Пара

Боль, безразличные врачи, капельницы, корсет, неподвижность… Человек ко всему привыкает. Физическая боль заглушала боль душевную, с каждым днём мысли о самоубийстве отступали под напором инстинктов, первозданной живучести. Природа брала своё. Полтора месяца в больнице, ещё три – дома, на восстановление. Наконец душевную боль заменила апатия, а физическую удавалось заглушать таблетками и алкоголем. На работу удалось выйти только в середине следующего семестра. Студенты обрадовались появлению Даниэля Биллинга – пока его не было, физику вёл старый хрыч, который мог довести любого своими бесконечными придирками и нытьём. Любимой его фразой было: “В наше время такие идиоты как вы ни за что бы ни поступили в ВУЗ!” Даниэль увидел, что студенты отставали от программы, нужно было навёрстывать, вытягивать, возвращать любовь к предмету. Работа затягивала, возвращала к жизни, заставляла забыть обо всём, что произошло. И всё бы было нормально, если бы доза обезболивающих таблеток, как и доза алкоголя, которым он их запивал, постепенно не возрастала… *** Жизнь наладилась, находилось время даже посидеть с друзьями. Незаметно подошло время сессии, я сдал её без особых проблем. Оказывается, учиться было очень интересно. Бешеный ритм жизни не утомляет, если привыкнуть, он становится лекарством от любых проблем. Когда засыпаешь вымотанным, тогда перестают сниться сны, не тревожат проблемы, даже секса не хочется. После того, как всё закончилось, я пару раз пробовал встречаться как с парнями, так и с девушками, но всё это было как-то глупо, пусто. Даниэль вернулся на работу и снова стал у нас преподавать. Мы старались не встречаться взглядами, но даже так мне казалось, что с ним что-то не так. Хотя какое мне дело до него. *** Утро началось со звонка будильника, хотя сегодня и было воскресенье. С некоторых пор я приучал себя рано вставать в независимости от дня недели. Сегодня мне предстояло много дел: уборка, тренировка, да и курсовик нужно было сделать… А уборка требовалась срочно — за те полторы недели, что я не притрагивался к пылесосу по углам собрались порядочные клубки пыли. Да и пора было разобраться с тем хламом, который Даниэль умудрился забыть у меня (видимо очень спешил увидеться со своим Максиком): что-то на помойку, а что-то может быть можно и использовать. Специи, например… Его куртка всё ещё хранила знакомый запах. Захотелось коснуться пальцами прохладной, мягкой на ощупь кожи, вдохнуть отголоски аромата. — Стоп! Прекращай! – от звука собственного голоса наваждение рассеялось и поношенная тряпка, которой не было места в моём шкафу, отправилась туда, куда ей и была дорога – в мусорный пакет. Туда же отправилась ещё пара забытых безделушек. Может быть, было бы лучше вернуть их ему, но он может подумать, что я специально столько времени хранил его вещи. Подошёл черёд специй. Они были задвинуты в самый угол кухонного шкафа. Выкидывать их всё же не стоит, он вроде говорил, что большинство из них привезены ему друзьями из тех стран, где они произрастают. Такие выкинуть — рука не поднимется. Поэтому я просто вытащил все баночки, намереваясь протереть их от пыли, как вдруг увидел лежащий за ними листок бумаги. Что за хрень? Откуда он здесь? Я развернул его – это оказалась записка от Даниэля. Не нужно было её читать, всё равно всё, что нужно было сказать, он сказал, но глаза уже жадно ласкали знакомый округлый почерк. Закончив читать, я замер, до меня стал потихоньку доходить смысл написанных слов. Моя свобода, мои лекарства и впрямь были оплачены телом. Но не только моим, а ещё и его. Значит… Значит это не он меня предал, а я его? Не-ет! Этого просто не может быть! Это же шутка, да? После того, что он мне наговорил… Нет же! “…то, что я наговорил тебе – неправда.” Да не может быть такого! Ты был так убедителен! “Только почему-то взгляд был безумный, и голос сорвался на середине фразы”, – ожило ехидное подсознание. Я исправлю то, что натворил, чего бы мне это не стоило! Только дождись меня, любимый! Только прости меня!