Романтика Одиночества

Романтика одиночества

Посвящаю Олесе

— Юноша беспокойно лежал на кровати; поворачиваясь то налево, то направо. Лёжа на спине и животе он пытался найти удобнейшее положение для сна. Сознаваться себе, что виной телодвижениям было не неудобство, а нервы, не хотелось. Это состояние нельзя однозначно назвать бессонницей: спать хотелось ужасно, порой сильнее чем дышать, тело ломило, словно у наркомана; усталость была как физическая, так и духовная, она уже почти довела парня до истощения. И всё же сон не шёл, а снотворное перестало приносить эффект. И на месте не улежать - то рука затечёт, то место нагреется. Движение - это жизнь? Сейчас звучало как насмешка. Дыхание учащалось, оно было глубоким и нервным. Пу! С таким звуком нервы сдались. Юноша рывком покинул своё ложе; три раза ударил кулаками в стену и начал быстро одеваться. Движения его были порывисты и неточны. Он злился на себя за неуклюжесть и всё сильнее хотел вырваться на улицу.

I Это был тихий поздний вечер. Улица освещалась фонарями. Он шёл по середине дороги, держа курс на местный парк — его любимое место прогулок. Вокруг царила иллюзия тишины, которую разрывали лишь редкие в это время авто. Но человек, возомнивший себя то ли машиной, то ли пьянчугой, впавшей в детство, упрямо бороздил белую отделяющую полосу дороги и пытался ни о чём не думать. Его дыхание всё ещё было глубоким, но на этот раз приносило лёгкое удовольствие. Юноша вдыхал холодный, щекочущий ноздри воздух и выдыхал пар. О, как он любил это занятие! Со стороны выглядело глупо, но уже в который раз помогало взять себя в руки. Ночной путешественник был из тех людей, кто ни разу не брал сигарету в рот, но почему-то чертовски любил курить. За неимением вредной привычки, парень мог позволить себе "курить" воздух. А что не так? Чуточку фантазии и вот он уже активный курильщик или, например, дракон, выдыхающий прозрачное пламя. Однако в голове нашего героя вяло метались сейчас совсем другие глупые философские мысли. Например: о смысле жизни; о том, не врут ли, когда говорят, что женщины во многих аспектах развиваются быстрее мужчин; о будущих поколениях, о своём будущем. Он сам задавал и сам отвечал на свои вопросы, даже приводя аргументы. Но всё это был лишь отвлекающий манёвр. Парень прекрасно знал, что держать голову пустой в такие моменты невероятно сложно, а если не он, то то же подсознание подкинет мыслей, и они будут ещё глупее и страшнее. Юноша поймал себя на мысли, что хочет с кем-нибудь поговорить и излить душу. Память, как назло, не подкидывает никаких вариантов. Желание нырнуть в тоску глубже перебило наблюдение: белая полоса идёт дальше пунктиром; это означает, что пора повернуть направо - в парк. Парк представлял из себя неровный овал асфальтированной дорожки. Внутри этого овала находилось озеро. Оно было исключительно чистым для большого города; в иные дни можно увидеть дно в неглубокий местах. Размерами парк особо не блистал; один обход вокруг овала - не более семиста метров. Были тут и лавочки. По мнению юноши одна из них выделялась. Если провести линию от этой лавочки через озеро в сторону дороги, то она разделяет пополам озеро и сам парк, если присмотреться. Он обожал сесть на неё после заката солнца и внимательно следить, как искусственный свет занимал место естественного. Практически одновременно загораясь, фонари разогревались и светили всё сильнее. Чем не пародия на восход солнца? Чем больше света исходило от них, тем чётче проявлялись они на поверхности озера. Это было завораживающее зрелище. И в этот бессонный час наш герой не отказал себе в удовольствии ещё раз поглазеть на описанное.

