дымящихся дыр, и юноша совершенно не был уверен в том, куда он попал и попал ли вообще. А у окна, залитого голубоватым лунным светом, замер гротескной черной птицей тот самый прекрасный молодой человек. Его правая рука застыла на рукояти его длинного меча, а на белом, обычно безэмоциональном лице едва заметным бликом застыло удивление. Из уголка плотно сжатого в линию рта струилась тонким ручейком агатовая в лунном свете кровь. Похоже, выстрел Малколма в самом деле по случайности задел его и застал врасплох, но… не только это стало причиной его поражения. Тонкий, сверкающий синеватыми отблесками, клинок вошел глубоко в грудь прекрасного юноши, а Малколм пораженно замер, не понимая, что происходит. Только что все было так очевидно и понятно. Только что он готов был броситься на того, кто казался причиной нынешних его злосчастий, на того, кто только что угрожал Мелине, но тут вдруг все переменилось. У распахнутого настежь окна освещаемый густым и невероятно ярким в нынешнюю ночь лунным светом, словно мраморная, прекрасная статуя, гордо стоял еще один незнакомец. Этот был высоким, примерно равным по росту тому, что был в черном. Надменность и пренебрежение застыли на его нереально красивом, бледном лице, алые чувственные губы кривились в холодной злобной улыбке. Светлые волосы шикарной гривой расстилались по широким плечам, укрытым белоснежным длинным плащом, элегантными складками спускавшимся до самого пола. От неизвестного мужчины исходило ровно то же подавляющее чувство, порождающее страх, и Малколм глядел на непонятное видение широко открытыми глазами, не в силах сдвинуться со своего места, будто загипнотизированный змеей кролик. К слову, именно этот светловолосый мужчина нанес смертельную рану незнакомцу в черном. С тихим зловещим шелестом он вытащил меч с узким голубоватым лезвием из груди своего противника и небрежно столкнул его ослабшее, оседающее на пол тело в окно. Высокая черная фигура накренилась и безвольно, будто бы тряпичная кукла, скрылась за подоконником. При том поистине ангельской красоты мужчина проделал все это с таким омерзением на лице, будто бы видел перед собой ком грязи, а не прекрасного молодого человека. Красивые алые губы его раскрылись еще сильнее, позволяя застывшему в ужасе Малколму лицезреть его длинные острые клыки. — Вот что получаешь, когда связываешься с настоящим Аристократом, — холодно прокомментировала восседающая на кровати Мелина. В глазах её не отражалось и тени беспокойства насчет убитого только что человека. — Кто бы мог подумать, что подобные ублюдки еще ходят по земле? Но то, что он оказался отпрыском какого-то вшивого Аристократа, стало для меня неожиданностью. Он мог бы оказаться серьезной проблемой. Почему ты не сказала мне о нем? — холодный и звучный голос пронесся по комнате, будто поток ледяного ветра, замораживающего все на своем пути, и незнакомец пристально вгляделся в миловидное личико Мелины, как будто намеревался уличить её в обмане. Девушка, мигом растеряв всю свою уверенность, заговорила дрожащим от страха голосом: — Я ничего не знала, я не знала о том, что мой отец нанял его, поверь мне, Милорд. Он приехал сегодня утром и… он заставил меня рассказать о тебе, я ничего не могла поделать, я так испугалась… — заглядывая огромными, влажно блестящими глазами ослепительному мужчине в лицо, Мелина, дрожа, прильнула к его широкой груди, не смея, однако, дотрагиваться до его великолепной фигуры руками. — Милорд, пожалуйста, поцелуйте меня. Это все что я хочу… возлюбленный мой… Слушая знакомый и в то же время такой чужой голос любимой, Малколм чувствовал, как сердце его сжимается болезненно в груди. Произнесенные ею слова… он не верил в эти слова, сказанные так томно, с придыханием, слова сгорающей от непереносимой, болезненной страсти женщины. — Мелина!.. Что