Опасен и уязвим

Бен смотрит, как корчится лежащий на земле парень. Его лицо и грудь похожи на кровавое месиво, и он хрипит от боли, воет, прикрывая трясущимися руками отбитую грудь. Лайнус исподлобья обводит взглядом окружающих, смотрящих и молчаливых. Бен усмехается и размазывает ладонью алую пену с губ, морщится от саднящей боли на щеке и в ребрах. Он сжимает пальцы в кулак и видит глубокие ссадины на костяшках, оставленные ударами. Рука горит, как и затылок. Этот ублюдок больно припечатал его к клетке прежде, чем его уняли. - Хватит! – тихо приказывает Лайнус, и бьющие отступают, уступая ему место. Бен сплевывает, прищуривается и, склонив голову, долго и пронзительно смотрит безучастными голубыми на выкате глазами сначала на лежащего, потом в небо с надвигающимися густыми облаками, затем на своих людей, ждущих развязки. Лайнус делает шаг, склоняется и процеживает разбитыми губами единственную фразу, звучащую, как приговор, «Ты сдохнешь!», а потом уходит. Здесь, на пороге дома, так мертвенно тихо, что закладывает уши. Бен прислоняется мокрой грязной спиной к двери и оседает. У него дрожат ноги и гулко бьется сердце, но он спокоен и как-то странно счастлив. Это счастье разливается приятным теплом вдоль позвоночника, проступает крупными каплями пота на висках, жжет глаза и растягивает губы в тонкую кривую улыбку. - Бен? – звучит голос над головой, и теплые нежные руки Джульетт опускаются на плечи, скрещиваются на груди, спотыкаются пальцами о пуговицы и замирают на солнечном сплетении, крепкие и чистые. Ее волосы щекочут, когда она склоняется, чтобы коснуться губами щеки, прячет лицо в изгибе шеи, заставляя Бена откинуть голову и вздохнуть. Она, вся такая необыкновенно светлая и умиротворенная, по какой-то причине любит его. Джульетт гладит его избитые руки, переплетая пальцы, и кровь пачкает ее ладони. Она прижимается грудью к спине, и пара возбужденных горошин груди упираются ему в лопатки. Бен кусает губы, хмыкает. А потом подхватывает ее и заставляет лечь к себе на колени. - Ты весь грязный! – улыбается она и морщит нос. – От тебя пахнет! - Насыщенный день, Джульетт, - поясняет он, наклоняется он над ней, смотрит изучающим взглядом и оставляет губами след на подбородке. - Ты не-воз-мож-ный, Бенджамин! – смеется Джульетт, пытаясь спрятаться от нежных укусов, но поддается, когда Лайнус накрывает ее губы своими. Тонкая ткань блузки на ее груди натягивается, кожа покрывается мурашками, едва он касается подушечками пальцев ложбинки, оставляя грязные кровавые отпечатки. – Может, мы продолжим внутри? - Может быть, - задумчиво тянет он слова, накручивая на палец прядь ее светлого локона. И смотрит прямо в душу, глубоко и остро. Джульетт не всегда выдерживает этот взгляд, но она старается удержать его подольше, потому что потом он улыбается. Улыбка Бена, не та, которая может вызвать приступ удушья и безвольного страха, а та, которой он улыбается только ей и только в часы близости. Бен становится уязвимо трогательным. - Ты - моя, Джульетт! Ты всегда будешь только моей, - голос переходит на шепот, и она поднимается с его колен, забирается на бедра, плотно прижавшись к паху, и обхватывает их ногами. Обнимает за шею, коротко облизывает губы и дергает за пуговицы рубашки, раскрывая его грудь. Бен задерживает дыхание, секунду медлит. Вероятно, он очень пожалеет, что их увидят такими открытыми. Но его возбуждает ощущать ладонями ее гибкую спину, рисовать влажную дорожку вдоль шеи, слышать ее прерывистый шепот «Бен, остановись!», видеть затуманенный взгляд из под ресниц, вдыхать ее аромат. И, прежде чем, Джульетт спрашивает «Давай уедем отсюда…», он твердо чеканит «Нет!» Без надежды на объяснения. Он знает, почему. Она догадывается, почему. - Люби здесь и сейчас! – жестко царапает он губами ее висок, наблюдая, как уносят тело избитого Другого.