II Сев на лавку уже совершенно спокойным, юноша захотел побаловать себя светлыми воспоминаниями. С этим парком у него многое связано. Бегать он начал именно тут, тут же любил иногда почитать, в этом озере однажды... Мысли как-то сами одномоментно испарились, когда в поле зрения возник потенциальный собеседник. Им оказался старичок интеллигентной наружности: деловой костюмчик по погоде, матовые, явно дорогущие туфли, некорректно довершала образ шотландская шапка на седых волосах. Также цену ему набивала собака породы хаски, с которой он вальяжно разгуливал по парку. В принципе, даже ночью прохожие случаются, но чтоб такие... «Знать бы ещё как завести разговор...» — подумал юноша. Но визитёр помог решить эту проблему: он сам подошёл к единственной не пустующей лавочке и вежливо спросил: — Я присяду? — Да-да, конечно. Парень ощутил облегчение: куда проще поддержать разговор с незнакомцем, нежели дать начало, по крайней мере - ему. — Вы довольно богато одеты для этого района. — Зато по тебе сразу видно — местный, — парировал нежданный собеседник. Юноша стушевался и невнятно спросил: — Зачем вы ко мне подсели? — А это твоя личная лавочка? Я должен заплатить оброк? Не понимая такой резкости, юноша всё же решил принять правила игры. — Да, должны. Думаю, беседы по душам мне хватит. Сегодня я щедрый. — А больше я ничего не должен человеку, которого вижу впервые? — Раз уж вы настаиваете, то, пожалуй, сбавить обороты. — Извини, забыл установить тормоза на лавочку, вот неудача. — Ладно, а как насчёт представиться? — Я Рэмбо, будем знакомы. Юноша невольно усмехнулся, уже лучше понимая действия остроязычного собеседника. — Привет, Рэмбо, я Росомаха. В последней бойне потерял зрение, что ходишь с поводырём? — А твои коготки куда запропастились, следуя моде, делаешь маникюр? - Парень уже откровенно улыбался; визитёр старался держаться в образе, но и его уголки губ расходились в стороны, постепенно рисуя улыбку. — Я, конечно, знал, что "Рэмбо" — старый фильм, но чтоб настолько... — Паренёк сокрушённо покачал головой. — А я не думал, что Росомаха на самом деле лишь модный тупица, — старик скорчил разочарованную гримасу. — Повторяешься, — заметил юноша. — Собачка у вас не блохастая, погладить можно? — Только если вшей и клещей не напустишь, — Парень, радостный, словно ребёнок, принялся почёсывать хаски за загривком и за ушком; собака, довольно скуля, послушно сидела в ногах хозяина, поэтому получалось так, что юнец склоняется ближе к собеседнику, над чем тот немедля посмеялся: — Рано мне ещё почести отдавать, раб, сначала отработай на плантациях. — О, Великий Владыка, смени гнев на милость и сообщи кличку своего собрата. — Шницель. — А если не язвить? — Никс, — юноша задумался. — Не отгадаешь, - сдался старик. — Это снег с латыни, одновременно просто и сложно. — И не поспоришь. — И не надо. Собака и правда оказалась белой — в приглушённом свете жёлтых фонарей парень не сразу смог это разглядеть. — Мальчик или девочка? — Ты зоофил, что ли? — А вы? — Никс, и точка. — Спасибо за настроение. — И тебе спасибо. Знакомиться будем? — Так Рэмбо же, — Юноша снова спрыснул со смеху. — Нет. Это вступительное имя, хочу новое. — Как же... Кто может быть круче Рэмбо?.. — Мы тут не в супергероев играем. — А в суперзлодеев. Ладно, назовитесь. Малознакомец достал из внутреннего кармана своего пиджака курительную трубку занятной формы. Шутливо её можно обозвать гусеницей; удлинённый тонкий мундштук, по которому ровными волнами проступает тёмно-зелёный корпус, а на конце маленькая чаша. Неспешно продув курительный аппарат, визитёр достал маленький мешочек - миниатюра мешка для игровых бочек из-под лото - засыпал в трубку табак и, небрежно уплотнив большим пальцем, ловко зажёг спичку о штанину и закурил. Раскурив трубку, "шотландец" насладился первой глубокой затяжкой, поудобнее полуразвалился на лавочке и бросил: — Зови Джеком. Джек—Дымная—Трубка.

