«Милая дама, неужто вам настолько понравилось моё скромное высказывание про вереск, что вы повторяли его, как заведенные часы? Раз за разом, долго пережевывая слова. Неужели вас так захватили в свой плен запахи? Гюстав, герцог Конторлэ».
Девица подскочила и заорала: - Мама! Это нифига не смешно! Значение третьего слова Гюстав не понял, оно походило на причудливое переплетение древних заклинаний. Потом она себе под нос добавила что-то уж больно просторечное и грубое и убежала из комнаты. *** Уже смеркалось, и вернулась Анна-Мария. Она пребывала в благодушном настроении и даже потрепала Гюстава по волосам. Зазеркальная, между тем, вернулась и взяла в руки бумагу. Она, высунув от усердия язык, криво держала непонятную палочку и возила ею по листу.«Многоуважаемый герцог! Сие мне неведомо, но, скорее всего, да — сии запахи пленили меня окончательно и бесповоротно, переворачивая сознание, ставя всё с ног на голову, и мне действительно кажется, что я потеряла свой разум меж вереска. И я хочу остаться на тех полях, бражных, словно эль. Иногда мне кажется, что там — творится волшебная история. Вы когда-нибудь бывали на вересковых полях? Там небо выше, чем сто колоколен, водруженных друг на друга, а тягучий запах едва ощутим. Здесь живут драконы, оживают куклы, все дышит сказкой и все рассказывает сказки. Шарлотта, герцогиня Чеширская».
Ровно в полночь письмо оказалось по другую сторону реальности. У Гюстава. *** Шарлотта, как оказалось позже, не была никакой герцогиней, но была большим, как она называла себя, — писателем. В её письмах, написанных весьма высоким слогом, сквозила любовь к своим персонажам, историям и пейзажам. Гюставу было обидно — его так не любили.«Мой милый писатель, доброго Вам дня!»
В кои-то веки герцог Конторлэ не знал, о чём писать. Не об Анне-Марии же, Ей-Богу. А то всё это ощутимо попахивало адюльтером. Душу тянуло за стекло. Услышать истории лично.«У нас, впрочем, всё по-прежнему. Идут дожди — апрель в разгаре. Все дороги развезло, не проехать. Анна-Мария уехала к Зелии, и я предоставлен сам себе...»
Это было глупо. Писать о жене. Зачем? Где слова, когда они так нужны? А, в прочем, к чёрту... Письмо скомкано и летит в огонь. *** Зазеркальная униматься не собиралась, создавая целые трактаты — нашла себе слушателя, поэтому изливала на герцога Конторлэ целые реки слов, не связанные ни с каким важным событием. Она просто говорила и говорила, используя мотивы из какой-то скандинавской мифологии — Гюстав не знал, что это значит, но звучало красиво. Да, красиво — Зазеркальная любила красоту. Правда, одевалась непонятно как. Но что же поделать — это её дело, Шарлотта не раз объясняла, что век Рыцарей и Прекрасных Дам закончился почти три столетия тому назад. Тот мир рисовался загадочным и прекрасным; казалось, в нём у каждого был Шанс на всё: на жизнь, на любовь и на приключения. А деньги — не беда. Их всегда можно было заработать.«...Знаешь, а я хочу побывать в Париже — это такой город, про него ещё говорят, что увидишь его — и можно умирать спокойно. Но, к счастью, умирать я нисколечко не собираюсь, а вот есть круассаны и терпкий чёрный кофе — вполне. Кажется, можно даже попробовать закусить горечь лягушачьей лапкой. Хотя нет — б-р-р-р, не понимаю, отчего французы это превозносят...»
Со временем они перешли на «ты», Гюстав тогда еще долго улыбался, глядя на исковерканные строки, суть которых сводилась к тому, что Шарлотте просто лень писать "Ваше Сиятельство". Написано было, конечно, грубее, но и то - хлеб."...Вредные привычки?Х-м-м-м...точно, сквернословлю!.."
