Душевная революция

Карета быстро мчалась по серой улице Санкт-Петербурга. Сегодня нужно было успеть приехать с посланием к студенческому другу моего отца. Его усадьба находилась в одном часе езды от города. Впервые за долгое время искренняя радость посетила меня: я наконец покидаю стены родного города. Помпезная красота на фоне войны, казалась насмешкой над ранеными и убитыми на фронте. Невыносима была тут жизнь. Молодых юношей отправляли на запад к границе Германии. Никто не знал, за что мы убиваем других людей. Борьба ли это или безнравственное пролитие чужой крови? Я знаю, что такое война, я помню ее. На десятом году моей жизни отца мобилизовали на дальний восток. Я не понимала, где находится этот далекий и неизведанный край моей родины. Известно мне было не так много: незнакомая страна угрожала мне и моей семье. Почему именно нам, я не понимала. В памяти сохранились мрачные воспоминания длиною в два года, именно столько не было рядом отца. Мы остались совершенно одни. По нашим сосудам текла голубая кровь аристократии, но она ничем не отличала нас от обычной крестьянской семьи, потерявшей кормильца. С войны пришел незнакомый нам человек: постаревший, уставший и обессиленный. Но он был переполнен идеями, совершенно другими взглядами. О пережитом на войне он не говорил, поэтому мы с матерью могли только догадываться. Пейзаж за окном сменился от городских построек к полям и редким деревьям. Дорога становилась дискомфортнее от часто попадающих камней в колеса. Карету трясло, но меня это ничуть не беспокоило. Где-то здесь была моя свобода. *** Мой поезд свободы остановился у тропы к дому. Выскочив из кареты, я быстрым шагом направилась к парадным дверям, но на полпути меня остановил знакомый голос. Голос произнес моё имя очень тихо и боязливо. Его обладательницу я узнала сразу. Стоило мне только обернуться, как наши взгляды встретились. В этот момент я ожидала увидеть всё что угодно в ее взгляде, но никак не эти эмоции. Это должна была быть ненависть, тщеславие или безразличие, всё что угодно, как только может смотреть враг на своего соперника. Но ее большие зеленые глаза отражали дикий страх и радость одновременно. Холодная рука сквозь перчатку коснулась моей руки и потянула за собой куда-то вглубь приусадебного парка. Сперва робкими, а затем и уверенными шагами она ступала на мокрую, после утреннего дождя траву. Она хотела сказать важное, что-то, что должно было остаться только между нами в этом цветущем лесу. Уйдя далеко от дома, она начала разговор: -Простите, но Вы сами понимаете, что нас не должны видеть вместе. -Зачем же …? – не дав мне договорить, она перебила. - Давай уедем! Давай сбежим куда угодно, туда, где нас не найдут. Война, в стране революция… ходят слухи, что император скоро отречется от престола… всех заботят проблемы государственные, исчезновение двух девчонок никто и не заметит… -Что? -Нас тут убьют! Нет тут жизни нам! Почему ты так удивлена? - Мне нужно подумать… Отпустив руку, быстрыми шагами я стала удаляться к поместью. Поражена? Удивлена? Изумлена ли? В тот момент я испытала растерянность, страх, смущение… Всё что угодно, но не радость. Как она может так легко рассуждать на такие темы? Как можно взять и всё бросить? Со временем шаги превратились в бег. Хотелось сбежать, спрятаться, укрыться в темном уголочке мира, где никто не потревожит. Но такого секретного местечка у меня не имелось, поэтому это был бессмысленный бег неизвестно от чего к чему. Символизировал ли он то, что я хотела забыть и не слышать ее слов. Не знаю, я совершенно ничего не знаю. Обескураженная я рухнула на колосья пшеницы. В опьянении бегства нашла свою усладу, нашла свой маленький скромный уголочек тишины и спокойствия. Всё распадалось на какие-то никчёмные дольки: мысли невозможно было связать в последовательность, эмоции погасли, чувства молчали. Всё исчезло, словно дотлевающий фитиль свечи погас глубокой ночью. Всё стало черно, нельзя было разобраться хоть в чем-то. Точно я понимала только одно, я не могла остановиться на полпути к своему триумфу – долгими годами идя к идеи всеобщего равенства. Оставить всё – означало проиграть. Сейчас складывалось всё в нашу пользу – император должен был покинуть престол. Мысль, что теперь я могу покинуть Россию не оставляла меня. На душе было клеймо ответственности, честности и обещаний. От каждой свободолюбивой мысли оно начинало болеть, и чем дольше мысли задерживались тем сильнее проявлялась боль. Душевные страдания перерастала в дурманящую мигрень. Сейчас эти мысли причиняли невыносимую боль: руки сковала дрожь, а сердце истерично билось в ритме. Я пыталась собрать мысли последних дней, как собирают осколки любимой маминой вазы, случайно разбитой шаловливым ребенком. Это были крошечные осколки, один никак не мог быть присоединён к другому: связь отсутствовала. Другой цвет, другая форма! Будто некто специально примешал к кусочкам от фарфоровой вазы осколки стеклянных стаканов. Какие мысли? Воспоминания мелькали в хаотичной последовательности. Вот разговор отца, после которого беру на себя роль почтальона. Зачем? Зачем только согласилась на столь опасное задание, передавать почту среди подпольного сопротивления. С отцом я всегда была другой, этот человек мог заразить толпу, объяснить свои идеи миру, заставить идти за ним. Видимо на меня он тоже так влиял, использовал секретные фишки для достижения цели… Нет, это был человек живущий своими идеями. Затем несколько передач, сжигание писем, бессонные ночи. Вот я и снова тут, пришла говорить с ее отцом, по поручению своего. Но ее слова были противоядием от яда в моей душе. Слова омывали все раны души, вытаскивали всю грязь, которую я тщательно скрывала годами. Именно поэтому я сейчас одурманенная лежу в юном сене. Далеко от дома и отца, вдали от всего что могло сбить меня с истинного пути… Но где мой истинный путь? Оставив попытки собрать осколки, я начала наблюдать за небом. Оно дарило чистоту и невинность, будто сам Бог говорил мне: «Будь честна с собой, будь честна со всеми!» Облака – сомнения, но их не было. Раньше мне говорили, что небо - это отражение мира. И сейчас мир хотел, чтобы я приняла верное решение. - Всё хорошо, - сказала я в слух. И вдруг услышав свой голос, неуверенный и испуганный. «Кто ты!? Кто ты!? Уходи, я тебя не знаю!» - повторяла я про себя как молитву. Думаю, мое лицо тоже не принадлежало сейчас мне. Могу лишь предполагать, что я была испугана и измотана, возможно, казалась старше. Отчаяние. Слезы. Глухой крик в душе. Что же делать? Разговор даже не был еще начат. Нужно было собрать остатки спокойствия и воли и идти в дом. Слова были уже придуманы, не нужно было изобретать что-то экспромтом. Страх не давал подняться с земли. В любую минуту могла прийти она и тогда… Тогда вся воля сбежит с тонущего корабля. Оставался пока маленький парус надежды, что она умна, чтобы не предпринимать абсурдные действия. При этой мысли воля решила остаться со мной, всё же с надеждой у нее были хорошие отношения. Наконец я смогла подняться с земли. Золотые стебли колосьев шептали приятные убаюкивающие песни и простили остаться. Не хотелось покидать это место, я бы осталась любоваться девственным небом и слушать пение природы, но не могла. Спасибо за недолгий приют, поле…