На своем месте

Толстые стены глушат звуки, глотают их, впитывают в себя. Проклятия и угрозы, исполненные боли крики, переходящие в хрипы и стоны, иногда, — в особенно умелых руках, — в мольбы. Все растворяется и гаснет, выпитое равнодушными стенами. Пыточная, подвал, комната для гостей, — это место называют по-разному. В юности, приходя сюда первый, второй, десятый раз, Лоренцо называл его своей лабораторией. Своим святилищем, — никогда, даже в самых смелых фантазиях. Не посторонний, но и не непосредственный участник процесса, граф в последнее время смотрит все чаще приходит смотреть. Потемневший едва ли не до черноты взгляд застывает на жертве. Лоренцо испытывает нечто, похожее на досаду, а потому старается отключить эмоции, выполняя свою работу. Крики растянутого, подвешенного на цепях человека становятся все глуше. Льющаяся тонкими струйками на пол кровь кажется черной. Кровь на руках, инструментах, одежде. Лоренцо не надевает фартук, так, будто он мешает ему чувствовать клиента. Ведет острым лезвием от ключицы до пупка, разрезая глубоко, но не слишком. Склоняет голову на бок, наблюдая, как расходится плоть. Лоренцо никогда не разговаривает с жертвой. Ему не нужно ни уговаривать, ни угрожать — его руки легко преодолевают попытки сопротивления. Лоренцо не запоминает лиц, но хорошо помнит тела — цвет кожи, шрамы, родимые пятна. Он сам не замечает, как замирает, созерцая новое тело. Граф за его спиной смотрит с интересом. Лоренцо уверен, что тот прикрывает глаза от удовольствия, облизывая губы. Лоренцо чужда радость от чужих мучений. Лишь чувство наполненности, словно крики, хрипы и кровь плотным темным сгустком проникают в некую полость внутри, заставляя чувствовать себя так, словно только здесь и сейчас — есть уместно и правильно. И он делает лучшее, что умеет. Лоренцо не знает, сколько осталось жить ему самому. Нрав графа переменчив и никто не может предсказать, за что и на кого он однажды обрушит свой гнев. Иногда Лоренцо становится страшно, что дрогнет рука и он небрежно, грязно выполнит свою работу. Лоренцо думает, что такой страх живет в душе каждого, кто вступил в Клуб Адского Пламени. Но до сих пор его рука не дрожала ни разу. Разрезы всегда четко выполнены, органы отделены с поразительной точностью, — это ведь тоже искусство. Его непревзойденное мастерство. Ошметок кожи с отвратительным звуком шлепается на пол у ног, и Лоренцо досадливо морщится. Вульгарно. Но у каждого творческого процесса есть оборотная сторона. — Не забрызгай мою одежду, — вкрадчиво предупреждает граф и от этих слов сердце Лоренцо леденеет от страха. Он медленно оборачивается, боясь обнаружить следы крови на черном шелке. Одеяние графа по-прежнему безупречно, но Лоренцо чувствует, насколько он близок к роковой ошибке. — Я закончил, хозяин. — тихо отвечает он и отходит в сторону, чтобы граф мог увидеть завершенную работу. Тот не торопясь поднимается и подходит чуть ближе, внимательно, почти придирчиво осматривая то, что еще недавно было человеческим телом. Слишком близко он не подходит, — в отличие от палача, граф брезглив. Лоренцо думает о том, стоит ли приподнять голову мертвеца за волосы, чтобы хозяин мог как следует рассмотреть гримасу боли и ужаса, застывшую на мертвом лице. Граф негромко хмыкает, созерцая результат работы Лоренцо. Тот лишь складывает руки за спиной, отступив на шаг, в очередной раз напоминая себе о том, как это безнадежно — оказаться неугодным графу. — Прекрасная работа, — довольно произносит граф, возвращаясь к Лоренцо. Пламя свечей освещает его лицо, пляшет в темных глазах. — За пять лет ты ни разу не разочаровал меня. Голос графа полон неподдельного восхищения, но проснувшийся мгновение назад ужас до сих пор не отпускает сердце Лоренцо. Сам