происходит? — болезненный, словно стон умирающего, голос пробился в сознание Малколма сквозь плотную пелену дурмана. И, казалось, будто бы это и не его голос тоже, не его вопрос. — Мелина, отойди от него! — о стену оглушительно хлопнула распахнутая настежь дверь, и в комнату, бешено рыча, ворвался мистер Бикби с тяжелым лазерным ружьём наперевес. Без всяких сомнений или лишних слов громадный, как медведь, мэр с отнюдь не медвежьей проворностью выскочил на середину комнаты и выстрелил не в пример прицельней Малколма. Протяжный выкрик Мелины болезненно прошелся по ушам, а жуткое существо, стоявшее у окна, пораженно замерло. От груди его шел сизый дымок, исходивший от опаленной раны, нанесенной выстрелом мэра. — Уберись от моей дочери, чертов вампир, или кто бы ты ни был! — несмотря на то, что нанес противнику смертельные повреждения, мистер Бикби не спешил опускать ружьё и, как оказалось, вовсе не зря. Секунды не прошло, как вытянувшееся от удивления лицо светловолосого мужчины приобрело свое прежнее надменно-злобное выражение. Его ярко-красные, обрамленные длинными светлыми ресницами глаза снисходительно сощурились, а в следующий момент он вдруг оказался совсем рядом, и ни мэр, опытный участник боевых действий, ни тем более сам Малколм ничего не успели предпринять. Юный студент только почувствовал, как тело его было поднято в воздух нечеловечески сильной рукой, и отвратительное, пронизывающее ощущение страха и собственного бессилия затопило разум и погрузило его в непроглядную тьму. Следующим, что ощутил Малколм, был холод. Его тело, будто насквозь промерзшее, не желало ему подчиняться, и потому он далеко не сразу понял, что лежит ничком на полу. Мутное видение перед глазами постепенно обрело некоторую четкость, и Малколм с ужасом вдруг разглядел рядом с собой лежавшего без движения мэра Бикби. Сначала студент хотел было проверить состояние своего предполагаемого тестя, но присмотревшись, отложил свои намеренья. Мертвенно-бледная кожа последнего и совсем неестественный поворот его головы указывали на то, что все попытки помочь уже бесполезны. Малколм внутренне похолодел, уже в который раз за сегодня. Постепенно восстанавливающийся слух его различил странные звуки. Чьи-то страстные, прерывистые стоны доносились с другого конца комнаты, и юноша медленно повернул голову на звук. В ночной, залитой лунным светом темноте его глаза различили две фигуры у окна. Одной из них была Мелина, страстно исторгавшая те самые стоны. Руками она всеми силами прижимала к себе того самого незнакомца со светлыми волосами, который жадно, увлеченно припав губами к шее девушки, пил её кровь. Пухлые алые губы дочери мэра кривились, словно от боли, однако все её естество говорило о том, что она не желает прерывать этот ужасный процесс. Глаза её туманились от неописуемого счастья, высшего наслаждения, и ни судьба отца, ни своего жениха, ни даже целого мира её сейчас определенно не интересовала. И все, что мог делать Малколм, так это в бессильном страхе наблюдать происходящее. Ужасная картина, казалось, не исчезнет никогда из его сознания. Его возлюбленная невеста казалась совсем чужим, абсолютно незнакомым человеком, как будто реальность его разом вывернулась наизнанку, где белое стало черным, а сказки обратились в ужасающе реалистичную правду. Дрожа всем телом, молодой студент нашел в себе силы подняться на четвереньки; голова кружилась, и казалось, что комната шатается из стороны в сторону. Нетвердой рукой он нащупал привезенное с собой из столицы колье, спрятанное во внутреннем кармане рубашки. Он разорвал плотную подарочную упаковку, не чувствуя сожаления об испорченном подарке, и сжал серебряное украшение в руке, вытянув его перед собой. — Мелина, вернись… Остановись, я прошу тебя… — в отчаянии простонал Малколм, хотя не был уверен, что его вообще услышали. Тем