Близкий далекий дом

Глаза Лелианы, голубые и всегда прохладные, как незамерзающие озерца на подступах к Морозным Горам, смотрели на Тревелиана с немым укором. Они всегда так на него смотрели, поэтому ничего нового в этом не было. Маленький розовый рот советницы был поджат, а изогнутые брови чуть приподняты. — Ты волен делать то, что считаешь нужным, — не мигая, сказала она. Между строк Максвелл прочел: то, что считает нужным Инквизиция. Она явно не одобряла его решение. После победы над Корифеем, урегулирования конфликта между магами и храмовниками, и восстановления Церкви Инквизитор мог честно сказать, что они хорошо поработали, и теперь наконец можно отдохнуть. А понятие отдыха у всех было свое. Признаться, он опешил, услышав от Быка, что тот собирается покинуть Инквизицию. Заблаговременно привязав его к опорам кровати, чтобы избежать излишне выраженной экспрессии, тот сел на край и, почесывая подбородок, начал свои неловкие объяснения. — Вроде как теперь все ровно же, да? Тишина. Касс если что, приструнит кого надо. «Быкам» тут больше нечего делать. Навели порядок, теперь можно и отчаливать. Босс, не надо на меня так зыркать. Мы тут плесневеем, пока можем другими делами заняться. Да и зарабатывать как-то надо, я же не содержанка. А тут недавно… ну. В Марке всякое происходит. Хотим туда нагрянуть, посмотрим, что да как. Может, работенка какая. Такую длинную речь кунари удалось произнести только благодаря тому, что он предварительно заткнул инквизиторский рот самодельным кляпом. Он представлял, сколько времени потребовалось бы на это все, добавляй Тревелиан после каждой фразы свои гневные комментарии. — Но я вернусь к тебе, — с уверенностью добавил Бык. — Ты же помнишь, мы всегда вместе. Он тронул половинку драконьего зуба на кожаном ремешке и смутился от своей откуда-то взявшейся сентиментальности. Всегда вместе длилось целую ночь, а под утро освобожденный Инквизитор забрался на своего любовника и заявил, что тот никуда без него не едет. — Я не думаю, что это то путешествие, в котором ты сейчас нуждаешься, — пожал плечами кунари. — Ты… помимо всего прочего Инквизитор, тебе тут нужно торчать, на приемах показываться, а не всякими пустяками заниматься за три золотых. — У меня должны быть каникулы, — серьезно сказал Максвелл. — Странное у тебя представление о каникулах. Его природная убедительность вместе с руками, грозящимися сжаться на шее Быка при неправильном ответе, каким-то образом уговорили его. Тревелиану показалось, тот и сам вздохнул с облегчением, поворачиваясь к нему спиной. Впрочем, этот вздох быстро перерос в безмятежный храп. До подъема оставалась пара часов. … За всеми пышными празднествами и помпезными торжествами Инквизитор не осознавал, как бывает прелестна жизнь простого наемника в своих мелочах. Обтерев оружие от крови, Тревелиан огляделся. Взлетев на ограду, Крем дал проскочить фениксу под собой, а потом запрыгнул сверху, отсекая его голову. Тварь забилась в предсмертных судорогах, колотя огромным хвостом по мягкой земле, и испустила дух. Это был последний. Максвелл ни за что бы не поверил, что какому-нибудь марчанскому фермеру придет в голову привезти фениксов из-за моря в надежде на то, что они будут охранять его владения и отпугнут воров и недоброжелателей. Поначалу все было хорошо, недоброжелателей они отпугнули, правда, вместе с ними еще и всех наемных работников на полях. Потом им, по-видимому, стало скучно, и они решили в качестве развлечения полакомиться хозяевами и соседями с прилегающих территорий. Разгонять их — не самое обыденное занятие для Инквизитора. Впечатлений от общения с этим зверинцем ему хватило с лихвой. — Так, кажется, все, — оповестила Долийка с другого конца поля. Она осторожно оттолкнула почерневшие остатки феникса от себя и сделала вид, что он загорелся сам собой. Бык, успевший свистнуть несколько корнеплодов в качестве аванса, похвалил своих ребят за оперативную работу. В качестве поощрения Тревелиана он шлепнул его по заднице свободной рукой и невозмутимо предложил проследовать к деревне, где они могут остановиться в каком-нибудь кабачке. Максвеллу нравилось быть просто Максвеллом. Здесь от него никто не ждал особых свершений, не оказывал какие-то занебесные почести. Он ел ту же брюкву, что и все, спал на тех же хлипких койках постоялых дворов, где они ночевали, а когда им выпадало новое задание, ему не нужно было самому все планировать и раздавать указания. Это определенно были каникулы. — Тащи сюда, малыш, — подбодрил Бык Крема. Задержав дыхание, парень кое-как сгреб три здоровенные кружки пива и покачиваясь двинулся к их столу. Остальные «быки» успели растечься к концу вечера. Некоторые гномы увлеклись похлебкой из брюквы и проводили время в кустах на заднем дворе, некоторые эльфийки безуспешно пытались вымыть из длинных светлых волос внутренности феникса, брызнувшие в стороны после меткого попадания стрелы. Да, именно так она и сказала. Стрелы. Скорнячка ушла одной из первых. Хмурик посидел еще немного и пошел в ту же сторону. Тревелиан мог поклясться, его комната была в другом конце коридора. — Ну что там у нас на повестке дня? — спросил кунари, вытягивая из крепких объятий Крема свое пиво. — Надеюсь, что-нибудь подальше от полисов. Марчане смотрят на меня так, будто я завтракаю младенцами. — Вообще-то есть одно дело, — порывшись в длинных карманах своих просторных брюк, парень вынул несколько бумаг. — Кое-кого, а точнее кое-что нужно пришить на севере от Маркхэма. — Значит, двинем на север. Взяв свою кружку обеими руками, Максвелл сделал большой глоток. На самом деле он был весьма рад тому, что они идут на север, а не на юг, к Оствику. Не то чтобы он не хотел посетить свой дом или увидеть родню, но в их окружении он всегда чувствовал себя меньше и беззащитнее, чем был. … Руки у леди Софии были мягкими и нежными. Пахли, словно свежесорванные цветы, не зря она носила на шее флакончик с ароматными маслами. Смыкая узенькие кисти вместе, она прикладывала их к груди и как в первый раз восхищалась убранством особняка Тревелианов. Без устали она повторяла, что нигде в Денериме не найти того простого изящества Оствика, которое ее так влекло и заставляло, по ее словам, снова и снова наносить сюда визиты. Она нахваливала и обитателей дома. Начиная со слуг, которым она делала маленькие подарки, оставляя печенье на тумбе перед уездом, и заканчивая хозяевами. — Ваш мальчик просто чудо! — уверяла леди София гордых родителей. — Такой мужественный, воспитанный. Да благословит его Андрасте, чтобы он нашел себе достойную супругу и осчастливил вас множеством, множеством внуков! Банн Тревелиан сжимал губы, и хотя лицо его оставалось непроницаемым, маленькие ямочки на щеках давали понять, что внутри он улыбается. Монна Тревелиан фальшиво смеялась и отмахивалась, мол, еще будет время. А сама в это время лихорадочно перебирала в уме список влиятельных персон, чьим дочерям уже исполнилось шестнадцать. Максвелл тоже был рад. Ему было приятно, когда хвалили его брата. Он хотел быть на него похожим. — И, конечно, ваш… ваш второй мальчик тоже… молодец, — добавляла София и улыбалась ему, показывая десны. … — О чем задумался, кадан? — спросил его Бык, вынимая из череды воспоминаний. — О всяком. Крем, как всегда, когда оказывался в их компании, делал вид, что его там не было. Развернув стул в сторону площадки, где пел бард, он переключил все свое внимание на него. — А, родина и все такое, — понятливо кивнул кунари. — Ностальгия, должно быть, мучает. — Маркхэм не моя родина, — фыркнул Максвелл. — Но рядом, — Бык облизал губы от пены и поморщился, припоминая, — Оствик, да? Тоже близко. — Да, — кивнул Тревелиан. — Я там не был уже… ну, несколько лет. С тех пор, как все стало происходить. — Скучаешь? — Не особенно. — Но там твои… родители. Дом. Что еще? — кунари закатил глаз, вспоминая, что бывает у обычных людей. Максвелл согласно моргнул и оперся подбородком о кулак, внимательно рассматривая Быка. Интересно, почему он решил заговорить об этом? Может быть, он… он хочет познакомиться с его семьей? Мысль была такая глупая и смешная, что он невольно заулыбался. А потом перестал. Кунари не поддерживал его веселье и хмуро косился на других посетителей таверны. Пара мужчин, сидевших за соседним столом, отодвинулись на стульях как можно дальше от них, а от их продолжительных взглядов рога Быка уже давно должны были заблестеть. Он же не подумает, что Тревелиан стесняется перед родителями за него? — Хочешь, я тебя им представлю? — выпалил он так быстро, как эта шальная мысль зародилась в его нетрезвой голове. Кунари закашлялся и застучал себя кулаком по груди. Мужчины сбоку с опаской притихли. Видимо, подумали, что кашлем он ознаменовывает начало атаки. — Ты что, серьезно? — усмехнулся он, справившись со своим пивом. — Представишь? Родителям? — Тебе не нравится эта идея, — догадался Тревелиан. Он постарался не показывать, какое облегчение испытал от такой реакции. — Нет, почему, очень нравится, — поспешно разрушил все его надежды Бык. — Надеюсь, они не слишком впечатлительные и не будут бурно реагировать на некоторые мои детали. Он озабоченно почесал основание рога. Максвелл закусил губу. Тут он попал не в бровь, а в глаз. Его мать была довольно эксцентричной женщиной, верящей в судьбу и прочую чушь, которую ей диктовали звезды, а отец, тихий и суровый, относился категорически ко всему, что его окружало. Он надеялся, еще не поздно отказаться. — Да, только… — Тревелиан красноречиво посмотрел на Крема. — У нас же дела на севере от Маркхэма. Парнишка не только не спас его, но и отрезал последний путь к отступлению. — Шеф, да мы спокойно сами разберемся, в первый раз, что ли, — пожал плечами тот. — Дня три-четыре хватит? Успеете посватать? — Что сделать? — огорошенно переспросил Бык. — Мы едем сватать? Что значит сватать? Максвелл пошел красными пятнами. — Ну знаете, у нас так принято, — невозмутимо продолжил Крем. — Это как о свадьбе договариваться. Меня сватали. Не очень удачно вышло. — Да, а еще у вас принято кровопускание до обеда, — отозвался кунари и растерянно посмотрел на Тревелиана. — Мы же не едем сватать? — Конечно, нет! — вскричал тот. — Я предложил просто познакомиться с моими родителями! — Просто познакомиться, — повторил Бык. — Ладно, просто познакомимся. Максвелл за всю ночь так и не смог сомкнуть глаз. … Распрощавшись с «быками» на переезде и договорившись о будущем месте встречи в Маркхэме, Тревелиан и Бык двинулись в сторону Оствика. Максвеллу нравилось держаться вдали. Он