Не плачь и не бойся?

- А сейчас, крыса, мы тебя казнить станем! – провозгласил радостно Матвей. Внушительный кулак в оплетке самодельного кастета прошелся у самого лица. Аля не шелохнулась, только скулы заметно напряглись. Двое держали девочку, заломив ей за спину руки. Остальные обступили, отгородив расправу от случайных глаз. Девчонки, мальчишки, ровесники и постарше. Толпились в веселом предвкушении, как ожидают увлекательной игры. Галдели, обсуждали, угрожали… Аля не реагировала. Зеленые блестящие глаза не отрывались от противника, бледное личико оставалось до странного спокойным. Она упорно молчала и лишь прикусывала губу, когда школьный царек в пылу расправы целил ей кастетом в подбородок. - Значит, ты у нас святая? – набирал Матвей обороты. – Гринписовка, твою мать! Компания дружно загоготала. Матвей театрально вскинул руки, шикнул, добиваясь внимания. - А я знаю! – захихикал воодушевленно. – Она это, как ее, о! Интервентка, шпионка тайная! Разводит их и в дома подбрасывает, чтоб заразу всякую разносили!.. Сама крыса, вот с крысами и цацкается. С ними, наверно, и жрет, и спит! Аля неожиданно расхохоталась. Как в истерическом припадке – закинула голову и зашлась. Ребята растерянно притихли. Топтались, переглядывались, а девочка не умолкала, пока взбешенный Матвей не ударил ее по губам. Смех захлебнулся, и наступила тишь. Аля облизнула губы, сплюнула кровью, негромко произнесла: - Крысы лучше, чем вы. Тараканы лучше, чем вы. Они живые. Вы – это грязь. Сейчас и потом, до смерти! Перевела дыхание и снова плюнула, пытаясь достать обидчика. Парень вовремя отскочил. Взревел от злости, замахнулся, но завершить экзекуцию не удалось. - Медведь, остынь, ну че ты? – Юрик из десятого, Матвеевский первый зам, рискнул в разборку вмешаться. Встрял между боссом и жертвою, уперся в Матвея как в шкаф. – Пришибешь еще дуру, нафиг надо?! Все равно не поймет ни хрена. Вот сделаем лучше по-другому! – принялся что-то увлеченно бормотать Матвею в ухо. Толстяк кривился, но слушал. Потом одобрительно закивал и, круто развернувшись, закомандовал напряженно ожидающим подручным: - Юрась дело придумал, сейчас мы эту сучку психованую проучим. Что надо наказаньце! Потопали по быстряку, недалечко тут. Подхватив отчаянно сопротивляющуюся Алю под руки, компашка поволокла ее следом за удаляющимися предводителями. Туда, где на отшибе пришкольного скверика маячили заброшенные кирпичные гаражи… * * * - Скули погромче! – заключил на прощанье Матвей, зашвыривая ее рюкзак в глубину пропахшего мочой и плесенью сумрака и задвигая на пару с Юриком тяжелые, обитые изнутри металлом створки. – Наркошиков, может, тутошных докричишься. Они, базарят, до малолеток падкие. Повеселишься, жизнь разнообразишь. - Пошел ты! – выкрикнула Аля, запустив по захлопнувшимся дверям подхваченным обломком кирпича. Снаружи захохотали. Девчоночий голосок, кажется Ленкин, радостно пожелал: - Слышь, Крыса, а ты родственничкам поплачься! Пускай уж выручат, раз подписываешься за них! Насмешки, улюлюканье, шальные от задора голоса и топот множества ног на диво быстро утихли. Аля не могла поверить счастью – неужели вправду убрались! Страха почему-то не было. Только облегчение и усталость. Она ожидала худшего. Считала, станут избивать. Матвеевская свора всю школу держала в повиновении и открыто терроризировала тех, кто оказывался в списках неугодных. В основном, конечно, доставалось «лохам», ботанам и малявкам. Первые, в их числе Аля, служили хулиганам бесплатным развлечением, когда тех постебаться переклинивало. Зубрилы, соответственно, отрабатывали относительное спокойствие