1.
Вот взять хотя бы их первый раз! Кстати, это был первый и единственный раз, когда Маккой пытался быть джентльменом. Тогда он заботливо разложил Скотти на кровати, обласкал профессиональными медицинскими движениями (попутно нащупав след от перелома ребра и пару шрамов на бедрах) и взял в рот. Вообще, поклонником минета он не был, но раз уж решил быть джентльменом, то пути назад уже нет. Его старания оценены не были — по крайней мере, не так, как хотелось бы. Выражение лица Скотти наталкивало на невеселые мысли не только о неуместности непосредственно орального секса, но и вообще ставило под вопрос желательность Маккоя рядом. Скотти, понимаете ли, размышлял. Размышлял глубоко и активно, принимая ласки в торжественной тишине. Прорвавшееся сквозь плотную хватку губ хлюпанье показалось настолько оглушительным, что Маккой готов был смутиться. Но не успел — Скотти нелепо взбрыкнул ногами, приподнялся на локтях и с фанатичным блеском в глазах возвестил: — Вакуумная тяга! — Фто? — невнятно переспросил Маккой, даже забыв вынуть член изо рта. — Ваккуумная тяга! Это позволит закрепить поршень без использования деформирующих креплений, — он сел, за щеки притянул Маккоя к себе и смачно поцеловал в нос. — Ты моя муза, док. У Маккоя задергался глаз. Это прозвучало бы почти романтично, если бы Скотти не натягивал трусы, а комплимент не относился бы к акту фелляции. В общем, Маккой больше не пытался быть джентльменом.2.
Хотя неверно было бы сказать, что один Скотти был с причудами. Когда они в своей близости добрались до анального секса, Маккой бережно и долго готовил Скотти к проникновению. Ну и — от медицинских привычек никуда не деться — увлекся. Сначала Скотти тяжело дышал, потом начал постанывать, потом и вовсе обласкал слух тихим поскуливанием. Но вот дальнейший возглас оторвал Маккоя от этого медитативного занятия. Скотти повернул голову, сжал ягодицы, не давая двигать рукой, и сипло бросил: — Док, либо ты прекратишь пальпировать простату и трахнешь меня, либо я пойду подрочу в ванной. — Ой. Маккой почти смутился.3.
Или вот его попытка попрактиковать эротический массаж. Ну, не то чтобы Маккой вообще собирался его делать, просто он хотел не только размять сведенные мышцы Скотти, но и доставить тому удовольствие. Как выяснилось, медики не умеют делать эротический массаж. Совсем. Со спазмом Маккой, конечно, помог. И кости малость размял, и вообще — оздоровительная процедура, прямо в кровати и от любимого доктора. Но Скотти стараний почему-то не оценил, назвал гребанным садистом и, сутулясь и охая, ушел спать в свою каюту. Пришлось удовлетворяться своей рукой. Какой у них там был счет? 2:1? Ну, глупо было бы считать, что Скотти отставал.4.
Лучше вообще умолчать, как они оказались трахающимися в коленно-локтевой в трубах Деффри. Но это, как считал Маккой, было чудесно: горячее тело в руках, плотная хватка вокруг члена, прекрасная акустика, которая множила и отражала тихие постанывания Скотти. Радоваться, впрочем, было рано, все оказалось не так уж и радужно. Наклонившись, чтобы приобнять Скотти, Маккой увидел, что тот откинул щиток и все это время ковырялся в оптоволокне. — Какого хрена? — беспомощно выдохнул Маккой, остановившись. — А? — Скотти, глаза которого были затуманены удовольствием и подступающим оргазмом, сморгнул. — Чего такое? — Ты ковыряешься в корабле, пока мы трахаемся! — Да не бери в голову, док. Тут просто кабель отошел, решил поправить. Не критично, конечно, но когда я еще сюда приду? Маккой мученически застонал и запомнил: опасно иметь Скотти раком.5.
Сам Скотти таких глупостей не совершал и предпочитал заниматься сексом лицом к лицу. Но и это не защищало от эксцессов, особенно когда они трахались в лазарете — один из самых постыдных фактов в биографии Маккоя. В принципе, поначалу все было хорошо: биокровать скрипела, Маккой вцеплялся ногами в чужие узкие бедра, они тяжело и часто дышали в такт толчкам, а на обнаженную Леонардову грудь капал пот с кончика носа Скотти. Попутно тот пытался приковать Маккоя специальными держателями, и тот даже не возражал — слишком хорошо и приятно двигался внутри член, а грубоватые руки ласкали тело. Но, на свое же счастье, закончить с фиксацией Скотти не успел. На особенно сильном толчке умный механизм биокровати включился, быстро просканировал двух индивидов и решил, что самое ужасное из их повреждений — это истончение эмали на зубах Скотти. Поначалу они даже не заметили коварно крадущиеся руки-манипуляторы, но когда Скотти оказался схваченным за голову, а металлические «пальцы» бесцеремонно зашарили у него во рту, пришлось притормозить. Маккой, стыдно сказать, заржал. В голос, злорадно и немного нервно — сам он был в двух толчках от оргазма. Но сжалился под паническим взглядом Скотти: подтянулся вверх и вырубил «это чудовищное изобретение». Попутно он двинулся на скользком члене, и, черт, это было так хорошо, хотя тело все еще содрогалось в приступах смеха, что он повторил. А потом еще и еще, пока не излился себе на живот, сжимаясь вокруг несколько опавшего ствола. И вновь расхохотался, стоило перевести дыхание — Скотти обижено на него смотрел, ругался и отпихивал от себя обмякшие манипуляторы. Маккою было почти стыдно, но прекратить хохотать он не мог. А Скотти тем вечером так и остался ни с чем: обиженно слез, демонстративно натянул штаны на погрустневший стояк и гордо удалился. Пришлось потом задабривать бутылкой скотча и — кто бы мог подумать! — шоколадными кексами.6.
И не то чтобы у них не было нормального секса — жесткого, нежного, быстрого или медленного. Но это было такой редкостью! В общем, размышлял Маккой, вырвавшись из своих воспоминаний и разглядывая неестественно прямо сидящего в кресле Скотти (тот всегда так делал, когда старался выглядеть трезвым), все они были тяжело больны. Но спустя час, когда Скотти сквозь ругань выискивал горячим неаккуратным ртом потяжелевший член Маккоя в кромешной тьме своей каюты, тот подумал, что это не так уж и плохо.