No one knows what it's like

*** - Я не могу потерять тебя! И слова эти звучали так, словно он в первый раз сказал их вслух, глядя ему в глаза, честно и открыто. Веря в каждое слово и каждую букву в них. Искренне. Но Дин... - Правда? - Да, правда! - Ты передумал? Потому что это не то, что ты сказал мне в прошлый раз... Все это до сих пор звенело в ушах Сэма, гулким колоколом отдавалось внутри, причиняя боль. Не потому что Дин припомнил ему те жестокие слова. Нет. Не потому что его мучила совесть, за то что он их сказал, за то что готов был и хотел причинить своему брату такую боль. Но потому что Дин делал с этими словами сейчас. Защищался ими, загораживаясь как щитом. Пытался отразить отчаянье Сэма, возвращая ему его же слова. Затмить свое собственное отчаянье. Убедить Сэма, что он действительно так думал и что он действительно может так поступить. Не ради себя. Не ради спасения, а ради него, ради того чтобы Сэм мог его отпустить. Ради того чтобы Сэм не брал в руки страшное темное оружие в обложке из человеческой кожи, то которое могло причинить большее зло, чем они только могли вообразить, в попытке избавиться от Метки Каина. Дин чувствовал что-то, глядя на эту книгу. Держа ее в руках. Сэм видел, как он внезапно терялся где-то внутри себя, проваливаясь в разрастающуюся тьму. Видел его растерянный и напуганный взгляд, когда он снова всплывал на поверхность. Это не было добрым предзнаменованием, не было тем, что можно было замять или махнуть рукой как на несущественную проблему. Это было серьезно. Это было страшно. То, что могло случиться попади книга под контроль Дина. Или хуже... Дин под контроль тех сил, что заключены в книге Проклятых. Но страшнее было то, что больше ничего и не оставалось. Не было больше никакой надежды и никаких способов избавить его от Метки. Все было проверено столько раз, что уже дыры и мозоли оставались в книгах и файлах, толстых картонных папках хранителей. Такие же как на пальцах и Сэма и Дина, что бороздили старые бумаги, читая и перечитывая. Искали и не находили, но все равно пытались. Пока он не сдался. Пока Дин не опустил руки и не смирился. Сколько угодно он мог говорить, что он в порядке с таким положением вещей, что он принял это и готов нести ответственность до конца, каким бы он не был. Но... Все это было чистой воды вранье и это знали они оба. Умело натянутой маской, сквозь которую просвечивался настоящий Дин. Тот, которого он видел и днем и ночью, позволяя себе делать вид, что верит, оставляя брату возможность выглядеть сильным, спокойным и уверенным. Сохраняя его хрупкую бесценную маску не как обман, а как защиту, как броню. Этот... Этот момент мимолетной вспыхнувшей надежды... Эти бесценные пара часов, когда они считали, что, наконец, нашли исцеление от Метки. Мимолетное счастье и облегчение. Видеть Дина внезапно засиявшим, с загоревшимися и ожившими глазами... Видеть для того, чтобы понять насколько бесцветным и мертвым был его взгляд до этого. Какой контраст, как солнце, пробившееся сквозь белую завесу плотных облаков. Настоящее, живое и горячее солнце. Услышать внезапно его мечты об отпуске... черт возьми, на гребаном пляже с песком и волнами и... Чтобы только вновь, и вновь, и вновь, уже в сотый или тысячный раз, видеть как все это рассыпается прямо перед глазами, как только он берет в руки книгу... как обрушивается надежда в бездонную пропасть, утаскивая с собой остатки солнечного света. Нет большей пытки... Нет страшнее пытки, чем видеть мучения тех, кого любишь. Сэм знал, о чем говорил, он провел больше сотни лет в аду и это не шло ни в какое сравнение. Самые ужасные месяцы в его жизни, не считая тех, что он прожил после того, как Дина разорвали адские гончие, это те, когда брат пропал из своей постели в бункере. Когда он, умерший в его руках, избитый, заколотый и истекший кровью у него на глазах, исчез со своего последнего ложа. Недели в сомненьях, страхах и отчаянии, невыносимой боли, душевной и физической. Недели мучительного одиночества узника в одиночной камере, как худшей из пыток, бессилия и тоски глубокой, как Марианская впадина, бездонной, как черная дыра скорби в его груди. И часы... часы, проведенные в подземелье бункера с Дином, привязанным к креслу. До посинения можно было себя убеждать, что это не Дина он мучает, а демона, чуждую злобную тварь. Но это был брат, это его срывающийся голос разносился эхом по коридорам подземелья, это его пальцы впивались в подлокотники от невыносимой боли, это его сердце билось, сгорая от пытки, и его кровь кипела в венах. Сэм пытал собственного брата в попытке исцелить его. Бесплодной