Счастья тебе по заслугам твоим

Всем и каждому, кто еще слушает и верит Эдмунду, тот втолковывает, что с рождения мечтал быть музыкантом. И в пожарные пошел исключительно за глупым братом, так как отец бы не выдержал потери главного своего наследника. В этот бред давно уже не верит и сам Эдмунд, но составлять сказки, пусть даже и про себя – у него в крови, в привычках, и он уже просто не может без этого. Питер на это хмыкает и просит намазать очередные ожоги, перетянуть раны, перевязать растяжения, требует к себе внимания. И пока они сидят друг с другом, ругаясь и ворча, все вокруг смазываются и замолкают, стараясь не мешать. Вокруг королей – вечный купол из тишины и неприятия, они работают исключительно вдвоём, да и не пустил бы худощавого Эдмунда никто в огонь одного, и к этому все так же привыкли. Даже Сьюзен и Люси не удивляются рассказам своих общих друзей, когда те описывают бешенные будни пожарной части, у которой всегда есть работа. Питер идет в огонь для того, чтобы спасать людей. Эдмунд идет в огонь за Питером, зная, что тот отлично умеет врать себе и остальным. Обычно, кода воет срочный вызов, на месте каким-то мистическим образом оказывается только Питер. Конечно, вся остальная команда в сборе, но Эдмунда они подбирают уже по дороге. Вылавливают из толпы, затормозив перед пешеходным переходом, и ждут, пока тот, уже одетый в защитный костюм, с тяжелыми баллонами кислорода в руках, протиснется к ним. Питер высовывается из машины, подает ему руку, затягивает внутрь, и в этот момент алые тревожные лампы выхватывают на его лице довольную улыбку. Затем тяжелые двери, так похожие на двери тронного зала (только их Питер раньше и закрывал так же часто позади себя и Эдмунда) захлопываются, и машина спешит на пожар. Вместе с Эдмундом возвращается и время, и на место они всегда прибывают вовремя, не опоздав на те несколько секунд, потраченных ранее. Это – маленькие проделки, на которые Питер уже давно научился закрывать глаза. Магия с Эдмундом неразрывно, он просто не может без неё, и пусть Питер страшно боится, что кто-то другой заметит, поймет, насколько на самом деле силы в Эдмунде, пока все умело закрывают глаза. И, Питер уверен, продолжат делать так еще долгие годы, ведь, опять же, желание Эдмунда даже в этом мире – для всех остальных закон. Приказов брата не слушается только Питер. Лезет в самое пекло, наплевав на опасность, врезается, как во вражеский строй, в огонь, в трескучий, бешенный, ревущий, и спасает. Людей, животных, что-то невероятно ценное для других, но мелочное для него самого. Именно в тот момент, когда опасность доходит до критической точки и от здания отгоняют даже саму красную машину, Питер идет в огонь. Он для него – лишь отголосок прошлого, в котором еще не было ни электричества, ни тех, кто мог бы помочь. Горящим зданиям никогда не сравниться с пылающим вековым лесом, а людским крикам – с дикой песней погибающих духов. Тогда он ничего не мог поделать – только бродил между стволов, прикрывая голову от тлеющих сучьев руками, падающих на него сверху, и пытался не задохнуться слишком быстро. Теперь он может намного больше, и люди, такие громкие и большие, легко находимые, материальные – идеальный объект для спасения. Свой лес Питер уже не спас, не уберег, и теперь платит эту цену для тонких веток, на которых никогда не проклюнутся почки, для умных, говорящих животных, которых больше нет, для духов, память о которых осталась только в сказках. Да и те появились только благодаря Эдмунду. Иногда Питеру кажется, что все и всегда случилось исключительно благодаря Эдмунду. Что в тот раз дикий огонь не сожрал его благодаря запыхавшемуся, паникующему, обозленному Эдмунду, который вырвал его из самой чащи леса, швырнул в холодную речную воду и назвал дураком. Что старые, почти невидные ожоги, оставшиеся с того самого пожара, затянулись именно по велению Эдмунда, с помощью его зелий и снадобий, легкой руки с ледяными перстнями на ней, тихих слов, которые он говорил тогда Питеру. Шептал в шею, в уши, и целовал искренне, горячими губами прямо в душу, но даже его поцелуи не жгли Питера так больно, как собственная вина. Её причина кроется намного глубже и дальше, чем тот сгоревший лес, но Питер никогда не потревожит её. Эта рана, ставшая настоящей причиной того, что происходит с ним сейчас, никогда на затянется, и