Шарлотта любила выставлять себя хуже, чем есть на самом деле. Пару раз говорила, что является Всемирным Злом, но хуже дражайшего Автора мир не видывал. Этот мир, по крайней мере. Письма лились нескончаемым потоком, но все они были какими-то ... не такими. Гюстав не знал, что именно смущало - недоверие, шутливый тон или полнейшая уверенность Шарлотты (даже в мыслях Конторлэ называл девушку полным именем) в том, что уже третий месяц, по её словам, "прикалываются" - как можно прикалывать, да ещё и себя? - мама и подружка. Все это оскорбляло и раздражало. И Гюстав пытался не писать, но зеркало исправно доставляло корреспонденцию. *** Прошел ещё месяц. На дворе - май, а в душе весны не было и в помине. Шарлотта, явно балуясь, писала и грозилась найти почтового голубя, чтобы он испортил все цветы Анны-Марии. Собственная реакция Гюстава расстроила - он представил эту картину: как из зеркала вырывается голубь с перьями на лапах, бросает на комод пухлый конверт и вальяжно приходится по бутонам, сминая их и довольно курлыкая, - и рассмеялся. Поэтому герцог отписал пару сухих строчек и решил обидеться. Обиделся так, что написал стихи. И ему очень хотелось думать, что не о любви. *** К началу лета у Шарлотты испортился характер. Она ломала ручки - те письменные принадлежности - рвала бумагу и злилась. Спонтанно и беспричинно. И, что самое главное, она не писала. В какой-то момент позвала подругу и сказала: - Пошутили, и хватит. Прекрати этот цирк. Гюставу слегка поплохело. Цирк. Для нее все это - цирк. Глупый балаган, мотыряющийся с места на место. Сгорстка уродцев, издевающихся над собой ради чужого увеселения. Вот как такие отношения называются в том мире. Шарлотта так и не поверила. Жаль. ...А, в прочем, - к черту! И её, и эту книжную жизнь. *** Сердце, оказывается, может болеть и рваться на части - глупо, но факт. Гюстав сам себя чувствовал глупым. Нет - слабовольным идиотом, который хочет всё объяснить той Зазеркальной девице, так непохожей на Анну-Марию. Гюстав в который раз говорит: "Не смей сравнивать" - и в который раз будет нарушать собственное слово. Анна-Мария выглядела ожившей и прекрасной иконой, её глаза в минуты спокойствия были лучисты и светлы. Казалось кощунственным сравнивать небесное и неземное создание с королевским шутом-балагуром. Но не сравнивать не получилось. В Шарлотте было столько жизни и энергии, она громко смеялась через стекло, часто приплясывала на месте и мусорила неудавшимися письмами. Было бы нечестно по отношению к обеим умалчивать, что подвижный человек намного притягательнее иконы со скверным характером. Но живой человек обозвал всё цирком и плюнул на четыре месяца писем. *** Похоже, Шарлотта таки дочитала эпопею до четвертого тома - до свадьбы Гюстава с Анной-Марией - и не могла не высказать свое удовольствие от этого факта. Что больше было похоже на ревность. Яд, ирония и сарказм - раньше такого не было, - обиды тоже. А, улыбаясь, писать, дескать, автору - видней, было нескончаемо приятно. Да и своеобразная ревность лилась бальзамом на душу. *** Балаган решил уехать, Шарлотта - довериться, а Гюстав - всё объяснить. Тогда чадили свечи, что-то тихо рассказывала Анна-Мария - кажется, про своего истинного читателя - а герцог Контролю старательно подбирал слова. Гюставу не хотелось, чтобы это выглядело жалко - он не хотел униженно рассказывать о своей судьбе. После третьего улетевшего в камин письма, понимающей улыбки бывшей супруги - они решили это неофициально, между собой, - он решился написать два предложения."Я от всего неимоверно устал. Ты мне всё еще дорога".
И со страхом принялся ждать ответа. *** Шарлотта взяла конверт аккуратно, двумя пальцами и слегка потеребила сургучную печать. Зазеркальная застыла в нерешительности. Хруст сломанного красного сургуча был слышен даже Гюставу, шорох бумаги, видны зажмуренные глаза, Она старалась во что-то поверить. Взгляд в зеркало на себя - Гюставу обидно, что Шарлотта его не видит, потому что сомнения прочно поселились в душе. Зазеркальная наклонилась и сделала пару штрихов на обратной стороне бумаге. Гюстав понял, что с нетерпением ждет полуночи. ***"Хочешь, я напишу для тебя другой, счастливый финал?"
- Конечно, хочу, - прошептал Гюстав, прислоняя письмо к губам. Это была бы замечательная история со счастливым концом. Герцогу Конторлэ не нужно "Долго и счастливо", ему вполне достаточно маленького кусочка счастья, ведь когда его много - это оглушает и забирает разум. Поэтому хватит того, чтобы Гюстава просто заметили. Черкнуть "Да" - и ждать полуночи. *** Наконец произошло чудо: на небе висела круглобокая колдовская луна, ведьмы в чащобах варили свои элексиры и снадобья, а герцог Конторлэ, как дурак, сидел перед зеркалом и ждал, когда прислонённый к стеклянной глади конверт упадет за грань. Наверное, он чуть-чуть засветится, пойдут круги - и все, письмо дойдет до адресата. Зазеркалье выглядело привычно: комната и Шарлотта с потупленным взглядом. Она буквально на секунду подняла голову и слегка подскочила: - Ой, а вы кто? Это был другой, счастливый, финал, который не пришлось писать.