наблюдал за равномерно покачивающейся спиной кунари впереди, и от этого движения ему становилось чуть веселее, чем должно было быть в этой части Вольной Марки. — Я раньше бывал в этих краях, — сказал Бык, перебивая фырканье коня под собой. — Но это было очень давно. Еще до всей этой истории с Киркволлом. Да… шуму было. Тревелиан помнил, на каких ушах тогда стоял Оствик. Его тетка, обладающая большими странностями, велела везде поменять двери, поставив на них упроченные рамы. Она считала, что так рогатые гиганты, застряв в проемах, не ворвутся к ней в спальню. — А какие у тебя родители, кадан? — вдруг спросил кунари. Максвелл несколько растерялся от подобного вопроса. Сказать о них что-то однозначное было сложно, слишком разноплановыми они были. К тому же, он не знал, какого ответа ожидал Бык. Но он его явно ожидал — сбавив скорость, тот поехал с ним вровень, внимательно смотря в его лицо. — Ну, обычные, — сказал Тревелиан. — Отец… строгий, но… разумный. Мать вся в вере. Она во все верит. В Создателя, Церковь, звезды, чудеса, привидений. Мне кажется, я перестал во что бы то ни было верить из-за нее. Кунари молчал, продолжая слушать. — Когда я был маленьким, я чаще бывал в Церкви, чем во дворе. Мама все время держала меня за руку и водила здороваться к преподобной матери. Я тогда песнь Света наизусть знал. — Тогда? — Да. Сейчас я с большей уверенностью могу сказать, сколько шагов было от входа в Церковь до лавки, где мы сидели и слушали проповеди, чем припомнить хоть несколько строк. Максвелл вспомнил что-то и улыбнулся. — В одной из речей преподобной было что-то про язычников, которые могут увести нас с пути истинного. — Опять я во всем виноват. Тревелиан довольно прищурился. Со своего коня Бык не мог до него дотянуться, и поэтому он мог говорить все, что хотел. Оствик показался на горизонте. Полис был похож больше на военную крепость, чем на город. Окруженный двойной каменной кладкой, служащей напоминанием о первой высадке кунари, Оствик не выглядел гостеприимно. Его серо-желтые стены, как грязные зубы предупреждали о том, что он может укусить, а шпили зданий, видневшиеся издали, были настолько высокими, что, казалось, протыкали само небо. Было несколько забавно, как стража попыталась их не пропустить. Оно было и понятно. Какой-то странный тип в капюшоне, прячущий свое лицо, да еще и в компании кунари, — а они-то знали, что их появление еще никогда не сулило ничего хорошего. Максвелл не торопился раскрывать себя. Он надеялся оставить появление Инквизитора в городе в тайне и обойтись простой беседой. С толикой изумления он пронаблюдал, как Бык достал из-за ремня скомканную бумажку с печатью Инквизиции и буркнул, что это дела государственной важности. — И часто ты так делаешь? — спросил он, когда они миновали пропускной пункт. — Не особенно, — кунари пожал плечами. — Ну. Второй раз. — А первый? — Одна торговка не хотела продавать барашка. Сказала, он кому-то отложен. Но мне он был нужнее. — Да, это повод. Оствик по праву считался самым ферелденским из всех городов Марки. Влияние заморского государства отпечаталось буквально на всем. Одежда жителей была выполнена не из тех изящных тканей, которые можно было найти в том же Маркхэме и Тантервале; встречалась в основном плотная структура. Архитектура не походила ни на что из увиденного ранее — дома стояли в отдалении друг от друга, чтобы, казалось, уберечь хозяев от любопытных соседских взглядов в окна. В Киркволле, например, квадратные здания налезали друг на друга, не говоря о хибарах в бедных районах, стремящихся задавить друг друга пристройками. Имение Тревелианов находилось достаточно далеко от сердцевины Оствика — торговой площади. Владельцы крупнейшего коневодческого дела в этой части Марки, они предпочли расположиться ближе к обширным территориям на окраине. От вида родного дома Максвелла невольно пробрала дрожь. Он спешился и остановился в отдалении, рассматривая его с почтительного расстояния. Долгое отсутствие не прошло бесследно. Было сложно связать понятие «дом» и длинный особняк из белого камня, подпертый добротными конюшнями. Тревелиан попытался подумать о том, что именно считает домом. Близким, но далеким. Бык дотянулся до него и погладил по плечу. — Давай я лошадок пристрою, а ты пока там… поздороваешься, осмотришься, — неуверенно сказал он. — Предупредишь, а то ведь… Они знают о нас с тобой? Ты когда-нибудь писал им об этом? Покачав головой, Максвелл вновь посмотрел на здание. — Да, ты прав, мне нужно, наверное, сначала встретиться с ними самому, — согласился он. — Проход к конюшням справа. — Не волнуйся. Он хмыкнул. — Это так заметно? — Крайне. Проигнорировав взгляд какой-то безумной женщины, пробегающей мимо, которая была готова вот-вот их веником стукнуть, кунари шлепнул его поцелуем в висок и потрепал по затылку. — Давай. Я подскочу, как разберусь с кониной. Если в его присутствии Тревелиан чувствовал себя спокойно, то без него он ощутил себя голым, связанным по рукам и ногам. Обезоруженным. Он с самого начала знал, что это плохая идея. Почему у него не было ручной вороны, которая клевала бы его каждый раз, когда его рот открывался не по делу? Надо будет такую завести. Служанка не очень удивилась его приходу. Она была новенькой, и вряд ли знала что-то о том, что у семьи был еще и третий ребенок. Конечно, она могла видеть его на общих портретах Тревелианов, но по ним вряд ли можно было его узнать. Художник, у которого они заказывались, почему-то постоянно видел Максвелла розовощеким кабачком. С ним нынешним сходств было немного. Разве что щеки. — Как мне вас представить? — услужливо спросила девушка. — Просто Максвелл. — О, прямо как младшего сына наших… — служанка потупила глаза. — Минуту. Пока она шла оповестить хозяев дома о приходе гостя, тот сбросил капюшон и осмелился пройти по коридору. На вывешенных вдоль стен картинах в большинстве были лошади или же его тетка, у которой от лошади было побольше, чем у всех непарнокопытных вместе взятых. Внутри почти ничего не поменялось. Та же скромная роскошь, минимализм, ничего лишнего. Тревелиан не успел завернуть за угол, как оказался в чьих-то крепких объятиях. Внизу он разглядел небольшую уютную женщину. Это была Тильда, их кухарка. — Ваша милость! — всхлипнула та. — Вы вернулись! Мы уже даже и не чаяли… Столько слухов о вас, столько слухов! Максвелл был рад ее видеть, возможно, намного больше всех остальных. Добрая и впечатлительная Тильда всегда уделяла ему больше внимания. Пока родители возлагали надежды на успешные карьеру старшего сына и брак средней дочери, она с радостью возилась с младшеньким. Оставляла ему лишний кусочек его любимого пирога с рыбой и не рассказывала никому, как он прятался за мешками с фасолью в ее кладовой. Кухарка во многом была ласковее, чем его родные. — Вы так возмужали, — Тильда потерла его по небритой щеке. — Но главное — вы живой. Я слышала такие истории о вас, о ваших делах, об Инквизиции! Ох, какое счастье видеть вас снова! — Я тоже очень рад… Чего мне всегда недоставало в Инквизиции, так это твоей стряпни и нравоучений. — О, вы не забыли… — Максвелл Тревелиан! Он обернулся. Очевидно, служанка уже успела оповестить его родителей о приходе. Как всегда собранный и подтянутый банн Тревелиан стоял под руку со своей женой в широком дверном проеме. Они выглядели серьезно и деловито секунд пять, пока монна Тревелиан, скидывая маску благопристойности, не бросилась вперед, тесня Тильду. Кухарка последний раз улыбнулась ему и сошла со сцены. Обхватив его голову маленькими холодными ладонями, мать наклонила его к себе и расцеловала в обе щеки, а потом легонько толкнула в плечо. — Как ты мог ничего нам не писать столько времени?! — с укором воскликнула она. — Еще и о приезде не предупредил! Максвелл почувствовал себя пятилетним оборванцем, который нашкодил, но не хочет признаваться. — Я писал, — попробовал оправдаться он. — «Папа, мама, у меня все хорошо. Кормят нормально, еще ничего не сломал»? — процитировала монна Тревелиан одно из его ранних писем. — Но мы писали столько раз, волновались! — Да, но… — Ты к нам надолго? Ты вернулся? Как там эта Инквизиция? Нам надо срочно организовать прием в честь твоего возвращения! Максвелл опух от количества слов, которое его маменька проговаривала в секунду. Ему оставалось только стоять и жевать язык, ожидая окончания этого потока. Он начал понимать, почему отец был глуховат на одно ухо. — На самом деле… Монна Тревелиан замолчала. Сын еще никогда не перебивал ее, это было чем-то новеньким. — На самом деле, я просто случайно оказался в этих краях и… — Тревелиан воззвал ко всем богам, чтобы Бык скорее разделался с лошадьми, — и решил заехать. — О, мы всегда рады видеть тебя дома, — закивала женщина. — Ты нам сможешь наконец рассказать в подробностях, чем занимался все это время… как твои дела. О, ты знаешь, у Теодора родилась еще одна дочь. Мы писали тебе, но не знаю, дошли ли письма… Ты же еще не женился? Ну как ты мог жениться, не оповестив об этом нас… Она замолчала, ожидая его ответа. Глаз Максвелла задергался. — Нет, я еще не женился, — нехотя пробормотал он. — Это же замечательно! — чересчур радостно воскликнула монна Тревелиан. — Теперь, когда ты… у меня есть несколько невест на примете. — Дорогая, ты ему и слова не даешь сказать, — резонно заметил банн Тревелиан, подходя ближе. Похлопав сына по плечу, он улыбнулся ему той самой спокойной отеческой улыбкой, с которой встречал все его детские победы и удачи. — Ты не хочешь, чтобы все наши дети были счастливы? — строго спросила женщина у мужа. Тот только вздохнул. — Вообще-то я уже счастлив, — скромно сказал Максвелл. Ему показалось, у него температура подскочила от пламенных взглядов, разом направленных на него. — О, — мать сложила руки на груди. — Ты нашел себе женщину? Ты привез ее с собой? Надеюсь, она из благородной семьи? Орлессианка? Они те еще штучки! Мне не терпится с ней познакомиться! — Ну, — он закусил губу. — Вообще-то это не женщина. — А, эльфийка! — монна Тревелиан сглотнула, кивая. — Ну эльфийка… это не… не худший вариант. Твой кузен Робер, который уехал в Тревизо, тоже живет с эльфийкой и ничего. — Но его же вычеркнули из родословной, — напомнил ей муж. — Что за вздор! Никто никого не вычеркивал, — вспыхнула та, — просто кто-то расписывал перо, и чернила капнули на его портрет. — На все его портреты. Тревелиан понял, что все будет несколько сложнее, чем он себе предполагал. Он уже начал придумывать, как бы аккуратно намекнуть им на то, что они несколько