Under My Skin

После очередного косяка, который ему удавалось стянуть из запасов Малика, хотелось рассуждать как один из тех известных философов современности: думать о жизни, разглагольствовать о таких понятиях как дружба, истина и знание, или хотя бы выдавать умные мысли. Но Луи было вовсе не до того, чтобы грузить себя разъедающими суждениями о потерянных впустую годах совсем еще молодой жизни, пока едкий дым пробирался в легкие и оседал на стенках органов. Парень мало-помалу затягивался, растягивая удовольствие после скучных лекций в университете, которые, если бы не чертов зачет, он с удовольствием провел в компании каких-нибудь девиц или парней. Но все шло не так уж плохо, в смысле - сейчас он получал двойную дозу расслабления, лежа по-хозяйски на персидском ковре с косяком между губами. Подкаченные руки вдоль и поперек были забиты бессмысленными изображениями, которые никакой роли в жизни парня не играли. Татуировки были чем-то вроде больного хобби. Захотел набить якорь — набил якорь, захотел набить две — набил две. А, собственно, чего бояться: в любой момент он мог свести хоть все сразу, отвалив — подумаешь — приличную сумму деньжат из папиного кошелька. А так как это бы шло на благое дело, то мистер Томлинсон, несомненно, не скупился, да еще и добавил, чтобы все прошло как можно лучше. Ведь Луи — единственный ребенок в семье. Парень подложил руки под голову, чтобы не чувствовать неровность под напольным покрытием своей макушкой, и тяжело выдохнул, выводя густой дым из организма. Мысли сливались воедино, становясь скучными и неинтересными от недостатка понимания. Луи было удобно просто лежать и ощущать горечь в груди, будто на кожу высыпали целый пакетик красного перца. Он мог часами проваляться без дела, а в самую последнюю минуту спохватиться и выполнить все на «ура». Но так было не всегда, ведь удача имеет право обходить стороной. Посмотрев на экран мобильника, парень отложил забитую травой сигарету и, быстро бегая тоненькими пальчиками по сенсору, набрал номер друга, который, вероятней всего, спал после нескольких часов нудного говора старого профессора. Но Томлинсон не оставлял надежду, что Зейн просто сидел за компьютером или проводил свободное время перед телевизором, листая одни и те же каналы. Он просто надеялся, что его единственный друг освободится ради него. Гудки, казалось, тянулись бесконечно долго, а вспоминая состояние парня, это не было большим открытием. Все тело обмякло, конечности онемели, как только Луи принял сидячее положение и оперся спиной о диванную подушку, которую лениво скинул двумя секундами ранее. Коснувшись губами влажного от слюней фильтра, он сделал глубокий вдох и услышал сонный голос на том конце провода. — Чем обязан? — эта фраза звучала не так часто, потому что Зейн не был в плохом настроении уже очень давно. Темноволосого и темноглазого Аполлона легче было заметить хотя бы в приподнятом расположении духа, но никак не расстроенного. Малик был один из тех людей, которые берут от жизни все, не оставляя после себя ни крошки другим. Слегка упрямый, нагловатый и прямолинейный парень, который, как предсказала его матери соседка-гадалка, добьется в будущем многого. — Долго собираешься молчать? Зейн потер переносицу, слушая тишину в телефоне. Луи, молча, уставился в одну невидимую точку на стене, которая завладела вниманием студента. Он погрузился в свои мысли, что даже не услышал сонное «когда отойдешь, звони» и вновь долгие гудки, которые резали слух. Томлинсон пытался вспомнить пламенную речь отца, который несколько раз повторял: «голова», «будущее» и «коробка». Но как-то связать в одно понятное предложение у парня не получалось, поэтому он несколько раз моргнул и убрал мобильный в передний карман джинсов. Он поднялся на ноги, чувствуя мелкую дрожь во всем теле и необузданное желание чего-то сладкого. Между пальцами по-прежнему был зажат тлеющий косяк. Когда голые ступни коснулись холодного пола, Луи скривился, быстрыми