не менее, светловолосый красавец, которого Мелина величала не иначе как Милорд, прервал свое занятие и, прерывисто вздохнув, повернулся к Малколму. Глаза вампира горели, словно алые угли, темная сверкающая, как драгоценные камни, кровь Мелины вязко стекала по его чудовищным клыкам, губам и по узкому подбородку. — Дорогая моя, ты, должно быть, хочешь пить, — глубоким низким голосом проговорил этот монстр, не обращая никакого внимания на жалкие действия человека перед ним. — Да! Я так хочу, так хочу пить… — Мелина обессиленно опустила свою голову вампиру на плечо, при этом она нежно, но уж слишком увлеченно облизывала маленьким юрким язычком его полускрытую под высоким воротником шею. Снисходительная улыбка озарила измазанное кровью лицо вампира, и он, решительно отстранив девушку от себя, приблизился к Малколму. Поднять худощавого, не отличавшегося высоким ростом студента чудовищному красавцу не составило труда. Малколм слабо трепыхался, удерживаемый в воздухе на вытянутой руке, словно набитый соломой мешок. Голова его гудела, будто чугунный колокол, а желудок норовил вывернуться наизнанку. И при всем при этом невыносимый, пронизывающий страх, как мучительные приступы боли, раз за разом прокатывался по телу. — Ну что ж, за то, что он помог мне избавиться от этого грязного дампира, я, пожалуй, дам ему шанс поговорить с его… хм… невестой, — он не пытался скрыть иронии в своих словах, ведь Малколм ясно видел наполненные жаждой и предвкушением глаза своей любимой, которая ею уже не была. И ясно понимал он, что его ждет в её чудовищных ледяных объятьях. И когда уже истерзанная душа была готова покинуть тело молодого студента, вампир вдруг замер, как до этого замирал от сковывающего все тело страха сам Малколм. К сожалению, он обуздал свои чувства куда быстрей, чем человек, на лице сначала отразилось явное удивление, а потом и ярость, и скрытый в глубине алых сверкающих глаз страх. Монстр стремительно обернулся, попутно небрежно бросив Малколма на пол. Тот, кто привлек его внимание, стоял у окна, по-прежнему прекрасный и холодно отстраненный, укрытый густым мраком, словно плащом. У ног вампира, съежившись от страха, замерла Мелина, не смея даже двинуться со своего места, отстраненно уставившись на его пленяющее своей красотой лицо. — Так ты жив, — в изумлении выдавил он. Ужасающая, леденящая аура, исходившая от существа в черном, действовала и на него тоже, хотя он не считал это возможным. — Кто ты? Как ты смог проделать такое? Что это за… ощущение… — Меня называют Ди. Я охотник. А ты, должно быть, лорд Флориан, — тихий ровный голос скорее утверждал, чем спрашивал. Охотник был уверен в своей правоте. — Ты? Тебе известно мое имя? В любом случае, даже если ты каким-то образом не умер, я убью тебя, и теперь уж наверняка, — вампир оскалился и стремительно прыгнул в сторону своего противника, намереваясь вновь пронзить его своим клинком. Но в этот раз Ди легко отбил выпад, и его длинный меч нанес следующий удар, сверкая в лунном свете, словно вспышка молнии. Лезвие, казалось, прорезало сам воздух и уж точно задело вампира — тот гневно зашипел и отскочил в сторону. Его левое плечо было рассечено, и алела глубокая рана, и она отчего-то не спешила исчезать так же стремительно, как повреждения от лазерного ружья. На этот раз охотник напал первым. Он управлялся со своим огромным мечом так легко и свободно, словно и не находился в тесной для подобных сражений комнате. Клинок вновь с ужасающей силой и скоростью обрушился на вампира, рубя наискось, сверху вниз; охотник метил в шею своему противнику, однако тот успел подставить свой узкий, но удивительно прочный меч под удар. Ночную тьму пронзил жесткий, злобный звон, и сноп ярких искр появился на месте столкновения клинка с клинком. И столкновение это был такой силы, как если бы столкнулись