Северные Лестремисты

Со временем начинаешь привыкать к ночным кошмарам. Но просыпаясь по утрам в холодном поту, тяжело отличить сон от реальности. Потому что каждый раз я думаю, что умираю. А знаете, что может быть хуже смерти? Только встретиться с ней лицом к лицу и не умереть. Именно в такие моменты жизни действительно проносится перед глазами. Теперь каждый новый день — борьба, каждый новый проигрыш — доказательство того, что второй шанс не должен был достаться тебе. И на губах застывает лишь одно слово: страх. После этого ты не боишься ничего. Ты будешь храброй, но лишь до тех пор, пока не закроешь глаза. — Адриа, проснись! Мои ботинки промокли от осенней слякоти, а ветер задувал под тонкий свитер. Я замерзла настолько сильно, что больше не чувствовала дрожь в ногах, а пальцы стали медленно разжиматься. Шелест листьев был единственным звуком в моей голове. Я не чувствовала ничего, кроме страха, которым кричало мое сознание. — Адриа, проснись! Я слышала собачий вой, теперь в паре метрах от меня треснула ветка. Боль будто пронзила мое тело. Меня оставили одни, чтобы нашли другие. — Адриа! Слишком поздно. Он знает, какова на вкус плоть, на которую он может меня разорвать. Я знаю, какова на вкус пуля, которой я могу его убить. Но из-за кустов со злостью на меня смотрят два красных глаза, а я понимаю, что пулю оставила в обсидиановой шкатулке брата. — Адриа, ну же! Волк медленно выходит из-за кустов, а я осознаю свою самую большую ошибку: это не он, а она. Это была Бэкка. Огромная черная волчица расправляет плечи, нагибается к земле и скалит зубы. Я думаю лишь о том, с какой радостью найдет мое тело брат, если Матёрая оттащит меня к границе. Вот именно сейчас мне безумно хочется бежать, но ноги не двигаются с места, а хвост Бэкки медленно поднимается вверх. Я слишком хорошо знаю поведение волков, чтобы усмирить страх до того, как Матерая прыгнет на меня. Я с сокрушительным ударом падаю на землю. Голова заболела так, что я даже не почувствовала как когти рассекли мою шею. Но в красных глазах не было ни злости, не насмешки, только сожаления. Они прожгли меня изнутри, вытесняя и боль и страх: "Милая, так надо". Горячее дыхание Бэкки дошло до моей щеки. Рана заныла огнем, и я закричала. Матерая хотела мне что-то сказать, но я схватила ее за шелковистую шкуру, которая стала редеть. Девушка положила холодную на ладонь мне на рану и сказала: "Очень жаль, что тебя поведу я, Александрия".