босиком по морю

Вообще гулять босиком по морю в начале весны, когда сильно хочется простудиться, — дело обычное. И такое бывает. Особенно, когда хочется сбежать от всего. Тао спускается по скалистому берегу ранним утром. Море в марте бесконечно холодное: только проснулось от титановых оков зимних льдов и морозов. Тао, сняв школьные ботинки, заходит в воду по щиколотку. По длинным ногам проносится горячая колкая боль, а потом резко стопы немеют. Тао красивая: у неё белоснежные кудри по плечи, треугольный подбородок и огромные глаза, аккуратно подведенные черной подводкой, с миндалевым оттенком и отголосками латуни и искр от лесных костров на радужке. Она похожа на карамельную лилию с ее отливной медью-кожей, а на точенных плечах можно прочитать любую реакцию. Сейчас на всем стройном и сильном теле у Тао мурашки, и плечи вздёрнуты вверх. Она едва дышит, потому что холодно, ходит босая по кромке воды с маленькими осколками льда, которые словно маленькие иглы вонзаются в ноги, в одной короткой юбочке и свободной рубашке.  И проклинает свое крепкое здоровье, потому что Тао совсем не хочется идти в школу. Туда, где живут по накатанной и лечатся стереотипами, где жить по определенному шаблону — это вещь крайне необходимая. Кто-то может быть хулиганом, спортсменом, только нужно выбрать трафарет для жизни, а Тао в свои шестнадцать можно назвать шлюхой, ведь она уже не девственница. Но Тао пока так никто не называл, и она думает, что это несправедливо. Лучше бы втопили в грязь, и Тао себя пожалела, чем жить с мыслями о собственной ошибке. Тао глубоко вздыхает, натягивает ботинки и совсем уныло тащится в школу. — Ты сменила прическу? — садится за парту напротив Тао её подруга и местная «мисс настроение» Чанель, которая уже давно невинностью похвастаться не может. — Да, — неуверенно говорит Тао, потому что прекрасно знает, что за этим «да» последует. — Перемены во внешности очень важны для женщины, — подмигивает Чанель и слишком широко, как умеет только она, улыбается, — тебе идет. Тао тяжело вздыхает: Чанель снова за свое. Снова говорит про потерю невинности. За то, что Чанель каждый раз это подчеркивает, её хочется убить, а Тао, если бы не была трусихой, ударила бы со всей дури прямо по этому улыбчивому и миловидному лицу, несмотря на то, что они с Чанель подруги с детства. Потому что такие слова говорят о том, что Тао уже не та. Нет, не так. Тао похоронили, и теперь она — это непонятная женщина с неокрепшим мозгом, а не та стеснительная Тао с милой улыбкой и едва распускающимися бутонами-мечтами. Теперь любое действие Тао — это то, что принадлежит не ей, а её дырке между ног. Она ж теперь женщина. Вот бы если бы её назвали шлюхой, она бы свою ненависть к себе источала бы на кого-нибудь другого.  Пожалуйста, назовите её шлюхой.  Тао хмурится, но вида недовольства Чанель не показывает. Её подруга не виновата в том, что она полная тупица. Резкий глухой хлопок заставляет обеих прервать разговор и обернуться, а Тао ещё на время забыть свою постоянную грустную улыбку с едва заметными ямочками в уголках рта. Сехун, одноклассница Тао и Чанель, лежит на полу и, кажется, ушибает свои тоненькие коленочки в то время, как вездесущая Чондэ с параллельного класса громко смеется над ней с большим белым листком в руках. — А Сехун — лесбиянка, а Сехун — лесбиянка, — дразнит Чондэ и улыбается своей хитрой кошачьей улыбкой. Сехун немного неуклюже встает, сгибая от боли свои побитые коленки, и убирает длинные локоны цвета аквамарина, которые прилипли совсем некстати к её симпатичному лицу. Она выглядит так, что вот-вот сейчас заплачет. — Верни, онни, это мое, — недовольно тараторит Сехун, пытаясь выхватить из рук