***
Блестящее такси мягко скользит по тёмному асфальту мимо гладких скал небоскрёбов. Пайн хмурится, сквозь стёкла очков в тонкой оправе разглядывая испещрённые таблицами бумаги. Дорогой телефон противно жужжит в чёрной кожаной сумке, словно пчела в банке. Больше всего на свете Элизабет Пайн ненавидит отчитываться за свои косяки, как какая-то хренова школьница. Обветренной ладонью взбивая рыжие космы, она покорно кивает, поджав губы, и соглашается со всем, что ей высказывают с крайне недовольным видом солидные дяди в костюмах. Мисс Пайн, как они её называют с плохо скрываемым чувством превосходства, никому не жмёт руки и выходит, оставляя за собой грубый отзвук крепких каблуков. Худенькая секретарша провожает усталым взглядом эксцентричную посетительницу и тихо вздыхает. Пайн вырывается на шумную улицу и тоже вздыхает, а через минуту блестящий автомобиль уже мчит её по солнечным улицам прочь от высокой стеклянной башни. Она отправляется к окраине, где меняет машину с жёлтой на чёрную, и несётся дальше, дальше... Мимо обжитых идеальными семействами открыточных коттеджей, длинных церквей, мимо заправок и супермаркетов, мимо благовидных городишек, пиявками присосавшихся к огромному городу, она несётся к белоснежной громаде-коробке, вальяжно растянувшейся в тёпло-жёлтом поле. Знойно стрекочут кузнечики в траве и шуршат шины по гравию, конвеерный гул и лязг скрыты за толстыми чистыми стенами.***
Уже на рассвете следующего дня Бэтти стоит на балконе рядом с Мираж, уставившись на жалко дрожащую на океанских волнах бледную лунную дорожку; в стороне, вдалеке встаёт жаркое, пылкое солнце. Блондинка курит тонкую блестящую сигарету, похожую на сахарную палочку. - Я не понимаю этого. Просто, блять, не понимаю. Сами дают мне завод, где половину оборудования нужно нахер переделывать… Да какую половину, больше даже, причём заниматься этим должна тоже я и мои специалисты... А потом недовольны, что мы не укладываемся в сроки. Мужики, одним словом – мужики… Что я им, родить эти все партии должна, что ли? Волшебными каблуками щёлкнуть? Зато на собраниях мне все стулья отодвигают да кофе подносят с улыбочкой, джентльмены хреновы… Я тебе говорю, все проблемы от них. Нет, ну блин: собралась команда директоров и ноет, как кучка первоклассников. Хотят, чтобы всё сразу магическим образом сделалось так, как им надо. Как будто если на меня наорать, станки сами собой запустятся... - Тебе нельзя столько нервничать, - флегматично произносит Мираж. - Каждый раз со своих директорских тусовок как заведённая возвращаешься. Успокойся, вы только недавно начали, времени полно ещё... - Нихрена не полно его. Нихрена, понимаешь? Нам с тобой уже скоро в тот возраст, когда всякие девочки-пай рожают слюнявых детишек от слюнявых мужей и устраивают свои наседочные посиделки с обсуждением семейной бытовухи... А мне этих кровососов видеть тошно. Не для того пахала всю жизнь, чтобы какие-то пузатые козлы мордой в дерьме возили. Я для них не выше секретарши затюканной, понимаешь? Они даже не верят, что всё, что мы им продаём - это моя работа, думают, там целый цех инженеров пашет, а я глазками хлопаю, термины по бумажке учу... - Не надо только свои подростково-детские травмы на весь мир переносить. И семейная жизнь у тебя дерьмо, и мужики все мрази поголовно, никто не ценит, не уважает... Элизабет кидает на напарницу взгляд, способный снести бетонную стену. Мираж переступает с ноги на ногу, глядя на море, зябко поводит плечами, давит сигарету в пепельнице. Не смотрит Бэтти в глаза. - Да причём тут я?! Тут не только ведь я! Тут вообще все: и секретарши, и продавщицы, и певицы, и полицейские... Все - должны быть глупыми куклами. И ты тоже. Неужели не понимаешь? Или ты думаешь, что тебя эти ублюдки ценят и уважают? Ну да, конечно, блять - когда они тебя трахают, то ещё как... Я всё никак не пойму, тебе и правда нравится подстилкой для богатых уродов быть? - Сказала богатая уродка, - невозмутимо хмыкает Мираж, вновь закуривая. - Ах вот как, да? Я для тебя такой же кусок мяса, как ты - для них? Богатая мамочка вместо богатого папика, да? - Ты больная просто. Уж кому тут и нужен папка, так это тебе. Но я на тебя по этому поводу не ору, как бешеная. Пойдём спать, Бэттс, - устало прикрыв глаза, Мираж медленно морщит лоб и зевает. - Сейчас все на нервах, не только ты одна. Не хочу ссориться из-за какого-то дерьма. - Ты правда ничего не понимаешь? - шепчет Элизабет, целуя Мираж в смуглую щёку. - А ты правда думаешь, что сможешь в одиночку изменить этот сраный мир? - Разве я одна?***
Когда две разные женщины снова проснутся в одной постели, компактный уютный мир за высоким окном, ограниченный береговой полосой островка, будет утопать в жарком мареве солнца, как и вчера. Будут снова ласково шуметь море, ветер и песок. Охранники, уборщики, пилоты, наёмники, программисты и техники огромной резиденции будут заняты своими будничными делами. Далеко за океаном будет всё так же бешено кипеть большой старый город. Белоснежный завод в жёлтом поле будет жужжать проводами, окружённый ленивыми кузнечиками. И множество ещё городов, и множество заводов... Когда две разные женщины снова проснутся в одной постели, они будут любить друг друга, как и вчера - глупо, зло, жадно, искренне. Ни одна из них не тешит надежд о бесконечности вместе и ни одна не желает расставаться.