контрольными, самостоятельными и домашкой. Младшеклассников от души «доили», отбирая завтраки и карманную наличность. Учителя проделок банды предпочитали не замечать. Дирекция изредка вызывала Матвея и его подручных на пространные воспитательные беседы, но меры этим и ограничивала – оба родителя парня занимали в городской прокуратуре не последние хлебные места. Соответственно, с именитым отпрыском ссориться не полагалось. Тем более, Матюша был далеко не дурак. К детям из семей влиятельных беспричинно не придирался. Даже наоборот, частенько дружбы искал. На занятиях являл образец примерности. Педагогам не дерзил, хоть и держался с презрительным высокомерием, да и соклассникам оскорблений не спускал. К его помощи учителя прибегали, если требовалось приструнить чересчур зарвавшихся и хамовитых. И Матвей просящим не отказывал, получая немалое удовольствие от процесса и наблюдая как его личная значимость будто на дрожжах растет в глазах свидетелей - и маленьких и взрослых – от одного такого выгодного эпизода к следующему. Порой, когда конфликтов не намечалось, он заставлял прихлебателей разыгрывать их намеренно, чтобы после, разрулив ситуацию, обрести свежую порцию славы и напомнить лишний раз подчиненным: кто в их тесном и склочном мирке единственный признанный авторитет. Его побаивались даже выпускники, потому что восьмиклассник Матвей габаритами и силой никому из старших не уступал, и где не мог одолеть ловкостью, обходился весом. Он умел ударить так, чтоб следов не оставалось. А приближенные поговаривали за глаза: папочка прокурор любимому сынуле регулярно устраивает экскурсии то в один городской участок, то в другой, именно с целью в кулачном искусстве попрактиковаться. Кое-кто слухам возмущался. Но Аля верила. Она не раз наблюдала, насколько заводит Матвея пущенная противнику кровь. И беспомощность жертвы. И возможность морально раздавить. Но, пугаясь до смерти, виду не подавала. Упрямо себя отстаивала или безразлично замыкалась. Но пресмыкаться? Упрашивать? Не дождутся и не мечтают пусть! В некотором роде, такое поведение Алю берегло. Над ней насмешничали, да. Давно списали в изгои. Без пакостей и подковырок она не помнила дня. Но руку поднимать остерегались. Последствия выходили плачевные. Если деваться было некуда, Алю словно подменяли. Из безответной и слабой она превращалась в фурию. Царапалась, кусалась, вцеплялась ногтями в лицо. Сопротивлялась до последнего, да еще и молча, отчего противникам и зевакам становилось жутко вдвойне. Поэтому драки с девочкой старались не затевать. Обычно, сегодняшний случай вполне подходил под исключение. Как любой истинный авторитет, Матвей не мог пожаловаться на отсутствие поклонниц. Выигрышное положение вожака с лихвой компенсировало недостатки внешности. Школьные кокетки едва ни в очередь становились – за августейшим вниманием и сопутствующим ему титулом подруги. Нынешняя официальная девушка - голубоглазая и светлокудрая Лена, та самая, что пожелала запертой в гараже пленнице обратиться за помощью к грызунам - была действительно красива, неимоверно избалована и являлась счастливой обладательницей сразу двух братьев-крепышей, учащихся классом младше. Привилегированное положение сестры соответственно сказывалось на братиках. Они безнаказанно задирали погодков, увлеченно гоняли малышей, всласть обижали девочек. Но больше всего обожали – измываться над живностью. Называли это «научными экспериментами» и гордо потом демонстрировали воротящим носы приятелем очередную искалеченную тушку. Справедливости ради следует уточнить: экспериментировали юные вивисекторы на зверушках маленьких и безответных. Могли