III Наученная вонючим опытом, собака ложится, чтобы не ощущать так остро сладковато-приторный аромат дыма. Юнец отсаживается подальше от возникшей дымовой завесы и ворчит: — Ага, Капитан Джек Воробей. — Предсказуемо, молодой человек, назовитесь. — Вил Керт. — Фу! Настоящее имя, и так скоро, скукотища. — Старик сделал вид, что задремал. — С чего вы взяли, что настоящее? — Настоящее всегда произносят иначе, выделяют непроизвольно, это ведь пожизненная человеческая кличка. — Дымной хмыкнул. — Лив Трек. — Остроумно, если не считать, что "Лив" — женское имя. — Лев Трек. — Во-от, — "Дым" озорно хлопнул в ладоши, держа трубку меж зубов. — На глазах растёшь, Крек. — Трек, — поправил юноша. — Трек, Крек, Шрек, — какая разница? — отмахнулся Джек; было видно, что ему доставляет удовольствие зло шутить над собеседником. Вил оценивающе посмотрел на курильщика. Непонятно, как, при плохом освещении и густоте дыма, но старый чёрт правильно прочёл его взгляд и дал ответ-вопрос: — Что, я странно веду себя? — Лев тут же отвёл взгляд, но ответил. — Да, это так, но вы не подумайте ничего лишнего, мне нравится. — Всем нравится, — проворчал "Трубка". — Только ты брось свой официальный тон. Вы, вы, всегда бесило. Ещё ведь распинаются, пытаясь показаться воспитанными. В гробу я видел ваше воспитание! Говори со мной как с равным или молчи, ясно?! — лицо Джека передавало раздражение, но, сделав очередную затяжку, он, кажется, успокоился; когда дым рассеялся, лицо его было гладким, умиротворённым, как у дремлющего кота, лишь парочку морщин по уголкам рта, на лбу, да слегка впалые глаза выдавали его истинный возраст — цифра, недалёкая от шестидесяти. — Понял, не дурак... Весь энтузиазм разговора стал сходить на нет, но "Дымная Трубка" снова принялся говорить, развевая вокруг свою особенную атмосферу, развязывающую язык и расковывающую душу. Развеивать подобно своего дыму, который, как и старик, уже не казался таким неприятным. «Всё-таки подходящее он себе имя взял, Рэмбо хренов», — пронеслось у Трека в голове.

IV — Ты хотел по душам поговорить или я ослышался? — Хотел, — Лев смущённо улыбнулся. — Так заводи же свою шарманку. До утра долго, но не настолько, насколько может показаться. Получив одобрение на свою исповедь, юноша пришёл в замешательство: а с чего, собственно, начать? Догадливый старикан куцо подсказал: — С конца. — Чего?.. — Если не знаешь с чего начать, начинай откуда угодно, хоть с конца, так будет проще. — Проблемы, тревоги, бессонница, ночная прогулка, — сформулировал Вил после недолгих дум. — Так. Что за проблемы? — Наверно, всё-таки одна — девушка. — Ближе к делу. — Если вкратце, то: я продолжительное время ничего не знаю о судьбе одной особы, и это меня сильно волнует. Но без пояснения вряд ли понятно, в чём суть. — Либо тебя использовали и бросили, либо у неё какие-то проблемы, третьего не дано, — вынес свой вердикт "Дым". — Как всё прозаично... — Лев нервно усмехнулся. — Может, я всё-таки расскажу поподробнее? — Валяй, — "Трубка" вяло махнул рукой в сторону, словно никакая история уже не изменит его прогноза-догадки; на этот раз парню стало по-настоящему обидно такое поведение, но он смолчал по этому поводу и начал свой рассказ. — Наше с ней знакомство произошло странным образом, — неторопливо вещал юноша, уже окунувшись в воспоминания. — По утрам я имел привычку бегать, знаешь, замечательное, на самом деле, занятие. Бежишь, куда глаза глядят, моментами забываешь, как бежать, куда и зачем. Случается добегаться до забытья времени в общем, а также времени года и потери столетия. Передвигаешься сквозь пространство и время и ничуть не удивляешься этому. Только часы на запястье да усталость помогают вернуться в материальный мир. Был у меня свой определённый маршрут, с двумя конечными — Лысая гора и дом. То бишь туда и