и большими прыжками пересек коридор и оказался на кухне, где все блестело чистотой. Томлинсон открыл забитый едой холодильник и достал пластмассовый контейнер не то с творожной запеканкой, не то с лазаньей. Студент снял крышку и обнаружил первое. Он довольно ухмыльнулся, почувствовав легкий аромат ванили, исходивший от обеда. Выбросил окурок в окно, хотя прекрасно знал, что если кто-нибудь из родителей найдет «улику», ему несдобровать. Джоанна и Трой всем сердцем любили своего единственного ребенка, поэтому желали только лучшего для этого сорванца, который творил невесть что каждые сутки. До тринадцати лет это был милый мальчуган, который носил льняные рубашки с галстуками, порой костюмы и лакированные туфли, которые мать привезла ему из очередной командировки; играл на скрипке, читал старые книги — классику; занимался с репетиторами и радовал успехами в учебе. Но потом настал переходный возраст — время, когда каждый подросток сходит с ума: одни остаются собой в то время, как другие в корне меняются. Первая сигарета, которую Луи стащил у папы из внутреннего кармана пиджака, первая бутылочка пива, которую ему купил старшеклассник, и первый косяк, которым любезно поделился Малик, сам же впервые пробуя травку. Все бы ничего — подумаешь, пьет да курит, но ведь весь район знает о похождениях сыночка Томлинсонов самое грязное и откровенное: где, как и при каких обстоятельствах. Наказывать не было смысла, но нотации выслушивать приходилось. Поэтому особых отношений у Луи с родителями не сложилось, но они всячески пытались приложить толику усилий, дабы хоть как-то повлиять на выросшего сорванца. Насладившись запеканкой, парень бросил грязную посуду в мойку и выложил на стол спрятанную пачку сигарет и зажигалку. Хоть ему и было девятнадцать лет, и родители знали о пагубной привычке сына, но он не курил при них. Возможно, этого и не было видно, но он уважал их. Луи сел на стол и вновь набрал Зейна. В этот раз Малик не брал трубку дольше, потому что думал, что его друг опять будет глухо молчать. Но все же это свершилось. — Итак, — пробурчал Зейн, когда пытался натянуть джинсы, — у тебя что-то случилось или ты просто решил поиграть с телефоном? — Мои уехали на несколько дней, так что дом полностью в нашем распоряжении, — парень зажал между губами тонкий фильтр и поджег конец сигареты, откуда тоненькой струйкой вверх потянулся бледно-серый дым. — Предлагаю не терять время зря, а провести его с пользой. — Набухаться, обдольбаться и перетрахать всех тех, кого перетрахал? О, мистер Томлинсон, да вы прям гений. Такого разнообразия прежде не видел, хотя я прожил уж.... — Заткнись. Просто заткнись, — чеканя каждое слово, парень слез с поверхности стола и, прихватив отцовскую пепельницу, направился в свою комнату, где царили страх и хаос. Чтобы попасть на кровать, ему нужно было миновать гору грязной одежды, порванных учебников и какой-то дряни. Ловко перепрыгивая через все преграды, парень все-таки оказался на мягком одеяле, поджав под себя ноги. В голове по-прежнему мельтешила дымка, которая сводила концы различных мыслей. — Можно устроить тихий прием, — как вариант предложил Луи, втягивая щеки, — а можно закатить шумную вечеринку, которую запомнят многие. В трубке послышался скрежет кремня, а затем тяжелый вздох Зейна — закурил. Ему влетало куда чаще за это «балование табаком», чем Томлинсону, потому что Малику не то, что просто родители запрещали, ему не позволяла вера. Хотя кто в двадцать первом веке соблюдает все законы и порядки, традиции и обычаи своих религий? Абсолютно никто. Поэтому Зейн не видел ничего зазорного в том, чтобы скурить пару-тройку сигарет за вечер, чтобы подавить стресс и успокоить нервы. — Ладно, и кого ты собираешься звать? Ну, придет половина ребят из универа, и ты успокоишься? Томлинсон, не легче ли просто завалиться в какой-нибудь бар и нормально отдохнуть, не беспокоясь о состоянии дорогущих вещей в доме? — Напомни, когда мы искали легкие пути?