распотрошить голубя или надуть через соломинку лягушку, или забросить ящерицу в банку с кипятком. А вот сегодня - добыли где-то крыску. Время было обеденное, народ зависал в столовке. Школьный стадиончик до времени опустел. Мучители сначала привязали зверька за хвост длинной суровой ниткой и самозабвенно обстреливали щебенкой отчаянно пищащую мишень. А когда выдохшаяся, чуть живая жертва затихла, вознамерились сжечь ее живьем. Заметившая неладное Аля вмешалась как раз в критический момент. Огрев одного из мальчишек портфелем по затылку и от души пнув его братца в пах, она подхватила безжизненное мятое тельце и бегом припустила прочь, не оборачиваясь на яростные выкрики и свистящий вдогонку щебень. Спряталась на рабочем дворике у кочегарки, перевела дыхание и принялась спасеныша обследовать. На первый взгляд, ситуация складывалась плачевно. Крыска в себя не приходила, только тихонько вздрагивала и шевелила окровавленным носиком. Большая часть хвоста оказалась раздавленной камнем, половина спинки обожжена. Но Аля и не думала сдаваться. Собравшись с духом, она перочинным ножиком отсекла изувеченный хвост, перетянула обрубок ниткой и, завернув крысенка в отстегнутый капюшон курточки, помчалась в школьный медпункт. Ей сказочно повезло. Фельдшер отлучилась, а оставленная за старшую практикантка оказалась чрезвычайно увлечена – телефонным романтическим общением. Велела обождать, отвернулась к окну и намертво в мобилку вросла, воркуя и слащаво подхихикивая. Лоток с перевязочным материалом, включающим пузырьки перекиси, бинты, вату и стрептоцид, стоял открыто на столике в углу. Аля раздумывать не стала. Сунула добычу за пазуху, ступила к студенточке. Тронув за плечо, пропела робким голоском, что позже зайдет. Побыстрей ретировалась и прокралась обратно к кочегарке. Укрывшись в закутке у водостока, занялась врачеванием. Сняла остановившую кровотечение нить. Обработала перекисью культяпку и засмоленную спинку. Раздавив таблетку стрептоцида, присыпала поврежденные места. Потом выудила из рюкзака бутылочку с недопитым холодным чаем и попыталась крыску напоить: обмакивала пальцы в жидкость и целилась капелькой в полуоткрытую крохотную пасть. Крыска изредка сглатывала, из чего Аля сделала вывод, что какая-то часть чая по назначению все же попала, а потом, вдруг, тоненько чихнув, отодвинула голову. Аля сразу отставила чай. Она понимала, что ее помощь – капля в море, и если у зверька повреждения внутренностей, он все равно неминуемо умрет. И от этого больнее было стократно. Она, которая не страшилась вида крови и упрямо улыбалась в ответ на причиняемую боль, сейчас плакала от жалости к невинному, беспомощному, отвратительному в глазах людей существу, всем сердцем умоляя… Бога ли? Природу? Судьбу?.. Чтоб ему сохранили жизнь. Держа звереныша в сведенных ковшиком ладонях, Аля уселась на колени, прислонившись плечом к стене, и сосредоточенно согревала его дыханием. С безумной, ниоткуда зародившейся надеждой – вместе с выдохом она передает крыске частицу себя, собственной жизненной силы. Если не собьется и постарается, это поможет… Если очень-очень. Изо всех сил!.. В ладонях наметилось шевеление. К губам притронулись, пощекотали. Аля отстранилась, боясь поверить. Встретилась взглядом с блестящими антрацитовыми бусинками, осторожно погладила пальчиком шелковистую пепельную шерстку. Крыска извернулась, обхватила палец лапками. Внюхивалась долго. Выпустив, неожиданно широко зевнула и свернулась серым клубочком, упрятав мордочку в серебристый живот. Понаблюдав за пациенткой и убедившись, что опасность все-таки миновала, и крысеныш просто крепко