обидчицы лист. — Твое? Ну, я так совсем не думаю, — Чондэ ловким движением уворачивается от Сехун и направляется к Тао. И чем ближе к ней Чондэ, тем беззащитней становится Сехун, которая уже не в силах двинуться с места, застыв в немом испуге. Чондэ протягивает белый лист Тао громко и отчетливо, чтобы слышали все, говорит: — Вот, это твое. Тао удивленно берет бумагу и кидает первый свой взгляд на рисунок, который прятался на обратной стороне белого листа. В это время дверь кабинета с характерным треском досады резко хлопается, и можно не спорить на миллион долларов, чтобы догадаться, что Сехун убегает вся в слезах. Первое, что бросается в глаза, это надпись. «Тао. Самой красивой и милой девочке в мире».  Золотой отлив арахиса и каштана струится прямыми и длинными прядями, которыми Тао могла похвастаться еще вчера. Каждым штрихом цветного карандаша расцветает бутонами нежных розовых лилий едва заметный из-за смуглости кожи румянец Тао, который замечают далеко не все, но когда замечают, то её это бесконечно радует. А еще глаза с миндальным отливом и золотыми фейерверками на радужке. И, конечно, аквамариновыми нотами у зрачка с отливом моря, по которому каждый день гуляет босая Тао. Рисунок нежен и невинен. Тао даже невольно улыбается.  — Покажи, — выхватывает из рук своей подруги рисунок Чанель и вздымает брови в удивлении, — а она отлично рисует. Вот почему Сехун такая...хм-м... Странная? А еще волосы голубого цвета. Мне кажется, что тебе здесь пятнадцать и тут ты девочка-девочка. Тао хмурится. Нет, здесь повседневная Тао только с другой прической. Та, у которой невинные мечты, например, подобрать щеночка и назвать его Кенди, а ещё купить хороший подарок для мамы, потому что у неё скоро день рождения. Такие слова лишают Тао быть Тао, ведь она теперь не девочка, а кто-то еще. И непонятно кто же она, и от этого панически страшно.  — Ну, ты знаешь, что после первого раза хорошеешь и взрослеешь на глазах, поэтому разница очевидна, — возвращает Чанель рисунок, — а здесь ты, как ребенок. Заткнись. Пожалуйста, просто заткнись. Тао просто Тао. Не заставляйте её меняться под взглядом других. Она вздымает плечи в недовольстве, но по-прежнему ничего сказать не может. Просто собирает вещи и уходит с урока, прихватив с собой рисунок. Мама будет сильно ругать за прогул. Тао обнимает лист бумаги и идет домой, думая, что Сехун уже должна не плакать. Они подружатся. Тао любит искренность. Сегодня Сехун в школу не приходит. Тао роняет свое тело на парту и немного расстраивается, потому что она хотела поблагодарить за рисунок и была уверена в том, что Сехун очень хотелось с ней подружиться.  Чанель все пытается как всегда вытащить из Тао имя человека, который лишил её девственности. Тао уже давно заперла подводные и цветущие, как морские кораллы, пять букв и пять звуков в сундуке своего сердца, который хранит её секрет на кончиках губ. Чонин. Как накатившая морская волна, омывающая тело. И это имя, как огромное сожаление, она произносит, шевеля губами, беззвучно каждый раз, когда заставляют её вспоминать. Вспоминать, как он молил её о прощении и целовал тонкие длинные пальцы. Жаль, что Чонин не знал, что это Тао во всем виновата. Хотя иногда Тао ничуть не жаль. Он её сосед. Чонин старше Тао на пять лет, а еще у него есть Лухань, которую обязательно возьмет в жены. Она ведь так красиво улыбается. Невозможно не влюбиться. И Чонин всегда Лухань любил, чего уж там. А Тао с темным детским чувством хотела присвоить Чонина себе и проводить с ним свободное время до бесконечности веков. По-детски устраивать чаепития с ним и Кенди и играть в «дочки-матери» (при этом всегда делать себя с Чонином родителями, а Кенди их маленькой дочкой). Первая детская любовь полетела по осколкам. Не надо было говорить тогда: «Чонин, не расстраивайся из-за Лухань, Тао всегда утешит».  