Чудовище и его жертва

      А в городе все шептались: «Он здесь, он снова здесь!» и отводили взгляд. А в городе все боялись повторения ночи давней, такой давней, что только предания могут поведать правду. Или неправду, ведь кому верить, рассказам старой старухи? Но все равно и шептались, и боялись, и даже замки новые покупали, будто замок может спасти… Люди так беззащитны и так смешны в своей попытке стать сильными! Люди мыслили себя богами, оказались скотом. Люди мыслили себя охотниками, оказались жертвами. Люди мыслили себя… пока не умирали в муках и конвульсиях, распростершись перед моими ногами.       Мне нравится смотреть на их перекошенные страхом лица, слушать их плачущие, срывающиеся голоса, молящие о пощаде, а потом медленно превращать их страх в настоящий животный ужас, сковывающий их, когда они уже не могут мыслить или чувствовать что-либо кроме ужаса и боли, когда они превращаются в нечленораздельно мычащих неуклюжих четвероногих. Я питаюсь этим, с наслаждением вкушаю их страх. И ухожу в спячку на многие сотни лет, переваривая этот тяжелый и липкий ужас, как чрезвычайно плотный обед.       Мои собратья питаются короткими перекусами, то там, то здесь выкрадывая людей, или терзая их. Но я поступаю по-иному, я нахожу добычу самого высшего сорта. Невинную и прекрасную. Чем ярче свет души в обычной жизни, тем темнее и слаще будет её страх.       И именно сегодня ночью я выйду на охоту. А пока можно сонно потянуться, расправить затекшие косматые плечи и счастливо причмокнуть, предвкушая ночное приключение.       И вот солнечный свет покинул землю. Я подождал ещё немного и выполз из укрытия. Эх, как же хорошо было снова пройти по сухой земле, покрытой буреломом, вдохнуть свежий лесной воздух и одним своим присутствием заставить замолчать сотни пташек, противно тренькающих тоненькими голосочками. Да, это - то единственное, о чем я жалею, когда ложусь в спячку.       Я быстро нашёл её. Она шла посреди шумной компании, гуляющей по ночному лесу. Молодые люди лет двадцати всегда абсолютно бесстрашные. В этом возрасте они думают, что им все по плечу, и горы, и пустыни, и болота. Они наслаждаются жизнью только начиная вкушать её на вкус. Она была среди них, и все же была другой. Она предпочитала чтение книг гулянкам по клубам, но не кичилась развлечений. Она писала романы по вечерам и пила горячий чай, отдающий мятой.       Я подкараулил ее, когда она отошла, чтобы позвонить. Принял соответствующий для встречи облик - высокий человек с замотанным бинтами лицом, в чёрном классическом костюме и небольшим серпом вместо правой руки. Этот образ я прочитал в её подсознании, как самый страшный. Особенно в моем новом воплощении мне нравились острые когти на левой руке.       Тихо, не издавая ни звука, я вышел из глубокой тени под деревьями. Она тотчас заметила меня. Два раза моргнув, её голубые глаза расширились в испуге, а алые губы замерли посередине фразы. Я исчез так же молниеносно, как и появился. Просто стал невидимым. Девушка ещё раз огляделась, протерла глаза и хотела уже повернуться и уйти, как я материализовался за её спиной, шумно выдохнул, взъерошив блондинистые волосы на её затылке и провел острым когтем по нежной коже на щеке. Из пореза тонкой струйкой потекла кровь, спускаясь на шею и заставляя тело девушки покрыться мурашками. Жертва замерла и задержала дыхание, но оно снова прорвалось наружу шумными испуганными вдохами и выдохами. Ее ослабшие пальцы разжали телефон, и он с глухим стуком упал в траву.       Я был непозволительно близко к добыче, и она не приметнула этим воспользоваться. Быстрым движением достала из кармана нож и, резко развернувшись, попыталась вонзить мне его в сердце. Я легко отклонил её удар серпом, хотя мог этого и не делать: человеку не навредить мне, и, проведя серпом дальше, срезал острым концом кожу с её руки до локтя. Она завопила и осела на землю.       Я видел её глаза. Это были те самые глаза, которые я так долго ждал - глаза человека, осознавшего свою беспомощность, человека, предчувствовавшего приближение смерти. Я прикрыл глаза и с наслаждением слизнул кровь девушки с серпа.       И тут я не понял, а скорее почувствовал, как что-то неуловимо изменилось. Открыв глаза, я увидел, что поза девушки переменилась. Она все так же сидела на земле и держалась за раненую руку, кровь с которой алыми каплями окропляла темно-зеленную острую лесную траву, но она больше не смотрела с отчаянием вниз. Она смотрела на меня. И было в её взгляде нечто жуткое, не свойственное человеку. Это было холодное любопытство, без каких-либо вспомогательных чувств. Моя жертва перевела взгляд с меня на серп, потом снова на меня и, наконец, на свою руку. Медленно, будто во сне, она приподняла её и, в точности повторяя мои действия, кончиком языка слизнула собственную кровь.       Меня будто обдало холодом. Девушка медленно встала, покачнулась и резко запрокинув голову... Засмеялась. Я никогда не слышал такого смеха. Он был подобен крикам грешников в аду, терзаемых самыми мыслимыми и немыслимыми муками. Он леденил душу и заставил ужаснуться даже меня, монстра.       Вдруг, она прекратила смеяться. Еще немного покачалась из стороны в сторону и кинулась на меня. А я будто остолбенел, такой приятный для меня прежде ужас сковал меня, не давая пошевелиться. Девушка опрокинула моё окаменевшее тело на землю и принялась голыми руками рвать на моем лице кожу. И у неё получилось. Страх ли сделал меня уязвимым, моя ли жертва стала чудовищем, не было важным в тот момент, ведь я впервые почувствовал боль. Всепоглощающую, беспощадную боль, захватывающую тебя целиком.       Девушка тем временем опускалась все ниже, рвала мою шею, плечи. Ее собственные руки превратились в мясные сосиски с обрывками кожи, но она не замечала этого, продолжая терзать моё тело, помогая себе зубами. Я не знаю, кричал ли я, молил ли о пощаде, как все мои прежние жертвы, но разве мог я хоть как-то надеяться на спасение? Нет. Вот и пришёл момент, когда она добралась до моего сердца. Она резким движением вырвала его и начала с остервенеем жрать моё алое, все еще трепещущее сердце. Отрывала зубами куски и заглатывала не жуя, давилась, кашляла и снова отрывала кусок. И, естественно, один из них настолько прочно застрял в её горле, что перекрыл дыхание. Она захрипела, уронила остатки сердца и начала царапать горло. Но разве это могло помочь! Она медленно задыхалась, металась по поляне и все пыталась расцарапать себе горло. И все-таки добилась своего. Она разодрала горло в клочья и из артерии хлынула кровь. Лицо прежде прекрасной девушки, ставшей монстром, налилось свинцом, и она упала в траву.       Я все видел. Я не жил и не мог умереть. Я просто находился там, не живой и не мёртвый, чудовище, познавшее свое собственное оружие и уничтоженное им.       Всходило солнце и по мере того, как небо окрашивалось в мягкие голубые тона, угасало моё сознание. В заключение я лишь успел подумать, что хотел бы, чтобы на том месте, где я умер взошли цветы, такие же тёмные, как ужас, который я так любил и который меня в конце концов и погубил.