ошибаются в своих выводах, но его отвлек шум сзади. Обернувшись, он увидел, как Бык осторожно отодвинул со своего пути служанку, отказывающуюся пропускать его без доклада, и прошел вперед. — О, Создатель, — монна Тревелиан шагнула к стене, — что это? Где же стража? Надо срочно звать! К нам… — Не надо никого вызывать! — прервал ее Максвелл. — Он со мной. — С тобой? — мать щелкнула языком. — Вот этот большой господин с рогами? С тобой? С рогами? Это же настоящий кунари. Остановившись рядом с ним, Бык устроил руку на его плече. — Стукнул вашего конюха палкой, — довольно сообщил он, — очень уж норовистый, вилами проткнуть меня хотел. Я ему пробовал что-то объяснить, но… короче, пристроил его в углу. Скоро придет в себя. Бык внимательно посмотрел сначала на банна, а потом и на монну Тревелиан. Он предполагал, что воспоминания о киркволльских событиях еще могут быть свежи, и что особую приязнь к нему родители Максвелла не испытают, но даже его озадачил священный ужас на их лицах. Еще никто так долго не рассматривал его рога. — Ты уже все рассказал, да? — спросил он Тревелиана. — Кажется, да. — Вообще-то нет. Максвелл помялся. Он знал, что или расскажет это прямо сейчас, или не расскажет уже никогда. — В общем, — он кашлянул. — Хочу вас представить друг другу. Бык, это мои родители. Родители, это Железный Бык. Банн Тревелиан не торопился отвечать на рукопожатие и только косился на протянутую ему руку. — Железный Бык? — монна Тревелиан сделала паузу, ожидая уточнений. Кунари молчал, переложив всю ответственность за ответ на Максвелла. Тот неловко сглотнул. Воротник именно сейчас показался невероятно тесным. — Мы с ним… вместе. — Что значит вместе? — переспросил отец. — Он?.. Тревелиан красноречиво посмотрел на Быка, ожидая какой-нибудь помощи. Ну, естественно, помощь у него была своеобразная. — Его любовник, — подсказал кунари. — Партнер. Вторая половина. Хахаль. Не знаю, как говорят в этой части Марки. С артистичным вздохом монна Тревелиан рухнула на руки своему мужу. … Растянувшись на кушетке в библиотеке, Максвелл подпер висок двумя пальцами. Округлый бокал со светлым вином во второй руке почти опустел. Бык устроился на кресле напротив него и молчаливо озирал бесконечные ряды полок с книгами. В своем основном массиве это были церковные учение, накопления семьи Тревелианов за многие поколения. Постучав коленями друг о друга, кунари перевел взгляд на Максвелла, рассматривающего что-то в пустоте. — Неловко вышло, — нарушил он тишину. Монна Тревелиан пришла в себя через несколько минут после театрального падения в обморок, но легче ей не стало. Слабым голосом попросив мужа отбуксировать себя в ее покои, она возводила глаза к потолку и тихо стонала. — С ней такое бывает, — пожал плечами Максвелл. — Свои странности. — Вы похожи. — Нет. — У тебя ее руки. И мягкость. — Пффф. Бык положил подбородок на замок из пальцев. — А глаза отцовские. Мужчина попытался спрятать улыбку. — Представляешь, — Тревелиан облизнул губы, — где-то есть кунари, у которого твои глаза. — Насчет обоих не знаю, но один точно где-то валяется, — усмехнулся тот, потирая свою повязку. Насладиться обществом друг друга им не дали. — Да ладно, а я думал, маменька совсем тронулась! С таким громким приветствием в библиотеку ворвался Теодор, старший брат Максвелла. Он показался еще ниже и плотнее, чем тот его запомнил, покидая родительский дом. Распахнув свои объятия, Теодор заключил в них еще не успевшего встать с кушетки брата. Немного вина выплеснулось тому на брюки. — Они сказали, ты привез какую-то штуку из-за моря, — продолжил тот, теперь открыто рассматривая Быка. — О. А он здоровый. — И разговаривает, — сухо отозвался кунари. В отличие от своего отца Теодор пожал его руку с интересом. — Инквизитор, ага? — старший Тревелиан скосил глаза на младшего. — Большая шишка. А с виду все тот же Макс. — Не смей, — вспыхнул Максвелл. Теодор дружелюбно похлопал его по плечу. — Ты мне про это потом расскажешь, — усмехнулся он. — На празднике. Матушка точно что-нибудь закрутит в честь тебя. Я вообще зашел сказать, что она оклемалась. Хочет видеть тебя. Нет, но завести себе кунари… Я обязан первым рассказать об этом Эмилии. Она же в ванне перевернется. Мужчина широко улыбнулся и с этими обещаниями удалился. — И тут я подумал, как же хорошо, что ты не слишком похож на свою мать, — тихо сказал Бык. — А, это, — Тревелиан потер подбородок, — он не был таким, пока не женился. Наверстывает недогулянное балагурством. Любит меня злить. Ублюдок. Он наклонился, рассматривая пятно на своих брюках. Оно было не на таком важном месте, чтобы можно было подумать, что он уж излишне рад встрече с родным домом. А светлое, оно не должно оставить следов после. Пока сойдет. — Тебя там ждут, — напомнил кунари. — Думал, мы пойдем вместе. — Да я пока тут посижу. Почитаю. Вон ту книгу. «Проклятые еретики и их влияние на андрастианство». Максвелл помялся немного, но спорить с ним не стал. … Монна Тревелиан выглядела чересчур пестро и бодро для женщины, недавно лишившейся чувств от потрясения. Положив одну маленькую ручку на грудь, второй она томно прикрыла глаза. Увидев сына, входящего в комнату, она споро сделала вид, что его не заметила и тяжело вздохнула, пихая ладошку мужу, сидящему у постели. Банн Тревелиан сжал ее и тоже вошел в горестный образ. Хотя, сколько Максвелл его помнил, он из этого образа и не выходил. — Кто там, дорогой? — слабым голосом спросила матушка. — Наш младший сын, — напомнил ей муж, неохотно поддерживая игру. Максвелл посмотрел на потолок. Создателя ради. — А, Максвелл, — монна Тревелиан сделала небольшую паузу, словно силясь вспомнить, как же там звали их младшего сына, о котором ничего не было слышно столько времени. — Наш маленький мальчик… наша кроха. — Мама, перестань, — он не выдержал этого спектакля. Цыкнув, женщина села и оскорбленно наклонила голову. — Ты нас очень… очень поразил известиями, милый, — для убедительности она сделала большие глаза. — О тебе и этом… этом кунари. — Быке. — Быке… Если я правильно поняла, то он твой… он твой… друг? — Что-то вроде того, — он не был уверен, что это можно было назвать дружбой, однако шокировать мать далее не спешил. Пусть думает, что хочет. — И вы с ним… живете? — она сглотнула. — Как живут двое мужчин, которые?.. — Дорогая, — осадил ее отец. — Я просто убеждаюсь, что расслышала все правильно, — успокоила его монна Тревелиан. — Наш сын сказал, что они вместе. — Да, мама, — вздохнул Максвелл. — Все правильно. Мы живем вместе, как живут двое мужчин которые. — О. Женщина сидела некоторое время, сцепив руки на животе. — Какие удивительные новости. Скажи, милый, ты уверен, что он это то, что тебе нужно? Банн Тревелиан сам не ожидал от жены подобного вопроса. Он уставился на нее не менее удивленно, чем сын. — Он это все, что мне нужно, — Максвелл и не моргнул. Вначале реагировать на мать было немного сложно. Он был далеко от дома слишком долго и успел отвыкнуть от ее приемов. Но теперь все постепенно становилось на свои места. — Но… он же такой… кунари. — И? — он подумал, что хорошо, что Бык все-таки остался в библиотеке. Вряд ли бы, конечно, такой разговор завелся бы при нем, но, с другой стороны, они все же успеют это обговорить, и в дальнейшем проблем не возникнет. — Мне это не мешает. И вам не должно. Монна Тревелиан поджала губы. — Вам, наверное, еще не показали, где остановиться, — вдруг перевела она тему. — Ты помнишь, где твоя комната. Она всегда тебя ждет. — Хорошо, мы разместимся там… — А твоего товарища наша служанка проведет в комнату для гостей. Максвелл красноречиво посмотрел на мать. — Нам не нужны отдельные спальни. Я тоже могу остаться в комнате для гостей. — О, нет! — женщина прямо воскресла в постели. — Я так хочу, чтобы ты вновь оказался у себя. Там все точно так же, как ты и оставил. Все твои лошадки и солдатики! — Но в моей комнате не было лошадок и солдатиков, когда я уезжал. — Пришлось их всех перенести туда. Я хотела предложить детям Теодора, но ты знаешь, он предпочитает все новое! К тому же, это рядом с нами. Я смогу зайти и поцеловать тебя перед сном. Как раньше. Он не стал говорить ей, что ему уже давно не пять. — Тогда и он… — О, ты же не хочешь, чтобы твой… твой… друг видел все твои игрушки? — заторопилась монна Тревелиан. — Да и в твоей комнатке такие узкие двери и внести еще одну кровать будет сложно! Потерев глаз, Максвелл вынужденно кивнул. Спорить с матерью всегда было сложно. Она имела обыкновение картинно запрокидывать голову и говорить, что вот-вот умрет, если видела, что аргументы не на ее стороне. — Мы будем очень рады, если вы задержитесь подольше, милый, — в конце примирительно сказала женщина. — Вообще у нас не очень много времени. — Ты как хочешь, но дата приема назначена. Ланайя уже рассылает приглашения. Он только вздохнул. Интересно, что подумает об этом Бык? Вряд ли что-нибудь цензурное. … Максвелл едва шевелился после ужина и с трудом добрел до своей спальни. Тильда, кажется, приняла за долг откормить его на убой. Он не успевал доесть то, что у него было на тарелке, а там уже оказывался новый поросенок. Благо, ему удавалось скинуть кое-что Быку. Тому никогда не бывало много еды, хотя даже у него под конец трапезы на лице нарисовалось мученическое выражение — кухарка не обделяла и его, особенно радуясь, когда он благодарил ее. Перед тем, как Максвелл успел удалиться, Тильда выманила его в соседнюю комнату. Поправив его волосы, она заботливо сунула ему яблоко на случай. — Он очень хороший, — тихо сказала она, расправляя его рубаху. — Вы с ним рядом просто светитесь. Окрыленный ее одобрением, Тревелиан даже ненадолго забыл, что это будет его первая ночь в одиночестве. За очень долгое время. Хотя оно было и к лучшему. В свете уже разгоревшихся поленьев в камине он рассмотрел свою комнату. Честно говоря, Максвелл не помнил, чтобы у него вообще было столько игрушек. Наверное, сюда снесли все, что было в кладовой. Тревелиан опустился на край кровати, рассматривая шкаф напротив кровати, уставленный маленькими деревянными воинами и лошадьми. Когда он был совсем мал, они часто подолгу сидели с отцом, играя. Сейчас он понимал, что это, скорее всего, было еще одним удачным предлогом сбежать от матери, но тогда такие посиделки казались чудом. Они восстанавливали исторические события, расставляя солдатиков по полу и тумбам. Максвелл любил играть за добрых парней, поэтому он выступал на стороне жителей Оствика. Отцу оставалось играть за плохих — тевинтерцев и кунари. Странное