две горы. Мелина, сидевшая на полу у своей кровати, звонко испуганно взвизгнула, как самая обычная девчонка. Её рассеченный пополам одежный шкаф с громким треском рухнул на пол. В стене за ним виднелась тонкая, но вполне заметная глубокая прорезь. Лорд Флориан, тем временем сорвав с плеч свой длинный плащ, без всякого сожаления бросил его прямо в лицо своего противника, и, воспользовавшись короткой заминкой, выпрыгнул в окно. Дампир, однако, не заставил себя ждать: легко разрубив прекрасную белую ткань пополам, он вдруг подпрыгнул в воздухе, не коснувшись белой материи даже полой своего плаща, и нырнул в окно следом за вампиром. Взвившаяся в воздухе, разделенная пополам ткань медленно осела на пол, частично накрыв собою рухнувший шкаф и тело лежащего посреди комнаты мэра. И то место, которого касался плащ вампира, обращалось в шипящую, распадающуюся на глазах жижу, как если бы смертоносная материя обладала свойствами концентрированной кислоты. Малколм в ужасе отполз от этого чудовищного материала, которым бы наверняка заинтересовался в обычное время, как правильный ученый. Но то, что происходило с ним сейчас, не вписывалось ни в одни предоставленные современной наукой рамки. Дрожа всем телом, словно лист на сильном ветру, Малколм выглянул в окно. Он должен был, он просто обязан был это увидеть. Каким бы ни был исход битвы, он не мог её пропустить. Перебравшись наружу, не стесненные более досадными преградами, смертельные противники разошлись еще сильнее. Сталь звенела о сталь, высекая искры из ночного мрака, две ослепительные фигуры передвигались, словно в танце. Их одновременно плавные и такие стремительные, что невозможно было взглядом уследить, движения растворялись в ярком лунном свете, растекавшемся по лишенному листьев саду. Ди был похож на огромную черную птицу, когда его плащ взвивался в воздух вслед за ним, подобно громадным крыльям. Его длинный изогнутый меч будто разрубал само пространство, и не было ничего удивительного в том, что бессмертная плоть вампира не могла противостоять таким ударам. Едва только Малколм подумал, что сражающиеся противники могли вечно танцевать так среди обнаженных, чернеющих в ночи деревьев, как исход битвы, наконец определился. Лорд Флориан был пойман в одном из своих стремительных прямых выпадов. Зажав лезвие чужого узкого клинка в левой руке, Ди отсек вампиру кисть, сжимавшую оружие. Неверие отразилось на лице вампира, и он отскочил в сторону, обрубком левой руки прикрывая свою грудь от чужого меча, однако это ему не помогло. Длинный, сверкающий будто молния, клинок охотника насквозь пронзил бесполезный обрубок и следом — грудину и сердце живого мертвеца, и сверкающий кончик показался из спины вампира. Умирающий монстр еще нашел в себе силы сказать своему противнику что-то, чего отсюда Малколм услышать никак не мог. Холодное и бледное лицо Ди, такое, словно он был воплощением какого-то неведомого бога Луны, долгое время оставалось неподвижным. Потом его губы вдруг едва заметно шевельнулись, и он резко вытащил меч из груди своего врага. Вампир бессильно осел на землю. Его бледное, облаченное в белые одежды тело медленно распадалось, обращаясь в пыль, и на лице его до последнего застыло очарованное и неожиданно благоговейное выражение. Все кончилось, осознал вдруг Малколм, и эта мысль прояснила его сознание лучше, чем чашка высококлассного искусственно синтезированного кофе. Монстр убит, побеждён охотником, красавица спасена, и если верить бабкиным сказками, то все теперь должно быть хорошо. И Малколм оторвался, наконец, от подоконника и обернулся, намереваясь увидеть свою любимую прежней, как будто бы не было этой кошмарной ночи, как будто все вновь было как прежде… Его взгляд встретили огромные, широко распахнутые красные глаза, и чужие руки ледяной мертвой хваткой прижали его тело