сколько бы Эдмунд не старался, Питер просто не позволит. Не разрешит себе забыть обо всех неправильно принятых решениях, о том, чего нельзя было забывать, о предательстве, самом горькой и страшном, ставшее очередным в жизни Эдмунда, но первым именно от Питера. Но сам Питер себя простить не может, и, шагая в пламя из раза в раз, он будет коротко вздрагивать и прикрывать глаза, боясь того, что в этот раз Эдмунд может не прийти за ним. Для самого Эдмунда это все больше похоже на игру, чем на жизнь. Огонь, вода – он умирал так сотни раз, и ему уже не страшно. Колдунов часто сжигали на кострах, и Эдмунд не стал исключением. Огонь больше не властен над ним, больно опалив всего однажды и отступив под напором магии, подчинившись, признав поражение. Даже эту стихию подчинить Эдмунду не составило больших проблем, и теперь он просто вытаскивает брата из пламени каждый раз, кода тот решает себя наказать. Подобное случается довольно часто, но и у Эдмунда больше нет других занятий по душе, и ему даже не скучно. Боязнь за Питера, застарелая, с воем сирены вскрывается и кровоточит внутри, и он срывается из дома, от неважных и ненужных забот, бросает все и ловит эту осточертелую пожарную машину, выкрашенную в цвет крови. Ему, знающему истинные толкования цвета, никогда не понять современных пристрастий, но он и не пытается. Разгадки для него – в книгах, в песнях, в чужих мыслях и поступках Питера, и большего Эдмунду не нужно. Он заходит в огонь не тогда, когда это становится опасно, а когда уже откровенно поздно. Сдирает с головы мешающий ощущать шлем, отрубает подачу кислорода, скидывает с глаз челку и спрашивает у плавящегося, чадящего смогом пространства один самый важный для него вопрос: «Где мой Питер?». Где мой король, которому я поклялся служить? Отдай его мне, пламя, это только мои светлые волосы, только моя золотая корона, вина, тяжелая, как вековые заросшие мхом скалы, все это только моё. И огонь кланяется ему в ноги, подчиняется, как тогда, когда злые слезы текли по его щекам, хворост трещал, как беспокойные птицы, а Питер стоял напротив и смотрел на него сквозь пламя. В тот раз Эдмунд впервые не захотел использовать магию, смирившись, решив, что раз надо – он сделает так, как хочется брату. Тогда Питер опомнился достаточно быстро, сбросил с себя царское оцепенение, бросился к нему, отвязал, раскидал огонь в стороны, не уследил, позволил загореться пространству, но потушил Эдмунда. В тот день выгорело, наверное, половина Нарнии, но на месте старого леса вырос новый. Как выросла и новая кожа взамен сгоревшей на Эдмунде, достаточно быстро, чтобы это не причинило ему неудобств, но Питеру этого уже не объяснить. Он, кинувшийся тогда в горящий лес с одной засевшей в мозгу мыслью, с целью, которая въелась в него, вцепилась, и не отпускает больше, не слушает увещевания Эдмунда о том, что все это – блажь, и стоит бы Питеру найти работу менее опасную и более достойную его статусов. Но Питер упрям, как обычно, как всегда был, и той же упрямостью, с которой он когда-то привязывал Эдмунда к высокому деревянному столбу за провинности, казня своим правом, слепя своим величием, теперь он убивает себя. Старательно, так, что Эдмунду приходится их кожи вон лезь каждый раз, успевать, отвоевывать его у времени, у смерти, вытаскивать вместе с кашляющими людьми, вместе с животными, неважными для них обоих вещами на свежий, сладкий воздух. Никто кроме Эдмунда не может понять и поднять, унести так далеко, насколько он сможет, эту ношу, эту тянущую к полу королевскую мантию на плечах, эти косые взгляды и неверящий шепот. Именно поэтому он каждый раз идет за Питером. Заслоняет его собой, встает между ним и огнем, взмахивает руками, словно огромная птица, не боящаяся опалить перья, и зовет ветер, играючи заливает все пеной, водой, не позволяет плохому случиться. Питер видит в глазах Эдмунда самый яркий огонь и не может не смотреть. Тот загорается каждый раз, когда Питер смотрит, говорит, дышит рядом, и он готов делать это еще сотни лет только для того, чтобы внутри угольной черноты вспыхивали чувства Эдмунда. И пусть Питер все еще не может понять, почему Эдмунд тогда спас его и почему продолжает делать это сейчас, он знает, что ответы на самом деле есть. Их носит в себе Эдмунд, вплетая в сказки, пряча в книгах, украшая ими перстни на пальцах, и этого достаточно.