детство. Наверное, Бык уже заснул. Тревелиан поднялся и прошел к столу. В его ящиках все еще хранились его тетради, в которых он учился писать. На одной из страниц был нарисован прямоугольник с двумя точками в первой половине и торчащими из верхних углов черточками. И еще был кружочек. Никто бы не догадался, что это так он пытался нарисовать торс одного из солдат, за которыми наблюдал в окно. Дурацкое детство. Он не понял, сам ли Бык нашел его комнату или же ему подсказала добрая фея-кухарка. Для вида постучав в дверь, уже войдя внутрь, кунари закрыл ее за собой и прислонился к ней с этой стороны. — Я заблудился, — с толикой недовольства сообщил он. — Понастроили тут коридоров. Максвелл бы пожелал оставить содержимое своей комнаты в тайне. Двигаясь мелкими шажками к другой стене, он попытался загородить шкаф. — О, прямо, как Блэкволл делает, — не обратив на его старания внимания, кунари убрал его с прохода и подобрался к полкам с игрушками. Тревелиан вздохнул и оставил его любоваться, проходя к кровати. — Много лошадей, — продолжил смущать его Бык. — У вас они везде, я посмотрю. О, собачка. Растянувшись по одеялу, на котором, к его облегчению, не было узоров на конскую тематику, Максвелл устало прикрыл глаза. Но сквозь ресницы все еще наблюдал. — Какие-то мужские сиськи посреди прописей, — заключил кунари, полистав открытую тетрадь, лежащую на столе. — А ты был тот еще проказник. Тревелиан притворился мертвым. Вышло у него это весьма успешно. Бык быстро переместился к нему, стремясь оказать первую помощь. — Ты как будто не рад, что я пришел, — заметил он, устраиваясь рядом. Кровать была слишком коротка для него, ему пришлось согнуть ноги в коленях. — Не говори глупостей, — отмахнулся Максвелл. — Я всегда тебе рад. — Но не сейчас. — Да нет. Я просто… думаю. — О чем? — О том, что жил в этой комнате, когда мне было… два. Пять. Двенадцать. Будет странно, если мы будем делать это здесь. — Так вот что у тебя на уме. Тревелиан возмущенно открыл глаза. Как всегда, это он был выставлен похотливой лисой. — Да ладно, я тоже об этом думал, — Бык провел ладонью по одеялу. — Мы давно на таком мягком не лежали. Места, конечно, немного, но… можем попробовать. Сложив руки внизу, Максвелл не отвечал. Кунари успокаивающе поцеловал его в щеку, но он только вздохнул. Решив переключить его внимание на что-нибудь другое, Бык посмотрел на шторки, перетянутые толстой золотистой подвязкой. — Голубые. — Синие. — Голубые. Как у тебя в Скайхолде. — Да, только они синие. — Люблю голубой. Взгляд кунари упал на лошадь-качалку, притаившуюся в углу. Она была несколько крупнее, чем обычная. Все из-за того, что монна Тревелиан решила заказать ее у человека, который до этого не делал игрушки. Он пробовал сопротивляться, но она так настаивала, осыпая комплиментами узорчатые рамы для зеркал, на которых он специализировался, что тот сдался. Вышло не слишком хорошо. У лошади была такая зверская морда, что няня иногда пугала его ей, если он отказывался есть или возвращаться с прогулки. — Давно ты на ней не ездил? — Что? Ты о чем? — Тревелиан повернул голову и в ужасе сверкнул глазами. — О, нет. Я ее в последний раз года в три видел. Рука Быка прошлась по его животу, забираясь под полу рубашки. — А я почему-то представил, как тебе лет пятнадцать, — его голос опустился до шепота. — Ты такой неуклюжий, мышцы не оформились, плечи узкие. И волосы во всяких местах еще удивляют. — Перестань, — хихикнул тот, но убрал руки, позволяя ладони кунари идти дальше по своей груди. — И бедра такие худые. Сжимают лошадку, пока ты на ней катаешься. Совсем голый. — Ты меня смущаешь. Бык хмыкнул и привлек его ближе. — Не хочешь сейчас покататься? — На лошадке? — ехидно переспросил Максвелл. — Голый? — Есть и другие кандидаты, — кунари перетянул его на себя. — Но голый это обязательное условие. Тревелиан сдался и наклонился к нему, мягко целуя. Он выпрямился, расстегивая рубаху, под которой тот уже успел пошарить. Сбросив ее на спинку, он начал спускаться вниз, надеясь, что Бык не станет пытаться перехватить инициативу на такой маленькой кровати. Максвелл зажмурился, чтобы не видеть морду лошадки, смотрящей прямо на него. Кажется, она его укоряла. Обхватив левое бедро кунари ногами, он многообещающе потерся о него, и начал осторожно спускать его штаны. Бык тихо застонал, стоило рту добраться до желаемого. От неожиданного стука в дверь Тревелиан чуть было не сжал зубы, но вовремя вспомнил, что эта штука ему еще пригодится. Подавившись, он закашлялся и отпустил добычу. Быстро затолкав в брюки кунари все, что оттуда вытащил, ибо тот, по всей видимости, ничего не собирался предпринимать, Максвелл соскочил с кровати и стал натягивать рубашку. — Милый, ты еще не спишь? — спросила приоткрывающаяся дверь. Тревелиан скоро запахнулся и стал у окна, делая вид, что не причастен к Быку в своей постели. Улыбку матери как ветром сдуло. Она скептически осмотрела гостя и перевела взгляд на сына. — Я думала, ты тут будешь один, — в свое оправдание сказала она. — Да, мы тут… — Максвелл отступил назад, пряча в тени шторы свои разгоревшиеся щеки, — просто беседовали. Не моргнув, кунари кивнул. — О воздействии ряда языческих религий на конфессиональные убеждения жителей восточной Марки, — подтвердил он. — Вы тоже читали эту книгу? — поразилась монна Тревелиан. Судя по ее голосу, поразилась она скорее тому, что он вообще умеет читать. — Добротный труд. Прадед Максвелла был лично знаком с ее автором. — Ты что-то хотела, мама? — настоял сын, надеясь, что они не начнут всерьез дискутировать о вере. — Но… я же говорила, что зайду поцеловать тебя перед сном. Он бы и в самом деле поверил, что она обиделась — так искренне поджались ее тонкие губы, — если бы не знал ее чуть лучше. Максвелл удостоверился, что полностью пришел в нормальное состояние, и шагнул к ней. Мать, идущая ему навстречу, однако, прервала свой путь на середине. Положив руку на изножье кровати, она громко и протяжно вздохнула. — Помнишь, ты раньше и до середины ножками не доставал, — бросилась она в омут воспоминаний. — Теперь, наверное, упираешься в спинку. Такой маленький был. Такой худой. Пяточки совсем крошечные… Да и родился ведь раньше срока. Как мы тебя выхаживали… Монна Тревелиан смахнула воображаемую слезу с глаза и потянула сына вниз, чтобы отпечатать сухой поцелуй на его лбу. Она сложила руки перед собой и, очевидно, чего-то ждала. Чего-то не происходило. — А ты не хочешь меня поцеловать на ночь? — спросила матушка через несколько секунд с долей удивления. — Мне было бы приятно. Максвелл вспомнил, что делал этими губами пару минут назад, и покачал головой, для верности закрывая рот рукой, если она вдруг решит сама напрыгнуть на него щекой. Бык едва сдерживался от того, чтобы не расхохотаться. — Ну хорошо, — монна Тревелиан продолжала. — Сколько я тебя не видела… но нет, так нет. Спокойной ночи. Надеюсь вы, Железный Бык, найдете дорогу к своей спальне, когда закончите беседовать. — Конечно, мэм, — уверил ее кунари. Едва дверь за ней закрылась, Максвелл мешком рухнул в постель и закопался в наволочку. — Это какой-то кошмар, — глухо пробормотал он. — Это какой-то ужас. — Все же нормально прошло. Она спокойно ко всему отнеслась. — Спокойно? — Тревелиан выглянул из-за подушки. — Да это она в шоке была. Она теперь уйдет спать и будет думать, чем мы занимаемся в комнате, где когда-то стояла моя колыбелька. И где ходили мои крошечные пяточки. — Да брось, она же тоже была молодая. Должна понимать. Максвелл окончательно вынырнул из наволочки и сел. — Я подозреваю, что они делали это с отцом несколько раз, чтобы завести нас… Но я не хочу ничего об этом знать! Без чувств он откинулся назад и застонал. — Я больше никогда, никогда, никогда в жизни не буду заниматься сексом. — Думаешь, это тебе решать? Тревелиан никак не ответил на то, с какой охотой тот погладил его по животу. — Прямо очень неудобно? — Бык лег на бок, опираясь на локоть. — Отвратительно, — он негодующе пошлепал руками по одеялу. — Последний раз мне было так неудобно, когда ты достал изо рта волос и сказал, что это, наверное, с моей задницы. Перед Кассандрой. И Варриком. И кто там еще был. Когда же он успел так пасть? Были времена, когда самым постыдным воспоминанием было то, как он упал со стула в таверне. И не только из-за своей оплошности. Они с Быком тогда еще не были вместе и все, что он мог, это смотреть на него вечерами, истекая слюной и фантазиями. Так один раз, забывшись, Тревелиан раскачался на стуле и не удержался. Ему еще несколько дней снилась медвежья голова на стене, нависшая прямо над ним. Он представлял свой конец несколько иначе. Давно уже это не казалось самым неловким положением, в которое он мог попасть. Рука кунари пробралась в его брюки. — Ты действительно совсем не хочешь? — Действительно. Максвелл пугливо сжался под его попытками приласкать. Поднимая глаза, он видел синие шторы. Шкаф с солдатиками. И ужасную лошадку-качалку. А в мыслях еще и мать, которая влетит в дверь с возгласом: ой, совсем забыла сказать! Наверное, более разгоняющей романтический настрой комнаты в мире не существовало. — Ну ладно. Бык убрал руку и притянул его к себе, обнимая. — Но завтра два раза. Тревелиан согласно кивнул, упираясь лбом в его грудь. Засыпая, он думал, было ли в его доме хоть одно место, которое не ассоциировалось с матерью и розовым детством. … — Так как вы познакомились? — Эмилия первая не выдержала тишину за утренней трапезой и начала беседу. Старшая сестра Максвелла давно вышла замуж и жила вместе с мужем и детьми, лишь изредка навещая родное гнездо. Матушке, наверное, стоило большого труда заманить ее обратно. Рассказала, небось, всяких небылиц. Судя тому, что Эмилия рассматривала их, как какое-нибудь представление, монна Тревелиан постаралась. Благо, отец был слишком занят делами, чтобы присутствовать на этом обличительном акте. — Случайно, — попробовал отделаться от нее Максвелл, но та продолжала смотреть на него, подперев голову рукой. Ее синие немигающие глаза были бы идеальным орудием пыток на допросах. — Убивали кое-кого. Там слово за слово… — И мы в одной постели. Бык все еще был немного недоволен предыдущей ночью. Чтобы не упираться рогами в спинку, ему пришлось подгибать ноги. Утром они были, как деревянные. — Передайте соль! — откашлявшись, попросила монна Тревелиан. Ее суетливый вид так и говорил: ничего не слышу, ничего не вижу. Эмилия обожала делать все наперекор матери. Игнорируя ее, она продолжила расспрашивать. — И давно вы