обратно. В нашем городе про эту гору ходят разные слухи, зачастую злые. Но я больше верю глазам, нежели слухам. А место, должен признать, потрясное и вид шикарный, на весь город, представляешь? Живу я на окраине, поэтому к Лысой бегу чуть ли не через весь город. В общем, бежать не до магазина. Так вот, на одной из таких пробежек я и встретил её. Сидела себе на булыжнике, под задницей плед, на коленках дощечка какая-то; сидит и зарисовывает мой любимый пейзаж. Необъяснимо, но факт: её густые рыжие, чуть выше пояса, волосы, обведённый солнечным светом хрупкий силуэт, ровная осанка, частые короткие амплитуды движения карандашом по листу завораживали куда сильнее, чем какие-нибудь чёрные дыры или, например, огонь. Из-за того, что она чертила её силуэт подрагивал и, словно азбукой Морзе, твердил одно и то же безустанно: "Только попробуй оторвать от меня свой взор, только попробуй" - и звучало это ни как угроза, а как медитативная музыка, вводящая в глубокий транс. Из этого состояния меня вывел будильник-напоминание, который известил о том, что я должен был уже прибежать на гору — сегодня получился рекорд. И вот я весь запыханный, потный, взлохмаченный подкрадывался к ней сзади, чтобы подглядеть, но ещё на подходах получил карандашом между глаз — меткая оказалась художница. Потом она неловко извинялась за свои рефлексы. На этом и завязалась беседа, которая при других обстоятельствах, наверное, и не началась бы. После недолгих поисков подорожника (который так и не нашёлся), мы вернулись к булыжнику, где она доведя рисунок до ума, подарила мне его с важным видом. Помню, я просил оставить её свои контакты на оборотной стороне. И как ты думаешь, что она сделала? Эта лиса оставила свою первую сигнатуру. Хуже этого может быть только её детсадовская кличка, которой её дразнили мальчики. Я угробил далеко не один месяц на её поиски — на Лысой она больше не появлялась — и, уже отчаявшись, наткнулся на её подругу в одном сообществе художников. Та ещё долго удивлялась, где я откопал эту треклятую сигнатуру. Обвинила меня во владении чёрной магией, так как все рисунки с подобными автографом были удачно уничтожены. А в окончание ещё окрестила неудачником, по причине, что Ева (именно так зовут мою соблазнительницу) была уже занята. Обидно ли мне было? Очень! Но вышло как с бабочкой: когда я решил для себя забыть это недоразумение, она сама мне написала. А впрочем, хрен с ней, может, ты и прав, — и меня просто использовали... — Ан нет, раз уж начал свою душещипательную историю, будь добр закончить. — Прям душещипательную? — Сарказм, но продолжай, меня уже увлекло, — Вил хмыкнул.

V — Я был польщён тем, что она тоже сделала шаг навстречу. С первых минут меня затянула переписка с ней. Уже во второй раз это девушка показалась мне необыкновенной. Ни "привет" тебе, ни "ну ты и настойчивый". А: "Это просто удивительно, что ты смог меня найти. Я этому так рада, честно. Уже не раз успела пожалеть о том, что не написала, например, номер телефона. Уже думала, что никогда больше тебя не увижу. Спасибо за упорство." Первым же сообщением она навеяла на меня улыбку и уверенность, что всё было не зря. У нас завязалась гипнотизирующая беседа, которая, с перерывами на поспать, поесть и поработать, длилась целый месяц. А после я предложил ей встретиться. То, что она легко и с радостью согласилась — удивило, т.