спит, Аля бережно переместила зверюшку обратно в капюшон. А капюшон, аккуратно пристроила в основное, самое вместительное отделение ранца на уложенный плашмя учебник, сверху для конспирации набросав скомканные листочки черновиков и парочку грязных салфеток. В самом розовом, крылатом настроении, взвалив рюкзак на плечо, Аля миновала двор, стадион, приблизилась к школьным воротам и… обреченно остановилась. Ее давно поджидали. * * * Секунд тридцать боролась с растерянностью – вдруг передумают и возвратятся? Потом охнула и наощупь побрела вглубь вонючей, влажной темноты, всматриваясь и шаря вокруг себя руками. Рюкзак отыскался в стороне, у груды истлевшего тряпья. Прихрамывая, Аля вытащила его поближе к свету, трясущимися пальцами расстегнула. Сначала, конечно, они допытывались, куда Аля спрятала крысенка. Обещались звереныша в Алином присутствии: в асфальт вкатать, на костре поджарить, шкуру снять, так далее и тому подобное. Но девочка, безмятежно угрозы выслушав, равнодушно посоветовала для начала обыскать. Ее саму, вещички, а лучше – прилегающую территорию, по сантиметру. Мол, она с удовольствием понаблюдает, как толпень великовозрастных обормотов будет разыскивать давно и прочно смывшуюся крысу. Мальчишки, конечно, рассвирепели. Но – удивительное дело! – поверили Але беспрекословно. И на ней же отыгрались. Вот поэтому колено сейчас и болит. И рука. И бок… Да и хрен бы с ними! Капюшоновый сверточек сверху примялся, Аля его расправила, отогнула края. Наружу высунулась деловито щупающая воздух усатая носопырка, следом – головка с настороженными круглыми ушками. Аля подставила ладонь, и крыска тотчас на нее вскарабкалась, будто по жизни только и делала, что сидела на человеческих руках. - Привет, малыш. – Прошептала девочка нежно. – Я очень за тебя рада. Так рада, ты не представляешь. И, по-моему, ты у себя дома. – Она грустно обвела рукою свою нечаянную тюрьму. Крыска приподнялась на задние лапки, вытянулась столбиком, и еле слышно зацокала. Аля пересадила ее на плечо и начала рыться в рюкзаке. Поиски увенчались успехом. В боковом внутреннем кармане нашелся вчерашний бутерброд, а на дне большого отделения – кусочки овсяного печенья. Алины глаза к полутьме уже притерпелись, и теперь она могла в деталях рассмотреть их с крысенышем место заточения. Впрочем, не так. Крыска отсюда наверняка сумеет свободно уйти, но вот Але малой кровью не отделаться. Гараж старый, но строился на совесть. Окошки-отдушины незаметны, скорее всего - заложены. И вообще, ветхой развалиной, если отмести завалы из хлама и гниющие зловонные островки, помещение не смотрится. Возможно, законный хозяин временно о нем подзабыл, и этим воспользовались ушлые бомжи. Срезали замки, утянули что можно, раскурочили остальное и превратили в гибрид туалета с ночлежкой. Брр!.. Крыска увлеченно хрустела печеньем. На закуску Аля выделила ей хлебный мякиш, смоченный в остатках чая. Девочка несказанно обрадовалась, когда обнаружила, что не выбросила бутылочку и не забыла у кочегарки. Без еды она продержалась бы запросто. Но отсутствие питья – серьезнее, чем просто неприятность. А неприятности в одиночку не подкатывают. Алю подстерегала новая беда. Холод. Он все настойчивей давал о себе знать. Девочка уже обошла гараж вдоль и поперек раз двадцать. Обстукивала стены в надежде наткнуться на отдушину, просматривала квадрат за квадратом цементный изгаженный пол и потолочные недосягаемые балки, всем весом налегала на двери, в надежде хоть капельку их приоткрыть. Тщетно. Сверху узкими дорожками продолжал проникать тусклый свет, несмотря на то, что время по Алиным подсчетам было уже