А потом добавлять: «Сделает все, чтобы Чонин не страдал».  А потом целовать не надо было. Чонин ведь не из железа. А Тао не знала, что это совсем не исцеляющий поцелуй принцессы. Хотя было совсем глупо не признавать то, что она прекрасно понимала, что делает с Чонином. Но Тао точно понятия не имела, что с ней из-за этого будет. Глупая-глупая. — Ты ведь мне подруга, как же можешь молчать, — дуется Чанель, — ты ведь была такая радостная, когда это у тебя было, а сейчас? Этот козел тебя бросил, да? Ты мне только имя дай, и я его убью. Ты же моя крошечка, Тао. Пусть Чанель и тупая, но безумно хорошая. Тао тянется через парту и целует подругу в щеку с тихим «спасибо». Чанель, заливаясь от смеха, требует еще поцелуев, и Тао целует ещё.  — Вот это моя крошечка, да, — смеется Чанель. — Ну вы и лесбиянки, — говорит вездесущая Чондэ, которая точно окрестила всех этим словом. — А тебе просто завидно, потому что тебя никто не любит, — дразнится Чанель, но потом резко затыкается, видя, как всегда уверенная Чондэ прячет глаза, — ладно, извини меня за грубость. — А ты меня, — улыбается Чондэ своей фирменной улыбкой. Когда все вспоминают, что Тао — это просто Тао, она готова обнять каждого. Но в итоге они рано или поздно всё равно это забудут. Тао после окончания занятий прячет записку в парте Сехун.  «Спасибо за рисунок. Я очень хотела бы с тобой подружиться. Тао». Через несколько дней Сехун приходит в школу. — Прошу прощения у всех богов за то, что назвала Сехун лесбиянкой и поступила, как сучка, посягнув на её личное пространство, — врывается в кабинет Чондэ, раскланиваясь в извинениях перед Сехун. Чанель одобрительно подмигивает Чондэ, а та заливается краской. Сехун прижимает к груди клочок бумажки, который оставила Тао в парте. Её лица не видно, но сквозь аквамариновые волосы видны покрасневшие уши. Она неуверенно поворачивает голову и кивает Чондэ. Тао как всегда слегка опаздывает в школу, потому что слишком привыкла жить, словно «босиком по мостовой». — Привет, Сехун, — улыбается Тао и садится за парту напротив нее, — ты получила записку? Сквозь морские локоны совсем не видно лица Сехун, поэтому Тао позволяет себе убрать ей волосы за уши. Сехун — пышный букет полевых цветов. На лице у неё рассыпались лепестки мать-и-мачехи, по щекам и немного по носу: золотятся веснушки и здесь, и там. Пахнет она луговой лавандой, а белый ситец — её кожа. Сехун смешно шмыгает носом, когда она волнуется. — Да, я хочу дружить, — тараторит Сехун. — Хорошо, тогда погуляем после школы, - приветливо говорит Тао, аккуратно убирая руки с лица Сехун, — куда ты хочешь? — К морю, что в десяти минутах от школы. — То самое... — ...по которому ты любишь бегать в марте босиком, — выдыхает тихо Сехун. Тао теряет дар речи. — Знаешь, я куплю себе кулон, где можно будет сохранить твою записку. — Зачем? — На память. Тао легко идет по каменному и холмистому берегу моря, а затем снимает ботинки и заходит в море по щиколотку. Ей очень холодно, но куртку в марте она уже почти не носит, а стоит в воде только в школьной форме. Тао не кажется озябшей, замершей или ледяной, а еще она проклинает свое крепкое здоровье. — А у меня есть еще рисунок, где ты бежишь по морю, - неуклюже спускается к Тао Сехун, царапая ногу об наточенный камень. Она носит на улице два аляповатых свитера в десять раз больше её самой. — Здорово, подаришь? - шутит Тао. — Да, но только если обещаешь подумать. — Над чем? — Над тем, что я тебя люблю. Тао смотрит на съежившуюся Сехун, которая спрятала свое детское личико