вместе? — Достаточно. — Ммм, — сестра погладила себя по щеке. — А вас никогда не смущала разница… во всем? В вероисповедании, например? — Она хочет спросить про размеры, — поддел ее Теодор, пережевав кусок мяса, который не давал ему участвовать в беседе ранее. — Он же такой громадный, как вы вообще… — Неужели нельзя поговорить о чем-нибудь другом? — монна Тревелиан в надежде сомкнула руки. — Сегодня чудесная погода, не правда ли? — Неправда! — воскликнул старший сын. — Я не видел Макса уже сто лет. Хочу знать, как он живет. У Тревелиана было такое лицо, как будто он был в двух минутах от того, чтобы воткнуть ему в глаз вилку. Бык погладил его по колену, успокаивая. Не очень помогло. — В нашей семье не принято обсуждать такие темы, — с нажимом сказала матушка. — Да что в этом такого? — настаивал Теодор. — Мы просто обсуждаем… как там это называется, а вот — кавалера! Мы просто обсуждаем кавалера Макса! Его дела за морем тоже интересная тема, но об этом и так всем известно, но вот кто скрывается в шкафу! Я всегда думал, что Макс будет… — Не называй его Максом, — негромко сказал кунари. У Тревелиана был такой раздосадованный вид, что тот уже не выдержал. Теодор не ожидал, что он заговорит с ним. — Чего это? — Его зовут Максвелл. — Но какая разн… — Пожалеешь. Брат Максвелла поджал губы и поморщился. Фыркнув, он вернулся к своей тарелке. Вид у него был все еще такой, будто он собирался что-нибудь ляпнуть, но не решался. Кунари улыбнулся уголком рта. — Мы еще поговорим на эту тему, — кивнула Эмилия со своего места. Ее обещание его не обрадовало. … К середине второго дня Бык уже не находил себе места. Все, чем он любил заниматься — пить, убивать, трахаться, — было неосуществимо в пределах особняка Тревелианов. Они оказались не такими снобами, какими он их себе представлял, наученный многолетним опытом общения с орлейской знатью, однако у всех были свои заморочки. Вечно находящаяся на волне своих идей и предложений монна Тревелиан летала повсюду. Он думал, ей положено читать книги на стуле с прямой спинкой в своей комнате. Вместо этого она порхала по комнатам, то призывая поменять шторы, то передвинуть мебель, чтобы гостям было удобно проходить в уборные. Монна Тревелиан даже попросила его помочь в установке столов. Она казалась милой и приятной с ним. Но только внешне. Бык знал слишком много, чтобы принять на веру такое благодушие. Банн Тревелиан был другим. Высокий и хорошо сложенный, как и Максвелл, он редко открывал рот, а если открывал, то всегда по делу. Кунари думал до этого, что это жена мешает ему выговориться, но выяснилось, что он просто был не очень словоохотлив. В этом с сыном они были похожи. В отличие от своей жены он не притворялся и смотрел на Быка с подозрением, но это хотя бы было объяснимо. Складывалось впечатление, что Теодора подкинули в эту семью. Он был слишком взбалмошным и беззаботным для всех задумчивых характеров, что тут обитали. Кунари сначала подумал, что этой напускной легковесностью тот пытается скрыть свою чуткую ранимую натуру. Потом он решил, что некоторые люди просто идиоты. Об Эмилии сказать что-то конкретное было сложно. У нее был длинный ровный нос и внимательный взгляд. Она была копией отца, обремененной напористостью матери. Это позволяло ей открыто противиться всему, что ей не нравилось. С монной Тревелиан они часто не находили общий язык. И хотя с Максвеллом у них были не особенно близкие отношения, она проявила больше всех внимания к его личной жизни. Быку она понравилась. Он ей тоже. Вернувшись с прогулки, во время которой он всячески пытался не попасться на глаза конюху, все еще державшему на него обиду за их первую встречу, кунари пошел искать Максвелла. А тот как провалился. … Эмилия сдержала слово. Ничего не подозревающий Тревелиан шел к себе, когда сестра буквально наскочила на него и утянула в библиотеку. Затащив свою жертву в самый темный угол, Эмилия усадила его на кушетку и достала из-за шкафа бутылку вина. — А теперь ты не уйдешь, молодой человек, — строго сказала она, водя пальцем перед его носом. — И никто нам не помешает. Максвелл сглотнул и покосился на вино. — Ты попытаешься меня напоить и узнать все подробности? — Напоить? Этим? — Эмилия фыркнула. - Нет. А вот этим да. С этими словами она вытащила еще две бутылки. — Я напоминаю, ты мать троих детей… — Они у няньки. — А что думает твой муж? — Он у няньки. — И он? А ты не думаешь, что… — Не думаю, ей сто лет. Рассказывай! Тревелиан вздохнул. Сестра ловко вытащила пробку и наполнила вином его бокал. Она не останавливалась, пока оно не дошло до самых краев. Устроившись напротив него, Эмилия уставилась на него изо всех сил. Ее глаза гипнотически засияли. — Ладно. Что ты хочешь знать? — Ох, — сестра возбужденно шмыгнула носом. - Все! … — Я даже это… ну это… не знал, что это такое. Он был такой… ну! Такой большой! И его спина… Я просто… Ну просто… Когда он лежит на животе, вожу по ней руками и… а она все не кончается! Эмилия обняла пустую бутылку, пьяно улыбаясь. Она не задавала вопросы уже минут десять, а Максвелл все говорил и говорил. — И когда он… со мной… я как будто на том свете. В хорошем смысле. Тревелиан откинулся назад, расплываясь в счастливой улыбке — Я так за тебя рада, — сестра пошлепала его по коленке и вновь легла на место. — Всегда так беспокоилась. Ты все один, да один. Такими несчастными глазами на всех смотрел и не подходил. Помнишь, тот солдат? Марко? Или Поло? Ты же тоже ему нравился, точно помню. — Да я бы… я бы и к Быку не подошел. Это все он, — Максвелл растекся по кушетке. — Просто пришел и все… сам. Он всегда знает, что мне нужно. Даже когда я не знаю. Это странно. И великолепно. Эмилия не могла перестать улыбаться. Последний раз, когда они так откровенно говорили с братом, был… она и сама не помнила. — Об этом, — сестра загадочно приподняла бровь. — Твой Бык такой… объемный. Какой у него… — Что? — Ну… — Что? — Ну ты понял. — Нет, не понял. Она замолчала, давая ему время на раздумья. С трудом, но Тревелиан уловил смысл. — Я не буду тебе об этом рассказывать! — запротестовал он. Эмилия наморщила носик. — Я тебя защипаю, — с угрозой сказала она. — Только попробуй! Она сидела несколько секунд ровно, а потом сорвалась, кидаясь на него. Максвелл свернулся калачиком, пряча чувствительный живот, но сестра знала обо всех его слабых местах. Она набросилась на его бок. Ему ничего не осталось кроме, как щипать в ответ. Эмилия возмущенно пискнула и села на него сверху, ухватив за обе руки. — Я тебе давно не говорил, что ты мать троих детей? — А ты зараза. Скрытная зараза. — А ты пьяная мать троих детей. — Фантазия кончилась, кишечная палочка? — Так вот они какие, задворки аристократии. Максвелл с Эмилией одновременно подняли головы. Сложив руки на груди, Бык привалился плечом к шкафу и с умилением наблюдал за братско-сестринскими разборками. — Это она меня напоила! — Предатель! — Она пытается выудить тайную информацию! — Изувер! Кунари покачал головой и помог Эмилии подняться с Максвелла. Отряхнувшись, женщина села на свое старое место и горделиво отвела голову в сторону. — И что за информация? — полюбопытствовал Бык. — Про расположение нашей пехоты? Численность кавалерии? Тревелиан стыдливо закусил губу и сел, кладя руки на колени. — Нет. Про меня и тебя. Про наше. Личное. Особенно про твое личное. — Он отказался говорить, — вмешалась Эмилия. — Между прочим, я рассказала ему, когда первый раз поцеловалась. А это частная информация! Даже мой муж не должен ничего об этом знать. Бык усмехнулся и, наклонившись, подвинул одну из ладоней Максвелла в сторону, увеличивая между ними расстояние. — Вот такой. А остальное додумай сама. Пока Тревелиан догадался, о чем речь, и поспешно свел руки, Эмилия, судя по ее таинственному лицу, уже представила себе половину иллюстраций из книги, которую их матушка сожгла, как только нашла у Теодора. — Пошли, алкашня, — кунари загрузил себя недовольно жужжащим Максвеллом и понес его к нему в комнату. … Когда Тревелиан проснулся, было уже утро. В голове шумел пчелиный рой. Он ничего не помнил о вчерашнем. Наверное, к лучшему. Бык лежал на середине кровати, перекинув ноги через спинку так, чтобы она оказалась под коленями. Задрав голову, кунари посмотрел на него и с шумом выдохнул через нос. — Еще сутки здесь, и я скончаюсь, — поведал он. Максвелл ощупал языком рот — было такое ощущение, будто там некоторое время провели кошки. — Тут так плохо? — неуверенно спросил он. Постепенно Тревелиан привыкал к окружающей атмосфере. Вспоминал, как это было раньше. И это все не казалось странным. Словно старый обряд. — Я не видел твою задницу уже три дня. — А. Это. — У меня потребности. — А что я могу сделать? Максвелл охнул — Бык целиком залез на кровать и забрался на него. Он стащил одеяло с его груди и скомкал его где-то сбоку. Стало холодно. — Ненадолго забыть, что твоя мать в одной из соседних комнат? Тревелиан сжал губы, когда кунари поцеловал его. Непонимающе тот поднял голову и заглянул в его глаза. — От меня воняет, — оправдался он. — Какая стремная отмазка, — Бык бескомпромиссно притянул его к себе. Максвелл позволил ему убедить себя в том, что все хорошо. Спокойно. Поцелуи были хороши. На шее, ключицах, груди. Задрав его рубашку, кунари скользнул языком по его пупку, и Тревелиан подумал, что плевать хотел на окружающее. Но только рука Быка сжала его внизу, он вдруг увидел все. Лошадку-качалку, синие шторы, деревянные игрушки в шкафу. Ему очень не хотелось отказывать, но он не мог. — Ты невозможен, — кунари вздохнул и слез с него, ложась рядом. — Прости, — Максвелл опустил рубашку. — Ничего не могу с собой поделать. Вспоминаю, как играл тут в кубики, и сразу падает. — Значит, дело не в матери, а в комнате, — Бык задумчиво посмотрел в потолок. — А если в гостевой? — Пираты и сокровища. — Коридор? — Салочки. — А вон тот зал, где большое зеркало? — Уроки по истории андрастианства. — Кладовочка у кухни? — Это больнее всего. Прятки. От мамы. — В этом доме нет уголков, где ты бы ничего не делал до достижения шестнадцати лет? — Сомневаюсь. Кунари замолчал. Он уже начал подумывать о том, чтобы пойти в место, где Тревелиан играл в пиратов и сокровища, и поиграть самому с собой. — Наверное, это связано не с возрастом, — сказал Максвелл немного погодя. — Наверное, все же с матерью. — Я знал. — Но не в том смысле, что я боюсь, что она нас застанет. — М? — Я просто… представляю, что подумала бы она, узнав, что ты… что мы занимаемся любовью на… на чем-нибудь вроде стула, на который я становился