позднее. Сегодня полнолуние. Туч, наверное, нет. Слава богу, хоть что-то хорошее, но… Плакать хотелось с каждой минутой сильнее. Прихватывал морозец, и от дыхания вздымались облачки пара. В тело ввинчивался озноб, ступни и ладони противно немели, хоть она без конца растирала их, притоптывала, чтобы кровообращение восстановить. И еще ее клонило в сон. Чем дальше, тем больше, нестерпимей. Просила же маму купить мобильный. Пусть захудалый, дешевенький и подержанный. «Баловство это… У нас денег нет… Потерпи до лета… Может, позже…» Дотерпелась, блин, дождалась!.. А придурки эти раньше завтрашнего утра не явятся. Им же нужно примерно ее наказать, чтоб потом всей школой косточки перемывать и пальцем тыкать. Неужели не боятся, что ее искать станут, что случится скандал? Совершенно верно – плевать им. С высокой превысокой колокольни. Красивое словечко – маргинальный – означает вовсе некрасивую вещь. Что ты фактически отброс и отщепенец. И в глазах обеспеченных ценишься много меньше, чем какой-нибудь породистый той-терьер. Паршивая правда жизни. Что сделают ее родители, когда обо всем узнают? Кинутся они на разборки? Заявят на виновных в милицию? Предъявят претензии школе?.. Послушайте, не смешите. Только не Алина семья. Всего и всех боящаяся мама, вкалывающая без роздыху в погоне за добавочной копейкой, и годами никого вокруг не видящий кроме ненаглядных «поллитровочек» отец. Ей дома светит выволочка, если не порка. Потому что: «сама виновата! Головой надо было думать!» и «совсем сдурела девка! Это ж сообразить такое – крысов защищать!» Нет, ну естественно, если она замерзнет тут насмерть, шумиха нехилая подымется. Но если дело окончится благополучно, как пить дать спустят на тормозах. Кстати, где ее подружка? Спохватившись, Аля прислушалась. Шуршание и топоток маленьких ножек, раздававшиеся поблизости, отвлекали и не давали упасть духом. Но теперь звуки затихли, и одновременно с давящей тишиной принялось наваливаться одиночество. Звереныш ушел. Ниточка оборвана. Ей страшно, господи, как же ей страшно! Стуча зубами и всхлипывая, Аля устроилась у сваленных в кучу досок, подложив картонки для тепла. Свинцовыми волнами наплывала дремота. Кружилась голова, тошнило. Аля натянула поглубже капюшон, поджала ноги, спрятала ладошки в рукава. Она больше не может. Ей надо поспать. Спать... Будь, что будет… * * * Мочку ожгла боль. Аля вскинулась, схватилась за ухо. В недоумении ощупывала, поднесла пальцы ко рту. Тронула языком, ойкнула. Кровь. И ухо печет! Как будто ее… укусили?! В панике потерла глаза. Дрожа и вздыхая, вгляделась. Напротив, над торчащей из кучи жердью, теплилась красным мерцающая пара огоньков. Не подумав, протянула к огонькам руку. Тут же отдернула, замерев. Следом за рукой из темноты в световую дорожку выплыла заостренная хищная голова. Взрослая крыса - небывалых, огромных размеров. Сгустившийся сумрак размывал, растушевывал ее контуры, превращая исполинского грызуна в ожившего сказочного монстра. Облыселая уродливая морда, крохотные злобные глаза. Девочка в ужасе отодвинулась, вжалась спиною в доски, боясь шевельнуться лишний раз. «Пожалуйста, пожалуйста, не трогай! Я ничего тебе не сделала! – просила мысленно, словно животное могло услышать и тем более понять ее объяснения. – Прости, что заняла твое жилище. Я не могу уйти, меня заперли…» Крыса подобралась горбиком, спрыгнула. Неторопливо подошла, уселась на задние лапы, глядела - глаза в глаза. Аля обняла себя руками. - Ххолоддно! – пожаловалась натужно, выбивая зубами дробь. – Ног не чувствую совсем… Крыса потянулась, балансируя, ткнула в девочку носом. Шумно втянула