к стене. Мелина, его милая Мелина… нет, уже вовсе не его, глядела на него глазами изголодавшегося по кровавым бойням хищника. Её маленький юркий язычок непрерывно облизывал пухлые алые губы, из-за которых виднелись длинные острые клыки. — Куда ты, Малколм? Неужели бросишь свою любимую невесту? — низким страстным голосом прошептала Мелина и, хотя она была на голову ниже своего жениха, без труда удерживала его тело в своих нежных маленьких руках. — Мелина? Нет, этого не может быть… Борись с этим, Мелина, — безуспешно пытаясь вырваться из каменной хватки своей любимой, выдавил студент. — Бороться? Я не хочу с этим бороться. Это прекрасное чувство, вот увидишь дорогой женишок. Давай я покажу тебе, дай мне только тебя поцеловать. Ты ведь давно уже хочешь меня поцеловать, верно? Ну же, дай мне своей крови… — Мелина! Нет, не нужно, пожалуйста! — в ужасе возопил он, всеми силами пытаясь отстраниться от своей изголодавшейся невесты. Сопротивление его продлилось ровно до тех пор, пока девушка не обхватила нечеловечески сильной рукой его голову и не повернула её в сторону для собственного удобства. Малколм с ужасом ощутил на своей шее холодное дыхание и в последнем паническом порыве ударил Мелину рукой по лицу. Той самой рукой, в которой по случайности все еще лихорадочно сжимал серебряное ожерелье. Мелина яростно и безумно взвыла, оттолкнув Малколма от себя. Украшение, по какой-то злобной иронии предназначенное ей же, обожгло лицо девушки, как если бы её ударили раскаленным металлом. — Ты монстр… Монстр! Не Мелина! Убирайся, уйди от меня! — заорал Малколм, выставив перед собой руку с серебряным ожерельем. Вампирша, как будто только того и ждала, бросилась на студента с удвоенной яростью, и, видя, как смазались в воздухе её движения, Малколм осознал, что ни за что не совладает ни с её силой, ни со скоростью. Возникшая между ним и его ужасающей невестой облаченная в черное фигура внушила Малколму радостный трепет. Как бы то ни было, сейчас этот самый Ди его защищал. К счастью, Мелина также замерла, восторженно взирая на дампира, и ярость, исказившая её черты, отступила, вновь открывая девичью миловидность. — Милорд, — с тяжким вздохом прошептала Мелина, — я слышала, что он спросил у вас… Вы ведь тот самый, правда? Прошу вас, пощадите меня, я не хочу умирать… я не буду, клянусь, я ни одной живой души больше не коснусь. Пощадите меня… Только… только дайте мне хоть каплю вашей крови, Милорд. Пожалуйста… я хочу пить. Дампир ничего не сказал ей в ответ. Плавно и бесшумно он приблизился к её дрожащей фигуре вплотную. Меч он по-прежнему держал в своей правой руке. Левой же он вдруг потянулся к Мелине и коснулся раскрытой ладонью её лба. Хрупкая бледная девушка едва доставала ему до груди и, в сравнении с облаченной в черное статной фигурой, выглядела абсолютно беззащитной. — Скажи, он обратил тебя по твоей воле? — тихо и безразлично спросил Ди, и Мелина задрожала, не смея двинуться с места. Она не спешила отвечать. — Мелина, пожалуйста, во имя нашей любви, скажи, что он сделал это с тобой против твоего желания, — Малколм как никто жаждал знать ответ, и все его юношеские идиллические фантазии и радужные планы разом рухнули, когда Мелина вдруг заливисто и злобно захохотала: — Во имя нашей любви? В какой момент это стало любовью, мой дорогой Малколм? Или ты считаешь, что раз явился из Столицы сюда в нашу убогую глушь, словно прекрасный рыцарь из сказки, то я смиренно паду к твоим ногам, а? Думаешь, из любви я согласилась выйти за тебя замуж?! — прорычала Мелина жутким голосом; лицо её вновь преображалось, показывая свою истинную суть. — Ты весь такой успешный и замечательный, что даже не можешь назначить себе цены, и нос задираешь до небес при виде тех, с кем провел половину своей жизни? Ты думаешь, я могла бы полюбить тебя? — вампирша вновь