декламировать Песнь Света, или что-нибудь такое. Я боюсь ее расстроить. Вроде того. Это глупо? — Да нет. Они немного помолчали. — На стуле, значит. Мне пришла в голову одна интересная поза… — Бык посмотрел на него, но не увидел реакции. — В первой таверне это попробуем. Тебе придется стать на руки. Тревелиан отчаянно попытался вообразить подобное в голове, но не преуспел. Надо было вставать. … Максвеллу казалось, Бык матушке понравился. Она улыбалась и часто спрашивала его, что он думает о погоде и новостях в мире религий. Он стойко переносил эти разговоры. Тревелиан был горд и доволен, когда мать поручила кунари ответственное задание. — Эти подковы должен был забрать наш конюх, — сказала она, — но ему немного нездоровится после какой-то травмы. Бык поджал губы и сделал вид, что очарован картиной на стене. — Я, конечно, не могу настаивать, но мне было бы очень приятно, — монна Тревелиан трогательно хлопнула ресницами. — Думаю, мы сможем съездить, — ответил Максвелл. — Нет! Зачем такое внимание! — вспыхнула матушка. — Я бы хотела тебя занять кое-чем здесь, пока Бык смог бы… Но если ты, конечно, не доверяешь своему спутнику… Тревелиан закатил глаза. Вот сейчас начнется. Она отошлет кунари подальше, а сама сядет ему на голову и будет опять рассказывать, как няня связала ему мягкие носочки, и они ему настолько нравились, что он хотел носить только их, бегая по коридорам с голой попкой. Бык уже слышал эту историю, и уточнение про голую попку ему особенно понравилось. Но это необходимое зло. Вынужденно он согласился. … Удивительно, но монна Тревелиан даже не показывалась первый час. Максвелл провел некоторое время в библиотеке, то отдаваясь воспоминаниям, как он тут прятался от Теодора, то думая о Быке, отправленном куда-то… в другой конец Оствика. Он задумался, неужели не было кузни ближе, но, вспоминая свою лошадку-качалку, сделанную мастером по рамам только потому, что матушке нравилось, как он выполняет узоры, он понимал, что это еще не самая большая странность. Но вот остальное. Теодор влетел в библиотеку на всех парах, объявляя, что все давно его ждут. Вот это было чем-то новеньким. Выслушав пару несмешных братских шуточек, Максвелл добрел до зала. На удивление, Теодор не стал награждать его ни одним из своих дурацких прозвищ. Надо вообще сдать его Быку на перевоспитание. Он подозревал от маменьки какую-нибудь подлость, конечно, подозревал. Но то, что она решится услать Быка и устроить праздник в честь него в его отсутствие, все равно возмущало. — О, наш дорогой мальчик! — леди София бросилась к нему на шею. — Сколько лет, сколько зим. Слышала, ты был в Денериме. Жаль, что не заехал к нам с Эвальдом! — Мама, что это значит? — спросил Тревелиан, освободившись от нее. Матушка делала вид, что ничего не понимает. — О чем ты, милый? — Обо всем этом, — он махнул в сторону гостей, курсирующих между столами, которые они недавно выставляли. — Ты же говорила, прием только через несколько дней. — Мне казалось, я упоминала, что мы решили перенести дату, — она сверкнула глазами. — Ты все равно хорошо одет для него. — Зачем тебе тогда понадобилось именно сегодня слать Быка в кузницу, если сегодня все равно никто не будет подковывать лошадей? — Ну, я думала, он успеет вернуться. — Успеет, — Максвелл вздохнул. — И поэтому ты послала его в самую… жопу. — Что ты сказал? Тревелиан вздохнул. Желание покинуть этот маскарад было нестерпимым. Но какой бы ни была его мать, таких бесцеремонных манер он позволить себе не мог. Оглядевшись в поисках вина, он направился к столу, около которого ошивалось больше всего людей. Достичь цели он не успел, перехваченный цепкими ручками леди Софии. — О, дорогой, дорогой… — женщина запнулась. Ему казалось, она и вовсе не знала, как его зовут, — мальчик! Опять пытаешься куда-то убежать. Совсем как в детстве! Максвелл не стал противостоять, когда она потащила его к окну. — Мы слышали столько новостей об Инквизиторе, но так мало о тебе, — закивала она. — Наверное, тяжкое бремя быть таким важным человеком, да? — Немного. — Когда от тебя зависит столько жизней, приходится принимать столько решений, так мало времени для личного счастья… Знаешь, в чем его главный залог? У нее был такой вид, будто она собралась раскрыть ему тайну всего сущего. — Хорошая жена. Верная и порядочная. Когда она ждет тебя с детьми, понимаешь, что не зря делаешь… все. Ты знаком с моими дочерьми? Тревелиан понял, к чему была вся эта затея. Как он раньше не обратил внимания! Для собраний подобного типа уж слишком много вокруг было девушек без партнеров. И ссылка Быка. Такой низости он не ожидал. — Я уже занят, — сказал он как можно серьезнее. — Да, я что-то слышала об этом… — лицо леди Софии скривилось, как будто у нее заболели зубы. — Молодежь такая легкая в наши дни. Гномки, эльфийки… О, какой позор был для вашей семьи выбор твоего кузена Робера! Люди совсем забыли традиционные ценности. Не желая дослушивать ее, Максвелл развернулся к столу и свистнул у кого-то бокал с вином. Трезвым он подобное не вынесет. Ближе к разгару торжества он увидел Эмилию. Оставив мужа, сестра подошла к нему. В ее бокале была простая вода — видимо, на ней вчерашнее сказалось не так легко, как на нем. — А где твой ухажер? — спросила она, оглядываясь. — Не видела ни одной рогатой головы сегодня. Его трудно потерять. — Это все мама, — отозвался он. — Затеяла тут смотрины невест. Леди София уже лезла со своими. — Ты же ее знаешь, — вздохнула сестра. — Ей лишь бы насолить. Кого она мне только не подсовывала, пока я не вышла замуж за Антуана. — Мне что теперь, замуж надо выйти, чтобы она отстала? — Хех, попробуй. Тревелиан представил себе эту картину. Бык в парадном пиджаке с отполированными рогами, и он сам в каком-нибудь… о, нет, зачем он вспомнил платье тетушки, в котором она была на осеннем балу несколько лет назад. Избавляясь от жутких образов в голове, Максвелл мигом опустошил свой бокал. — Дорогие гости! — раздался откуда-то голос отца. — Дамы и господа. Представляю вам хозяйку этого торжества, его же устроительницу и виновницу, а по совместительству мою жену… — Но-но-но, — монна Тревелиан даже тут не дала ему закончить речь. — Насчет устроительницы я, пожалуй, соглашусь, но виновница совсем не я. Как вы знаете, на сей раз у нас есть достойный повод для праздника. Наш младший сын вернулся домой из странствий. Наш абсолютно неженатый младший сын. Ну, это на заметку. Кстати, он стоит вон там. И он пока не женат! Милый, помаши гостям! И не слушайте его истории! Он слишком скромный, чтобы знакомиться сам. К тому же, что самое интересное, он еще не женат! Максвелл закрыл лицо руками. — О, это, кажется, он. Перед ним остановились две девицы с неприлично высокими прическами. — Это же вечер по поводу вашего возвращения? — Вы действительно не женаты? — Наша матушка упоминала, что вы хотели бы с нами познакомиться. — Это прекрасный возраст для свадьбы! — Дети это чудесно! Тревелиан увидел еще несколько приближающихся к нему девушек и дал своим глазам установку не вываливаться, разворачиваясь к официанту: — Еще вина. Много, много вина. … Бык оказался весьма недоволен матерью Максвелла. Мало того, что она совершенно случайно не упомянула, что кузница находится в какой-то драконьей заднице, так она еще и перепутала даты. Была готова только половина подков. Конечно, кунари догадался, что это был лишь хороший повод отправить его куда-нибудь с надеждой, что несколько часов его не будет поблизости от ее драгоценного сыночка, но что он мог поделать? Возвращаясь, он думал, что попадет как раз в середину лекции «чем чревато жить с рогатыми мужчинами» с последующим семинаром на тему «хорошие мальчики женятся на хороших девочках». О, он оказался на всем и сразу. Бык скептически осмотрел зал, где кружилось несколько десятков франтовых господ в блестящих костюмах сотни оттенков желтого. На представление или просто радушную встречу он не рассчитывал, поэтому просто проигнорировал взгляды, взметнувшиеся на него. Толпа разумно расступилась, и лишь один смельчак дрожащей рукой наставил на него вилочку из-под канапе. Максвелл торчал у какой-то стены, прикладываясь щекой к прохладному бокалу. Эта пьянь на регулярном базисе не шла ему на пользу. Надо было что-то делать. — А вот и он! — радостно воскликнул Тревелиан. Всучив бокал какой-то из дам, окружавших его, он шагнул навстречу. Кунари только выдохнул удивленно, прежде чем тот обвился вокруг его правой руки. — Это мой любимый, — представил он его кучке девиц, — о котором я рассказывал. Он настоящий, так что слова маменьки по поводу того, что я придумываю себе парней, чистой воды провокация. Бык задумался о том, сколько всего успел пропустить, и кивнул. — Отойдем? — предложил он. Уведя Максвелла в сторону, он взял его за плечи. — Ты, кажется, говорил, что не хочешь досаждать своей матушке. Думаешь, она будет в восторге от того, что ты пьянствуешь и объявляешь на весь зал, что мы… — Она хочет меня женить на ком-то из этих кошелок. — Я знаю. Это было ожидаемо. — Возмутительно. Она отослала тебя от меня. — Чтобы не подвергался соблазнам. — Она думала, что, увидев эти нескромные декольте, я с радостью нырну в одно из них. — И сделаешь ей там внуков. — Ты на чьей стороне? — На своей. Просто все это было предсказуемо. Прием в честь сына без задней мысли? Да даже я узнал твою старушку лучше. Тревелиан привалился к стене и тяжело вздохнул. Он прикидывал, в каком из углов матушка вместе с леди Софией радуются, как хорошо они все обтяпали. Хотя, наверное, возвращение Быка было сложно упустить. — Что будем делать? — спросил он. — Дотерпим этот фарс? — Можно. Я не обедал, а там какая-то утка лежит, я видел… — Или пойдем трахнемся на моей кроватке. Все мысли кунари об утке куда-то с кряканьем испарились. Он воодушевленно посмотрел на Максвелла. — Ты определенно надрался. — Да. И пока мое тело еще не бренное и бессознательное, советую им воспользоваться. — Ты же знаешь, я воспользуюсь. А ты потом будешь думать о том, как расстроил свою мать. И виноват я. — Нет. Это будет наша общая победа. — Вот как. Бык огляделся в поисках наиболее незаметного пути отхода. Один из них пролегал как раз мимо банна Тревелиана, беседующего с каким-то крупным мужчиной в смешной шапочке. Ну, это не самая большая проблема. Как и говорил Максвелл, его отец был весьма разумным, так что беспокоиться о том, что он доложит жене о проделках сына, было не нужно. Банн Тревелиан моргнул, увидев сына, и сделал вид, что ничего не заметил, продолжая разговор. Путь