к. про её парня я помнил, но тему эту открывать не стал. — Очень опрометчиво, соперников нужно знать в лицо, — покачав из стороны в сторону, понурил головой Джек. — До встречи, — добавил Лев. — Но в коей-то мере ты прав. Парень оказался очень вспыльчивым и ревнивым хакером-качком. Мало того, что он читал все наши переписки, так ещё и заявился на встречу. Впрочем, не сразу. Не знаю, планировал ли он или это лишь глумливое совпадение, но на "сцене" он появился, когда я перешёл к теме отношений. "Какого лешего, Ева?!" — прокричал он за нашими спинами (я успел заметить, как она вздрогнула от этого). Обернувшись, я увидел плечистую тушу, которая быстро подойдя, хотя, скорее, подлетя ко мне, тут же нокаутировала. Оклемался я быстро, как мне показалось, но с тем же успехом мог бы проваляться на земле и минут двадцать. Очнувшись, застал эту парочку, разговаривающую на повышенных тонах. Я прислушался к своим ощущениям: из носа капает тёплое и голова трещит, словно улавливает самые сильные помехи в мире; я не врач, но симптомы на лицо — разбитый нос и сотряс. И тут я замечаю, как этот шкаф замахивается на неё (А, может, всё же показалось? Ведь видел я тогда ещё плохо). Я мгновенно вскочил и, забывая под адреналином про свои увечья и про то, что этот амбал раза в полтора уж точно больше меня, ударил ногой ему под коленку, завалил и мутузил пока Ева не привела меня в чувство пощёчиной. — Ух-х, какие страсти... Пардон, продолжай. — Дальше получилось ещё забавнее: из последних сил я спросил её, нравлюсь ли, а она, считай, и не ответила. Ведь "таким - нет, но ты хороший парень" можно расшифровать и как "да" и как "нет". Получив ответ-загадку, я снова провалился в забытье. Очнулся я уже в больнице, в одной палате с названным женихом. От врачей узнал, что у него повреждение коленной чашечки, раскромсанное личико и сотрясение головного мозга средней тяжести. Немногим позже его перевели в VIP палату — инициатива заботливых родаков. — А у тебя? — Верный диагноз себе поставил. Сотряс оказался лёгким, а нос мне вправили. Через неделю меня уже выписали, но назначили двухнедельный больничный. — А ваше с ней общение? — Прекратилось. — Это и есть та самая проблема? — Трек тяжело вздохнул. — Если бы... По дальнейшим событиям фильм снять можно. — Прям фильм? — Сарказм, но продолжаю, — Вил ухмыльнулся.

VI — Пока я лежал в больнице, меня посетили родственники. Это были мать с отцом и, к моему удивлению, Ричард — мой двоюродный старший брат, которого я на тот момент не видел четыре года, но это отдельная тема. Они сообщили, что Ричи приехал к нам в гости на некоторое время. Вроде бы надо порадоваться, но это не самая хорошая новость, если честно. Я натянул тогда доброжелательную улыбку и поприветствовал его. И, конечно, это мурло начало доставать меня дома: мы с ним в сложных отношениях начиная с подросткового возраста. Все его дразнения меня ни коим образом не трогали, пока он не нажал на больное место. Правда, козырь свой он долго не раскрывал, — всю первую неделю моего больничного. Оказалось, что с момента, как я слёг в больницу, Ева писала мне письма. — Погоди. Ты ведь сказал, что ваше общение прекратилось, — оборвал рассказчика Джек. — Так и было. Письма, что она писала были настоящие, бумажные. Через своего знакомого она узнала мой адрес и начала слать свои записульки. А этот подонок Ричи перехватывал письма, родителей же просил ничего мне не рассказывать, мол, сюрприз сделает. Разумеется, у него хватило наглости все их прочесть. И вот сидим мы с ним в гостиной, смотрим телевизор, на рекламе он выключает звук и достаёт какую-то бумажку. Глянул я на него и в телик уставился, ожидая конца рекламы. И тут братец мой начинает не очень громко, но внятно и даже с каким-то странным высоким тембром (видать, готовился) зачитывать содержимое первого письма. Сначала я даже не понял, что он делает, а, вслушавшись, обомлел. «Доброго времени суток, Вил. Это я — Ева. Вынуждена демонстрировать свой почерк по причине сложившихся обстоятельств. Хочу извиниться за случившееся. Я не думала, что он, мой бывший, будет так отчаянно за меня держаться. Мне правда жаль, что всё так получилось. Я ушла от него, когда узнала, что ты меня искал; наши с ним отношения уже давно висели на волоске. Я не хочу терять