отрывисто рассмеялась, содрогаясь всем телом, однако застывшая на её лбу левая рука Ди держала её на месте, будто приклеенную. — Не глупи, Малколм, ты был единственным моим шансом покинуть это отвратительное место. Но потом… потом явился Он. О, мой бедный господин, он открыл мне неведомое ранее наслаждение, за каждый поцелуй его я готова была умереть хоть сотню раз. И я собственноручно свернула шею своему отцу, когда он попытался помешать мне его получить. Глядя на кроваво красные губы своей возлюбленной невесты, Малколм чувствовал, как что-то постепенно умирало в нем. Он будто тихо наблюдал со стороны, как что-то исчезало из его души, оставляя её пустой и холодной, как старое заброшенное здание, которое больше не способно удержать в своих стенах тепло или укрыть надежно что-то дорогое. Наблюдал и ничего не мог с этим поделать, он был бессилен, опять… — Ты даже не представляешь себе, как это прекрасно, Малколм. Это был мой выбор. И я бы сделала его еще раз, если бы была такая возможность. С Флорианом, дорогой мой, я бы стала настоящей принцессой, какой никогда не была бы рядом с тобой. С ним мы бы правили этой деревенькой и её жалкими людьми; кровь их лилась бы рекой, если б нам того захотелось. Ты глупец, Малколм, ты… — Значит, ты и вправду так считаешь? — Ди говорил тише Мелины, но голос его от того не стал менее внушающим. Вампирша умолкла, в ужасе взирая на дампира. Будто бы только сейчас осознавая свои слова. И Малколм уж было решил, что она сейчас вновь начнет оправдываться, но ничего такого не произошло. Длинный изогнутый меч в мгновение ока пронзил несостоявшуюся невесту насквозь и тут же покинул её тело, оставив девушку недоуменно хлопать огромными ресницами. Белое ночное платье на её груди стремительно пропитывалось темной, влажно поблескивающей при лунном свете кровью. Похоже, она не совсем даже понимала, что происходит, когда её бессильное тело рухнуло на пол, и светлая нежная кожа стала покрываться темными струпьями и отслаиваться серыми хлопьями пепла. Малколм глаз не мог отвести от её распадающегося тела, хотя теперешний вид своей прошлой невесты вызывал у юноши отвращение. С тихим, приятным лязгом Ди спрятал свой невероятный меч в ножны. Дело было сделано. Он успел расправиться с вампирами прежде, чем они уничтожили деревню и обратили всех местных жителей в подобных себе. — Поздравляю. Это был наш последний вампир, — раздался в комнате тихий, но неприятный скрипучий голос, и принадлежал он определенно не прекрасному охотнику на вампиров, хотя исходил откуда-то с его стороны. — Последний вампир? То же самое ты говорил где-то двести лет назад, — холодно и безэмоционально заметил Ди. — Ну, если через двести лет ты убьешь еще одного вампира, я, так и быть, возьму свои слова обратно. — В таком случае, мне будет проще тебя отрезать, — беззвучно шагая по изувеченному паркету, Ди направился к двери. Он безразлично перешагнул через труп мэра Бикби и так же безразлично миновал Малколма, как будто их более не существовало в его жизни. — Отрезать меня? Да ты шутишь?! Кто вернул тебя к жизни, когда ты прохлопал выстрел того молокососа и подставился лорду под удар? Хорошо еще, что деньги ты взял авансом. Больше не собираюсь помогать тебе, даже не проси! Рабовладелец! Весь в папочку. — Заткнись. Странные пререкания дампира с говорящей пустотой в другое время глубоко поразили бы Малколма, но только не сейчас. Весь его мир раскрошился и рассыпался в прах в одну единственную ночь, прямо как его невеста, чьи пыльные останки уже уносил налетевший из окна бесстыдный ветер. Постепенно странные голоса стихли, а через некоторое время молодой студент услышал тихий перестук копыт, который так же вскоре исчез. Тишина окружила его, а он все стоял без движения в пустой мертвой комнате, ожидая неизвестно чего. Он пробыл там до рассвета…