он сохраняет маску спокойствия, за годы сроднившуюся с лицом и старается не думать о том, что случится, если она вдруг треснет. — Ты боишься меня, — продолжает граф. — Боишься. Как и все мои верные люди. — Он прикрывает глаза, словно смакует каждое слово. — Но тебе не о чем беспокоиться. Если ты оступишься, у тебя будет лучшая казнь, Лоренцо. — Я рад это слышать, хозяин. Лоренцо не благодарит и не радуется, и не пугается больше. Только чуть склоняет голову, в коротком и почтительном, но не заискивающем поклоне. Граф не воспримет всерьез того, кто будет ползать перед ним на брюхе, хотя и наиграется вволю. Равно как и не потерпит заносчивости и неповиновения. Свою репутацию и восхищение в глазах своего господина Лоренцо заслуживает, — долго шел к тому, чтобы заслужить, — и не намерен терять это из-за единственного неосторожного, не обдуманного жеста, которого, как он знает, графу будет достаточно. Иногда Лоренцо кажется, что находясь в дурном расположении духа, граф только и ждет этого от верных ему людей, — чтобы разочаровал, оступился, показал себя недостойным доверия и хозяйской милости. Только вот сам Лоренцо ошибок не делает. С губ графа не сходит улыбка, — кажется, сегодня он получил то, что хотел и испытание мастерства Лоренцо окончено — до следующего раза. — Избавься от тела, — бросает он, направляясь к выходу. — Да, хозяин, — голос Лоренцо теперь звучит уверенно и спокойно. Граф останавливается в дверях и оборачивается, словно вспомнив что-то важное. — После полуночи мы ждем гостей. Я хочу, чтобы ты присоединился к нам, Лоренцо. Лоренцо лишь кивает в знак того, что все понял. Когда за графом закрывается дверь, он открывает замки на кандалах, и неугодный, ставший теперь просто мясом, с неприятным чавкающим звуком падает на пол. Морщась, как от головной боли, Лоренцо направляется к столу с инструментами и выбирает длинный и острый нож, приготовленный специально для подобных целей. Это — грязная часть его работы, которую он старается выполнить поскорее. Лоренцо отключает свое восприятие, насколько возможно, отстраненно слушая, как хрустят, ломаясь, кости, как хлюпает еще наполненная бесполезной теперь кровью плоть. Он работает, не боясь неловких движений. Теперь, когда он один, хладнокровие возвращается. Нет пристального взгляда за спиной, нет гнетущей тяжести и чужого болезненного ожидания промаха. Лоренцо не знает, что задумал ночью граф, но у него есть время к этому подготовиться. Убирая останки в холщовый мешок, Лоренцо тщательно моет пол и стены, испытывая при этом... Нет, не брезгливость, скорее раздражение, известное всякому, кто когда-либо вынужден был выполнять нудную, но обязательную работу. Через час он закопает мешок и забудет о нем, так, как уже успел забыть его хозяин. Мертвый на словах стал мертвым на деле, и Лоренцо не видит смысла в том, чтобы оставлять себе или другим какое-либо воспоминание о нем. После, смывая с себя кровь и остатки земли, Лоренцо думает, что, каким бы ни было следующее испытание, он выдержит его с честью. Даже если он оступится по воле судьбы, он не станет умолять о пощаде, хотя жизнь, даже такая, ему безумно дорога. Надевая чистую одежду, он готовится вновь предстать перед графом и остальными. Сердце его бьется ровно, разум трезв и спокоен. Выходя в темный коридор, ведущий в главный зал, Лоренцо чувствует себя уверенно. Непрестанное балансирование между жизнью и смертью, страх оступиться или наоборот повести себя слишком, как может показаться хозяину, опасно, — правильно. Но здесь, в этом проклятом обществе, Лоренцо на своем месте. Как ни странно, сейчас он не задумывается о том, что мог бы пожелать в этой жизни чего-то еще. Толкая тяжелую дверь, Лоренцо чувствует, что для него еще ничего не кончается.