в горлышках толстых свитеров, а пальцы на ее руках давно уже покраснели. — Как давно ты знаешь о том, что я хожу к морю? — Тао надевает ботинки и садится на холодный камень так, что она вроде бы внутри моря, но его не касается. — Две недели. — Ты следишь за мной? — Нет, просто знаю, — Сехун все-таки решается вытащить из горлышка свое лицо и посмотреть на Тао, которая оседлала море на камне, научилась грустно улыбаться одними едва заметными ямочками и топить лишь взглядом. Белоснежные кудри Тао спутываются в непослушные вихры. Морские волны пытаются достать её, но не могут. — А я две недели назад девственности лишилась. — Тебе грустно из-за этого? Если бы давали премии за вопросы, то Тао определила бы победу Сехун. Честно, глупее вопроса не придумаешь, но и умнее тоже. — Теперь ты во мне разочаровалась, Сехун? — Нет, совершенно нет. — А я ведь не та Тао, которую ты полюбила. — Не верю я в это. Тао ничего не остается, как разинуть рот, потому что она готова обнять любого человека за то, что он помнит, что Тао — это просто Тао. — Я обещаю подумать, — говорит Тао, — не провожай меня до дома. У Тао появилась привычка: каждый раз она засекает для себя пять секунд, чтобы пробежать лестничную площадку, еще семь секунд чтобы открыть дверь и две, чтобы закрыть.  Но при такой системе во время забега рано или поздно теория вероятностей ошибется и выдаст ей Ким Чонина. Вот сейчас такая ошибка вышла. Тао старается его обойти, лишь приветственно поклонившись, но Чонин берет её за руку и останавливает. — Тао, не вырывайся, пожалуйста. И его голос душит в Тао любое проявление бунтарства. Она встает, как вкопанная, и не может повернуть головы и посмотреть на Чонина. — Знаешь, я женюсь на малышке Тао, когда ей исполнится двадцать лет. Тао хочет сказать, что это еще не только от решения Чонина зависит, но их чаепития с Кенди, а еще её бутоны-мечты о их счастье, запретные и эгоистичные. — Потому что я сделал такое и должен взять ответственность. Когда Тао слышит эту нелюбимую горечь в голосе, она просто хочет крикнуть Чонину в ухо, что никто ничего никому не должен. И вообще это она первая к нему полезла, поэтому Чонину винить себя совсем не нужно. Жаль только, что он тоже не знал, что теперь Тао для всех будет «не та Тао, что раньше», когда кто-то узнает о её дыре «фактически в сердце». И Тао, если честно, не была готова на такие жертвы ради Ким Чонина, поэтому она старается сделать то, что должна сделать. Хотя ей обидно до безумия за себя, но, надо признать, что Чонин не виноват в том, что Тао не знала о последствиях. Поэтому Тао просто должна это сделать. — Я тебя прощаю, Чонин. Она ему не сказала этого тогда из-за своего эгоизма, но знала, что когда-нибудь скажет. Чонин отпускает её руку и благодарит за всё. Будь счастлив. Чонин хороший парень, правда. И Тао не жаль, что он лишил её девственности. Ей больно за другое. Ей больно за свою собственную ошибку. Вечером этого же дня Тао идет по ювелирным магазинам и покупает серебряный кулон для Сехун. И, честно, она не знает, почему делает такой дорогой подарок для новой подруги. Почти подруги. Той, которая слишком неумело умеет признаваться в любви и настолько неуклюжая, что все её тоненькие длинные ноги в синяках и порезах. Может быть, Тао это делает по той причине, что рисунок Сехун Тао бережно поставила в рамочку. И эти линии напоминают ей не очертания рисунка, а рассказ человека, который знает Тао лучше всех. А еще потому, что Сехун сказала, что Тао для неё осталась Тао. Она не знает, что ей делать с Сехун. Тао от учителей узнает, что Сехун часто болеет и у неё слабое здоровье. Неудивительно, что при погоде, когда обычные люди носят ветровки, Сехун