до покоев Максвелла показался невероятно длинным. Бык несколько раз порывался затащить его в какой-нибудь уголок, опасаясь, что в своей комнате у того все же пропадет настроение, но все эти гости. Они были всюду! Готовясь к предстоящему — скорее месту, чем действию, — Тревелиан подумал несколько раз о своих солдатиках и лошадках. Нет, они его действительно больше не волновали. Короткая кровать была встречена с сомнениями. Максвелл уже почти было решился подтащить к ним стул и попробовать встать на руки, но слишком большое количество вина в нем сказало нет. — Снимай штаны, — потребовал он, захлопывая за ними дверь. — Так что вы там пили? - Бык, посмеиваясь, потянулся к своему ремню. — Тебе случайно твоя коварная маменька не подсыпала афродизиаков? Мне ее следует благодарить или что? Он едва удержался от того, чтобы не рассмеяться, заметив, как Тревелиан грозно зыркнул глазами. Учитывая, что на тот момент, на нем была уже одна рубашка, это было вдвойне уморительно. — Ты специально ее вспоминаешь в такой момент? У меня от одного только упоминания… все проходит. — Эй. Кажется, ты был пьяным и развратным. — Да. Был. — Иди уже сюда. Кунари сел на край кровати и потянул его к себе. Ему пришла в голову мысль все-таки еще раз упомянуть его матушку — такого экспрессивного Максвелла он никогда не видел, — но тот уже стоял перед ним на коленях, а его зубы обещали неоднозначную реакцию на какой-нибудь подкол. Он погладил его по темной голове и закрыл глаз, надеясь продержаться подольше. После настойчивого стука в дверь Быку уже самому хотелось сорвать ее с петель и пришибить того, кто за ней стоял. — Можно я ее убью? — тихо спросил он поднимающегося на ноги Тревелиана. — Ты не сильно расстроишься? Тот только тяжело вздохнул, набрасывая на кунари край одеяла и подбирая с пола свои брюки. Не сводя полы рубашки, он проследовал к двери. — Я почему-то так и знал, что это ты. — Конечно, это я, — монна Тревелиан сделала шаг вперед, переступая через порог. Она посмотрела на Быка в его постели и прищурилась. Переведя взгляд на сына, женщина сплела тонкие пальчики на груди. — Думаю, имеют место быть извинения. Максвелл, настроенный в начале беседы весьма решительно, изумленно приоткрыл рот. Извинения от матери? Такого он точно не ожидал. Его матушка, веря в Создателя, Андрасте, приметы о черных кошках, так же непоколебимо верила в собственную правоту. Если вдруг выявлялось, что она могла относительно чего-либо заблуждаться, монна Тревелиан поспешно соскакивала с темы и предлагала всем печенюшки с изюмом, которые восхитительно пекла Тильда. Тревелиан признался себе, что был несколько предвзят к ней. — Не стоит, — он пожал плечами, — я понимаю, сложно принять, что я… что я уже взрослый, и не пытаться решать за меня… — Вообще-то речь о твоих извинениях, — прервала его матушка. Максвелл замолчал. — Ты покинул вечер в честь тебя, и это не ушло от внимания гостей. Не очень вежливо, молодой человек. Тревелиан обернулся к Быку, но тот тоже мало что понимал. — Ты хочешь, чтобы я извинился? — Было бы неплохо. Мы старались, устраивали прием по случаю твоего возвращения домой, собирали гостей, а ты ушел, даже не поставив меня в известность. — Ты хочешь, чтобы я извинился? — второй раз пораженно спросил мужчина и знаком приказал собирающемуся открыть рот кунари молчать. — За то… за то, что ты тут устроила? — Что я устроила? Достойный вечер. — Или… или мне извиниться за то, что ты издеваешься над моими отношениями? — Милый, ты о чем? — женщина захлопала глазами. Максвелл шумно выдохнул и оперся рукой о дверь, не позволяя ей пройти в комнату. — Я об этом цирке. Весело было, да? Собирать невест. Рассказывать им, что я ищу жену в то время, как я уже давным-давно нашел того, кто мне нужен. — Все еще не понимаю, о чем ты, — матушка вздернула нос. — Мы всего лишь хотели, чтобы ты порадовался и познакомился с этими хорошими девушками. — Мне не нужны хорошие девушки, мне вообще не нужны девушки. А порадовался бы я, если бы меня оставили в покое. — Мне не нравится твой тон. Женщина поджала побелевшие губы. Она не помнила, чтобы он перечил ей за всю свою жизнь, и этот новый опыт был для нее непривычен. Он ей был не по душе. — Ты сильно изменился, Максвелл. — Да, изменился, — он кивнул. — Я вырос. Мне не нужно определять, что надеть и что сделать. И я в состоянии решить, с кем мне жить. Сам. Монна Тревелиан постояла с минуту молча. Вытянув руку, она погладила тумбу у двери, на которой стоял его солдатик. Бык играл с ним вчера, безуспешно пытаясь завоевать ногу Максвелла. — Ты считаешь, что ты прав? — спросила она наконец. — Да. — И ты уверен? — Да. — И это все? — Мне больше нечего сказать. Женщина подумала немного. — Передам гостям, что ты почувствовал себя нехорошо, и извинюсь за тебя, — подвела итог она и развернулась. — Делай, что знаешь. — Я знаю. Дверь за ней закрылась. Максвелл оперся лбом о косяк и громко вздохнул. Он не думал, что она так легко сдастся. Наверное, просто полетела в гнездо вынашивать очередные планы. Услышав его вздох, кунари откинулся на спину и закрыл лицо локтем. — А завтра ты укоришь меня в том, что я не успел тебя заткнуть, — пробормотал он из-под руки. — Дай угадаю, мне можно попрощаться с твоим телом еще на три дня? Бык еще никогда не видел, чтобы тот так быстро избавлялся от штанов и запрыгивал на него. — Да сейчас, — снимая его руку, Тревелиан поцеловал его в нос. — Хочу грязно, жестко и безнравственно. — Это что еще такое? — кунари зажмурился от такого бойкого нападения на свое лицо. — А это?.. Он вынул из его пальцев что-то твердое, чем тот тыкал его в бок. — Солдатик? Ты готов на действительно жесткое? — Ага. Тебе же надо будет чем-то заткнуть мне рот, когда ты свяжешь меня шнуром для штор и сделаешь… что-нибудь аморальное. Не хочу, чтобы они слышали, как ты доводишь меня до криков. Хотя… нет. Но… посмотрим, как пойдет. — Я говорил, что тебя иногда посещают блестящие идеи? — рука Быка прошлась по его пояснице, наслаждаясь ее обнаженностью. — Такие планы. — И твой рот тоже в них входит. Смеясь, кунари подтянул его наверх, пока его коленки не уперлись в шершавые рога. Руки Максвелла легли на голову между его ног, когда Бык начал представлять свои предположения о вовлеченности его рта в процесс. Если мужчина и задумывал что-то иное, этим исходом он остался доволен не меньше. … Потирая зудящие после повязки для штор запястья, Тревелиан осторожно касался языком своих зубов. На них осталось немного краски, соскобленной в отчаянном порыве с маленького солдатика. Наверняка, и на игрушке останутся следы. Сконцентрироваться на отце было сложно. Их общение со стороны всегда напоминало обоюдное игнорирование, однако это было не так. Им просто было комфортно молчать в обществе друг друга, вздыхать на общие темы и наслаждаться тишиной, такой редкой диковинкой, учитывая громкость их жены и матери. Откупорив бутылку старого бренди, банн Тревелиан заполнил до половины два округлых бокала и передал один сыну. Максвелл подумал, что еще никогда его так не спаивали, как по этому возвращению домой. Устроившись на мягких стульях рядом с широким окном, они стали молча слушать птиц, изредка скворчащих на ветвях соседних деревьев. — Как закончился вчерашний вечер? — негромко спросил Максвелл немного погодя. Наверное, и он разучился молчать. — Шумно. Отец вздохнул. — Твоя мать мне плешь проела. Сказала, ты подвергаешься насилию. Тревелиан возмущенно фыркнул. Он-то думал, что фантазия маменьки имеет границы. — Она с ума сошла, — он покачал головой, делая гневный глоток бренди. От крепости напитка его глаз задергался. Или не только от нее. — Я ей то же сказал. Банн Тревелиан прищурился, рассматривая трещинку на оконной раме. Его зрение с годами становилось все хуже. Монна же наоборот видела вещи, словно в ином измерении. Максвелл задумался, каким он будет в этом возрасте. — Мне понравился Железный Бык. Тревелиан перевел на него обеспокоенный взгляд. — Он о тебе позаботится, — отец постучал пальцами по бокалу. — Если это твой выбор, я его одобряю. — Спасибо, — выпалил Максвелл, как ему показалось, чересчур поспешно. — Это для меня много значит. — Мда, — мужчина устало потер глаза. — Вы еще у нас побудете? — Не думаю, — Тревелиан вздохнул. — У меня сложилось впечатление, что наше присутствие напрягает. Еще есть дела. Разные. — Ты дома. Можешь оставаться сколько угодно. Банн Тревелиан приоткрыл рот, чтобы что-то добавить, но подумал и сомкнул губы. Максвелл почему-то вспомнил, как тот как-то пытался отрастить усы. Матушка была весьма против. Она негодовала часто и громко по этому поводу. Конечно, муж, привыкший к ее поведению, фильтровал половину ее слов и сбривать усы не собирался. Кончилось тем, что однажды он проснулся намыленный, а жена нависла над ним с бритвой. С тех пор усы были в этом доме запрещены, а с монной спорить никто не решался. — Пока ты здесь, я, по крайней мере, слушаю рассказы о тебе, а не о петуньях и твоей тете, — в конце сказал отец. Максвелл улыбнулся. — Может, мы останемся еще на день-другой. Если мама опять что-нибудь не придумает, — он нахмурился. — А то зайду, а на кровати голая куртизанка. Такое как-то было. Глаза отца расширились. — Надо с ней поговорить. … Бык не особенно любил лошадей, но даже они показались более приятной компанией, чем монна Тревелиан. Что-то подсказывало ему, что она вздумала прогуляться мимо конюшен в одно время с ним, совершенно не просто так: — И вы здесь! — с наигранным удивлением воскликнула она. — Неожиданная встреча. — Да, мадам, весьма, — кивнул он. Женщина громко вздохнула и стала рядом с ним, рассматривая лошадь, на которой он приехал. — Крупная, — признала она. — Мне кажется, у нас не очень заладилось сначала. — Не очень. — Думаю, в этом частично и моя вина. — Частично? Ммм, — кунари повел плечами. — Вы игнорировали слова сына, не интересовались его жизнью и пытались навязать ему свой образ мысли. Да, частично в этом ваша вина. Лицо монны Тревелиан приобрело легкий оттенок марганца. — Я считаю, я имею право на участие в его жизни, — с нажимом сказала она. — За него вы ее не проживете. — Он мой сын. — И мой любовник. — Это другое. Совсем другое. Женщина подошла ближе к ограде и провела рукой по деревянной балке. Взглянув на грязь, которая на ней осталась, она резко отдернула ладонь обратно. Она спешно вытащила из-за пояса чистый платок и начала вытираться. Бык подумал, что безобразно, когда сын и мать так похожи. — Мы уже уяснили, я не нравлюсь вам, а вы не нравитесь мне, — сказал