воздух, протяжно и сипло взвизгнула. В следующий миг окружающее Алю пространство ожило. Заполнилось топотом, шелестом, треском. Приземистые гибкие тела. Перетекали, прыгали, кружились. Съезжали по стенам. Шлепались с потолка. Просачивались в невидимые щели. Сновали деловито ручейками. Кишели между досок и тряпья. Ближайшие отряды грызунов начали окружать девочку. Подобравшись вплотную, ринулись по одежде вверх. Закричав, она принялась отбиваться, но не успела и нескольких отбросить, как оказалась буквально погребена. Взобравшись на Алю и уцепившись, крысы повисали без движенья. По ним карабкались следующие и снова повисали – на собратьях. За считанные минуты Аля оказалась внутри тяжеленного и дурно пахнущего, но удивительно теплого кокона. Свободными оставались лицо, спина и руки до локтей, руками Аля держалась за доски, упорно пытаясь встать. Если она поворачивалась, крысы возмущенно попискивали и тоже меняли положение, чтобы не свалиться. Но ни одна из них Алю не кусала. Шок миновал, заодно отступила истерика. Аля позволила себе расслабиться и медленно-медленно, постепенно, выпрямила ноги. А потом, осмелев, упрятала под живое одеяло и руки, удобно сложив ладошки на животе. Тело полностью отогрелось, и теперь ее снова затягивало в сон. Веки тяжелели, неумолкающие скрежет и треск сливались в монотонный гул. Крысиные стайки в гараж продолжали прибывать, но основная их масса скапливалась где-то в глубине, под противоположной стенкой. Оттуда слышалась громкая возня и аккорды сердитого писка. Невзирая на шум, Аля крепко уснула. * * * Она взбирается на обрыв. Нащупывает пальцами опору. Прилегает всем телом, распластываясь чтобы не упасть. Далеко под ногами колышущееся пальмовое море. А вверху топорщатся изгрызенные каменные пласты. Похожие на разинутую пасть сраженного намертво обвалом гигантского доисторического ящера. Она обязана туда добраться. Если хочет обмануть погоню и малость еще просуществовать. Идея, в общем, утопическая – все равно счет каплет на дни. И смерти пугаться поздно. Но покорно ждать нападения, как назначенная в жертву овца?!.. Выкусите, господа хорошие! Она вам еще нервишки потреплет. И с собой на тот свет заберет. Ландшафт, вдруг, переворачивается, стремглав уносится вниз. Аля наблюдает сверху, с высоты орлиного полета, как по отвесному голому склону спешно карабкается миниатюрная человеческая фигурка. На ней высокие сапоги и мешковатые кожаные бриджи. Наискось через спину брошен ремень перевязи, с болтающимися на бедре ножнами и подобием легкого арбалета. Черные длинные косы свободно развеваются на ветру. Но Аля знает наверняка: спешащий наверх – мужчина… Порыв ледяного вихря толкает девочку в бок. Аля заваливается и начинает падать, беспомощно кувыркаясь в круговерти воздушных потоков. Из облачной пелены выныривает черная тень. Огромный дракон подхватывает ее за плечи крюками острых когтей. Пробивая одежду, вонзая до крови в тело. И, зависнув на простертых крыльях, принимается насмешливо рассматривать. Аля понимает - это не спаситель. И она не больше, чем его улов. Немигающие бездонные глаза рептилии, посветлев, зажигаются красным. Дракон склоняет к Але увенчанную шипастым гребнем голову, свирепо длинно шипит и еще глубже впивается когтями. Девочка не выдерживает и кричит изо всех сил! Стремительное падение. Встряска. Играющие солнечные блики… Она согнулась на корточках у насыпи грязного хламья. Чтоб не терять равновесие, уперлась пальцами в пол. Крысиных полчищ простыл и след. А в дальней торцевой стене, заливая гараж утренним свежим светом, зияет здоровенная дыра. Едва ли не больше собственного Алиного роста…