кутается в два свитера, а еще при ветре у неё руки краснеют. Тао берет адрес и находит достаточно милым тот факт, что живут они недалеко. После школы она идет к Сехун. Сехун улыбается искренне, радуется, что к ней пришла сама Тао. А живет она почти у самого моря на первом этаже и вид из её розовой девчачьей с огромным количеством мягких игрушек комнаты выходит на берег. Вид из окна будоражит, словно до моря два шага. — Если будет шторм, я умру первая, — шутит Сехун. — Не говори глупостей, — упрекает Тао и садится на большую кровать как минимум с тремя матрасами, как у принцессы. — Меня всегда продувает из-за морских ветров. — В твоей комнате достаточно тепло. — Я открываю часто окна, потому что нравится запах. Сехун немного неуклюже выбирается из двух одеял, пару раз в них путается, и Тао приходится помочь, чтобы её подруга выбралась из пухового плена. — Чуть не забыла про рисунок, — весело говорит Сехун и достает из полки, нагруженной альбомами, нужный лист и протягивает его Тао. Но Тао ничего не забывает, и кулон у неё в кармане рубашки ждет, когда его подарят. Она берет листок бумаги и видит, как её длинные ноги почти парят над морской кромкой, а еще у неё белые кукольные кудри. Свободная рубашка прилипает к Тао из-за ветра, и видно её миниатюрную талию. И новая надпись. «Тао точно самая красивая и милая девочка в мире. Точно-точно-преточно». Сехун любит по-дурацки, нежно. Невинно. Ни за что. Просто так звезды совпали. — Ты же сказала, что подаришь, когда я подумаю, — улыбается Тао. — Ну-у-у, я не удержалась, — тянет хитро Сехун и садится рядом, — я бы, если честно, всё бы тебе подарила, если это поможет с тобой дружить. Тао смеется и на мгновение ей кажется, что чаепитие с Сехун было бы куда интереснее, чем с Чонином. — А у меня тоже есть подарок, — Тао достает из кармашка кулон и одевает его на подругу, и, как и в первый разговор, она проводит своей рукой по волосам цвета аквамарина, чтобы цепочка была за локонами и обвила хрупкую бледную шею Сехун. И девочки совсем близко друг от друга, а Сехун оказывается слишком хитрой, поэтому она ловит мягкие губы Тао и сцепляет их в совсем неумелом поцелуе. — Упс, кажется, совесть потерялась, — вопросительно смотрит Сехун, словно это не она сделала, а кто-то еще, — прости? Тао на мгновение теряет дар речи, потому что такого от тихой Сехун она точно не ожидала. И нет, совсем эта девочка с голубыми волосами не тихая. — Все хорошо, — Тао громко сглатывает слюну и немного краснеет, — знаешь, я тут подумала... — О чем? — Что с тобой проводить время лучше, чем с Чонином. — Это тот, который... — Да, это тот, который. — Тебе грустно из-за этого? — Сехун клубочком прижимается к Тао и кладет свою голову на точенное плечо подруги. — Да, очень. Дело все в том, что я не изменилась внутри, а меня уже считают другой. Я не успела измениться. Я еще хочу играть в игрушки и люблю смотреть мультики, как бы я не старалась этого скрыть от «взрослых», которым тоже по шестнадцать. А те, которые знают обо мне, говорят, что я вообще женщина и принимают меня за кого-то еще, — плачет Тао, роняя слезы но волосы цвета аквамарина. — Ты не изменилась, Тао. Не плачь. Люди не смогут тебя изменить, если ты не поддашься. Сехун крепко обнимает Тао и говорит, что влюбилась в нее с первого дня обучения в старшей школе, потому что она самая красивая и милая девочка в мире. Тао будет лицемеркой, если попробует отрицать то, что такие слова ей очень приятны. — Я надеюсь, что настанет день, когда мы вместе прогуляемся босиком по морю, — говорит Тао. — Обещай. — Обещаю. Скоро наступит лето. И когда-нибудь они повзрослеют. Тао примет себя и дождется Сехун. Море шумит. Скоро прилетят чайки.