как выяснилось позже. Бесполезной. И от этого только острее в теле отдавалось эхо чужой боли. Чужой и такой своей. Невыносимо... Где-то по пути между закрытиями врат ада и смертью Дина от клинка Метатрона к Сэму начало приходить понимание. Понимание того, кем он стал... Нет... Кем он всегда на самом деле был... Может, с возрастом пришло, может, ему потребовалось столько времени и столько совершенных ошибок, чтобы осознать все это. Но сейчас он отчетливо стал понимать все то, что говорил Дин всю его жизнь, все то, что он делал всю свою жизнь. Каждый его, как раньше казалось, глупый поступок, каждый его эгоистический поступок, каждый бескорыстный и самоотверженный поступок, когда он нырял головой вперед в любую бездну за своих родных и любимых, когда бросался под пули и ножи, и брал на себя ответственность за то, что натворит в процессе. За любую цену, назначенную за жизнь его семьи. Когда-то давно Сэм считал, что всему есть предел. Когда-то, очень давно, он думал, что есть вещи намного важнее жизни одного или двух неизвестных никому охотников. Но все изменилось. Изменились масштабы. Изменились цены. Изменился он. И он больше не мог стоять в стороне и позволять брату притворяться легким и беспечным, не мог выносить его браваду и фальшивое хорошее настроение. Не мог больше слышать слов, о том, как Дин согласен, как хочет просто пожить столько, сколько сможет, занимаясь любимым делом рядом с любимым и единственным братом. Это уже перешло границы его терпения и выносливости. Физической и психической. Слышать днем, как он смеется, а ночью его задавленные крики, его стоны от невыносимых пыток, что преследовали его во сне. Его зов и мольбу в одном только слове, которое он повторял снова и снова, мечась в агонии разрушения души. Одному Дину было известно, что преследовало его в этих снах, что творилось и что творил он там своими руками, что творили с ним. Но невозможно было не понять, что сам Сэм был в этих снах постоянным действующим лицом. И быть может, это он мучил и пытал в них брата, или, быть может, Дин причинял ему боль. Но что одно, что другое было хуже, чем ад на земле. И не было конца. Раз, другой, третий... без конца и начала, без передышки. Беспомощность одолевала Сэма и в моменты этих ужасных кошмаров и в часы их будничной жизни. Словно каждую минуту Дин пытался уцепиться за себя, прожить ее с большим усилием, чем требовалось, с большим желанием остаться. И не потому это было, что Дин умирать боялся. Не болезнь это была, не смертный приговор, который так или иначе всего лишь концом бы стал. Нет... То было хуже, потому что началом бы стало. Не мог Дин умереть. Знал об этом. Помнил это и верил в это. Знал, чем станет после. А одна мысль об этом заставляла его желать скорее смерти, чем такой жизни. Может было что-то, что Сэм еще не зал, что-то совсем темное, что Дин скрывал от него. Как те мимолетные подробности о встрече с Ровеной, которые он нечаянно забыл рассказать раньше. Она пыталась его убить и потерпела фиаско, но Дин не посчитал, что это важно. Еще один день в офисе. Только вот выяснилось, что ни одно сильное заклятье или колдовство не способно было на него повлиять, не способно было его убить. Отметался вариант со смертью во избавление. Даже, если Сэм никогда о нем и не задумывался. Он только мог надеяться, что сам Дин об этом не задумывается. Что еще не дошел до той точки, когда лучше так, чем стать демоном. Пустая надежда, наверное. Он уже не знал, верит ли он ему в такие моменты. Но сейчас... Сейчас хотелось встать и вытрясти из него все эти мысли, кричать на него пока Дин не поймет, что так нельзя. Что он сам никогда так не поступил бы с Сэмом, не сдался бы и не дал ему уничтожить самого себя, позволить уничтожить. Он сам уже спасал его в таких обстоятельствах. А теперь... теперь он как настоящий эгоист стоит и распинается о том, что Книга Проклятых - это слишком большая цена, что темная магия никогда не обойдется дешево, рождая лишь новые ужасы, потому... Потому что это его жизнь на кону... Нечто несущественное и неважное... Нечто, что нельзя противопоставить и сравнить с необъятным древним злом книги. Лицемер... И плакать хотелось от этого и кричать на него. Выбить из него дурь и вправить мозги. Схватить и обнять, пока не перестанет дергаться. Чертов, идиот. И выбора больше не оставалось. И знал Сэм уже, что он будет делать. Лгать? Значит до конца. А последствия. Он разберется с ними потом. Одна окочурившаяся и прогнившая совесть совсем не страшно, пока жив Дин. Он знал, что нужно делать и куда пойти. К кому пойти. Знал... Потому что цель оправдывала средства.