он. — Но, думаю, нам придется жить с этим. Если вы, конечно, не заставите его выбирать. Но вы же не так низко пали, мадам. — Не заставлю, — монна Тревелиан свернула платок, пряча грязную сторону внутри, и засунула его обратно. — Здесь не из чего выбирать. Мать или же… некто. Я желаю ему только добра. — О, добра. И это выражается в том, что вы его третируете с утра до ночи? Глаза матушки Максвелла сверкнули металлом. — Я не знаю, чем вы его заманили, вы же… вы же… — ее верхняя губа брезгливо поднялась. — Кунари, причем не лучший образец. — Это мне лучший образец человека говорит? — Вы хам и наглец. Бык ухмыльнулся. Давно он не участвовал в такой продуктивной беседе. Все-таки эти аристократы интересные штучки. Вместо какого-нибудь «урода» его обозвали «не лучшим образцом». Деликатные манеры. — Я всегда хотела, чтобы мои дети были счастливы, — женщина тяжело вздохнула. — Сочетались бы браком. Завели своих детей. — И поэтому послали его в орден, где не одобряется не то, что заведение семей, но даже просто близость? — Это совсем не то! — воскликнула она. — Орден это способ служить нашему Создателю! Я бы смирилась с тем, что не увижу детей Максвелла, если бы он вместо заведения семьи прославлял бы веру и оберегал бы наше общество от его отщепенцев. Но он занимается неизвестно чем. — Он сделал больше, чем все эти ваши храмовники вместе, — отрезал Бык, — и имеет право трахаться, с кем хочет. Монна Тревелиан взялась за голову. — Вы ужасны, — тихо сказала она. — А вы не оставляете мне выбора, мадам. — Как и вы мне. Кунари посмотрел на нее с любопытством. Он почти ожидал, что она приведет свору бандитов, чтобы порешить его здесь и сейчас, а потом будет рассказывать Максвеллу о несчастном случае на конюшне, не переставая подсовывать ему новых невест. Но монна Тревелиан не пихала пальцы в рот, громким свистом оповещая группу наемных убийц, что время выступать. Она смотрела на него холодно и немного сердито. — Я вам заплачу, — уверенно произнесла она. — Сколько вы хотите. — Мадам? — Бык не мог поверить в то, что она говорила всерьез. — У меня достаточно средств, — продолжила та. — Я заплачу вам столько, сколько вам хватит на безбедное существование. Где-нибудь подальше отсюда. И от моего сына. — Вы что имеете в виду? — Купите себе нового мальчика. Какого захотите. И будете делать с ним… что вашей душе угодно. Но это будет не мой сын. Кунари смотрел на нее и не мог понять, как реагировать. — Вам никто не сделает более выгодного предложения за всю жизнь. Монна Тревелиан приподняла край верхней юбки, доставая подвязанный к ремню кошель. — Вам он кто? Никто. А мне он важен. Ее глаза смотрели на лошадь так холодно и безразлично, что животное почуяло опасность и отступило назад. — Здесь задаток. Я заплачу остальное, когда увижу вас вне стен этого дома. Одного. С вещами. Это хорошее предложение. — Хорошее, — повторил Бык. Уши отказывались слышать. — Я даю вам время подумать, — в конце добавила она и втолкнула деньги прямо в его руку. — Пусть пока побудет у вас. Надеюсь, вы решите правильно. Иначе… Женщина таинственно замолчала. Все-таки вариант с наемниками был, возможно, не самой облачной фантазией. Поправив юбку, матушка Максвелла ушла прочь. … Тревелиан лежал, сцепив руки за головой, и смотрел в потолок. Новости были отличные. Одобрение отца. Он не мог в это поверить. Этот консервативный сухарик, который косо смотрел на брюки короче положенной длины, сказал, что Бык ему понравился. Ох, он не уставал проворачивать его слова в памяти. Максвелл счастливо вздохнул и посмотрел в окно. Было уже довольно темно, а кунари все не возвращался. Неужели, он опять застрял где-то на кухне, подвергаясь пагубному влиянию пирогов Тильды? Через полчаса он забеспокоился. Через час уже не находил себе места. А потом Бык вернулся. Тревелиан выдохнул с облегчением и сделал вид, что вовсе его и не ждал, просматривая какую-то из книг, оказавшихся на его столе. Кунари обнял его сзади и притянул к себе, шумно дыша в шею. — Я от тебя без ума, кадан, — тихо сказал он. — М? — от неожиданности Максвелл растекся в его руках, как мороженое. — В честь чего это? — Просто, чтоб ты знал. И я не отдам тебя никому. Даже родителям. — О, это забавно, что ты о них заговорил, — Тревелиан не удержался и поерзал по нему поясницей. — Я беседовал с отцом и он… я очень удивился… Ты же не против, если мы останемся еще на пару дней? Он был бы рад. Вслух он это, конечно, прямо так не выразил. Ну ты же уже его знаешь. Ты ему понравился. Да. — Это хорошо, — руки Быка теснее обвились вокруг его тела. — Твой отец толковый тип. — Наверное, Эмилия рассказала ему что-то. Или ты произвел на него впечатление, утаскивая меня с приема. Не знаю уж. — Ммм. — Ты чем-то обеспокоен? Максвелл распахнул зажмуренные от удовольствия глаза и развернулся. Лицо кунари выражало крайнюю степень озабоченности. — Что произошло? — Всякое. — Это… — Тревелиан закусил губу. — Это связано с моими родителями? — Ммм. — С мамой. — Ммм. — Мне все из тебя вытягивать? — мужчина отстранился, упираясь в грудь перед собой. — Что? Бык вопреки его сопротивлению притянул его к себе и с надеждой поцеловал в губы. — Эй. Так ты мне рот не заткнешь. Рассказывай. Кунари настойчиво посмотрел в сторону, колеблясь в сомнениях. — Кажется, я тебя не очень удачно посватал, — наконец сказал он. Брови Максвелла приподнялись. От этого объяснения ничего понятнее не стало, но рой догадок, залетевший в его голову, его не обрадовал. — Что ты сделал? — Ничего, — он вздохнул. — А надо было бы. Твоя мамуля… та еще штука. Тревелиан нахмурился и, оперевшись задом о стол, попросил рассказать, как все было. Бык покачал головой. — Давай уедем? — наклонившись, он потерся носом об ухо Максвелла. — Куда-нибудь. — Ты ничего мне не говоришь и просишь уехать… — тот тихо сглотнул, — я боюсь подумать, что она сделала. — Ничего. Мы уедем? — Ты объяснишь? — он задержал дыхание, пытаясь не вестись на провокации со стороны кунари. — Что она сделала? Попросила нас убираться? Почему она мне этого не сказала? — Потому что тебя она не просила убираться. — О. Тревелиан запустил руку в волосы. Ведь он старался. Он так старался. Терпел капризы матери, не ссорился с братом потому, что ее это расстраивало. Он вытерпел это торжество, совокупленное с поиском достойной невесты. А она… снизошла до такого. Он подозревал, что Бык говорит не все, чтобы не усугубить положение. Его молчание было очень навязчивым. Однако, опираясь на уже имеющиеся данные, Максвелл все равно счел ситуацию предельно возмутительной. — Если тебе это важно, мы можем остаться, — тихо сказал Бык. Ему не было важно. Не настолько. Не больше, чем матушке были важны их отношения. И дом, который казался близким, но не был им. — Соберу вещи и поедем, — он глянул в окно на темнеющее небо. — И даже не оскверним еще какое-нибудь из воспоминаний твоего детства напоследок? — как можно мягче спросил кунари. Тревелиан потер подбородок. Ох, он был достаточно раздражен. … Он подумал, хорошо, что Тильды уже не было на кухне. Прощания давались ему с трудом. Он оставил небольшое письмо, упомянув в нем отца и сестру, но и только. Решив взять на дорогу немного хлеба и сыра, они заглянули и в кладовую на кухне. Прятки. От матери. Неплохое воспоминание, чтобы быть оскверненным. Неловко поправляя взлохмаченные волосы, Максвелл думал, что кухарка утром будет не очень довольна, собирая рассыпавшуюся по полу фасоль из мешка, за который он ухватился, пока Бык вытряхивал из него последние ассоциации с детством. Теперь он будет вспоминать явно не прятки, представляя эту маленькую комнату. Наполнив фляги водой, они уже могли отправляться. Больше их ничто не держало. … — Думаешь, ребята будут нас ждать? — спросил Тревелиан, когда они уже выехали за пределы Оствика. Бык, вовсю представляющий, как обрадуется матушка Максвелла, обнаружив перед дверями своей спальни слово «хрен», выложенное ее же монетками, не сразу обратил внимание на его вопрос. Только встретив взгляд, полный ожидания, он пожал плечами. — Наверное, они оставят нам весточку, если и поедут куда-то дальше, — продолжил Тревелиан. — Дааа, — кунари догадался, о чем речь, и поспешно кивнул. — Возвращаемся к обычным делам, ага? — И это хорошо. Помолчав еще немного, Бык осмотрел Максвелла оценивающим взглядом. Тот этого не упустил. — Что? — Ничего, — кунари отвел глаз и легонько пнул лошадь под собой, чтобы она заржала и как-нибудь смягчила паузу. Животное предательски ответило только вздохом. — Любовник звучит пошло. — Ммм, да, — Тревелиан нахмурился. — А возлюбленный по-детски. — Немного. — А партнер по-деловому. — Возможно. К чему ты клонишь? Бык еще некоторое время ничего не говорил, обозревая дорогу впереди. — Муж звучит ничего так, да? — Что? — брови Максвелла поползли вверх. — Помнишь, ты хотел пожениться? — Я же шутил, — Тревелиан хотел рассмеяться, но, заметив серьезность кунари, спрятал улыбку куда подальше. — То есть, ты не хочешь. — А что это изменит? Пожевав губу, Бык пожал плечами. — Будешь называть меня мужем. Чтобы без всех этих кавалеров и хахалей. И еще будешь носить мое кольцо на пальце. Потрясную вещицу с одной отрубленной руки снял. Размер вроде твой. — Постой, ты не шутишь? — даже лошадь под Максвеллом заволновалась от его удивления. — Нет, а что? — кунари поднял голову и мечтательно улыбнулся. — Вот твоя мамаша взбеленится. Тревелиан вздохнул. Идея становилась потрясающей прямо на глазах. — Все с тобой ясно. Он думал, Бык забудет об этом разговоре через минуту-другую, но тот, очевидно, хотел продолжать развивать тему. — Интересно, какая-нибудь ваша церковь обвечает двух мужчин? Я не слышал, что такое практикуется. Но, может, никто и не спрашивал. — Да это все замечательно, — Максвелл оборвал его чересчур радужные мысли, — но ты же знаешь, тебе для этого придется принять андрастианство. Кунари хмыкнул. — Пока ты со своей родней цацкался, оставив меня в библиотеке, я прочел немало ученых книг. Про этих ваших Андрасте, Создателя… Короче, всю эту лабуду. — О. — Да. И судя по всему, андрастианство заключается только в том, чтобы кричать «ах, подвязки Андрасте» вместо «вот срань». Я справлюсь. Максвелл закрыл лицо рукой. — Ты невероятный. — Я знаю. Возьмем Крема нашим шафером? — Перестань, а не то я подумаю, что ты всерьез. — Да я всерьез. Надо привлечь Жози. Она знает, где достать симпатичные фужеры. Тревелиан возвел глаза к небу. Он, конечно, представлял предложения и поромантичнее, но… Ох, его матушка действительно будет в бешенстве. Он был согласен.