с тобой связь из такой глупости. Надеюсь на твоё понимание. Так странно изливать свои чувства на бумагу... Искренне верю, что хотя бы в таком виде письмо он прочесть не сможет и на то, что с тобой всё в порядке. Отпишись на обратный адрес, пожалуйста. С любовью, Ева» Даже несмотря на то, что читалось это всё издевающимся Ричардовым голосом, от её слов веяло теплом. Хотелось поверить во всё написанное и забыть всё плохое. Это был уже второй её шаг навстречу и это довольно-таки умилило меня. Из собственных мыслей меня вывел смех Ричи. Смеялся он навзрыд и так натурально, что стало понятно — результат его удовлетворил. Я вскочил с дивана и попытался забрать то, что по праву принадлежало мне. Кузен вовремя отдёрнул руку и тоже встал. «Поздравляю, братец! Наконец-то и у тебя появилась личная жизнь, дай обниму мужика», — с этой короткой речью он заключил меня в объятья, а я на пару секунд поверил, что он всё-таки повзрослел. Через эти пару секунд я слышу злобный смех вперемешку со звуком рвущейся бумаги. Я был готов терпеть его ещё хоть целый месяц, но свой лимит Ричи в тут же потратил. Я скрепил руки покрепче, уже в боевом хвате, оторвал братца от земли, сжимая его грудную клетку, и отпустил на пол. Но из меня вышла ещё не вся злость. Поэтому я взял его болевым хватом за шею и, немного удушив, по-дружески почесал кулаком по его макушке. От такого приёма он озверел, но последующий удар коленом в живот выбил из него весь энтузиазм вместе с воздухом из лёгких. Добивающим я ударил его локтём по позвоночнику и отпустил отлёживаться на ковре. После нескольких "раундов", в которых я одержал победу, он признался, что разорвал не письмо, а просто листок из тетради и согласился отдать мне все оставшиеся письма. За две недели Ева не раз дала о себе знать. — Выходит, что насчёт вашего общения ты приврал, — старик недовольно поцокал. — Вовсе нет. Мы честно не общались две недели. — Ладно, — принял поражение "Дымная Трубка". — Что ещё за письма? — Кроме первого, писем оказалось ещё пять. Очень чувственные... Каждое делилось словно на этапы. Первое, что процитировал, назвал бы заботливо-благодарным; не спрашивай, почему, это личные ощущения. Второе было испуганно-обеспокоенным. Третье — накручено-угрожающее (Накручены были мысли, а просьба ответить чем-то походила на угрозы). Четвёртое вышло поспешно-догадливым; это когда человек выводит свои теории твоего поведения. Пятое было отрезвлёно-официальное; когда человек пытается оценить ситуацию трезво, но добивается лишь сухих неправдоподобных выводов. И наконец — потерянно-отчаянное, можно также назвать смиренным. Я уже не по книгам убедился, насколько медленно и мучительно идёт время у влюблённых в разлуке. "Трубка" цинично хмыкнул. — Одного пока что не пойму: за что Ричард так с тобой? — вопросил Дымной. — Я же кратко пояснил: сложные отношения в отрочестве. — Сделай небольшое отступление, пожалуйста; я предвкушаю новые страсти-мордасти, — "Дым" азартно отсмеялся. — Ты ведь говорил, что у нас не так много времени. — Небольшое, — сухо повторил Джек. — Небольшое не получится, — холодно ответил юноша. — Ладно, — вздохнул Джек, одновременно отравляя воздух дымом. — Я согласен и на большое.

VII — Взаимное недопонимание, ссоры, драки, унижения, снова драки, — воспользовался Вил уже наработанным приёмом. Разница в возрасте у нас три года; он старше. Не стану описывать раннее детство, скажу лишь, что наша взаимная и крепкая антипатия зародилась именно тогда. Притворяясь слюнтяем и маминым сыночком, Ричард знатно подставлял меня; он преобожал шалить и не отвечать за это. Мы подросли, а его привычка осталась, но потребности возросли. Когда у меня начал появляться характер, я устраивал ему чуть ли не скандалы. В мои одиннадцать мы впервые дошли до рукоприкладства, хотя то ещё не была драка, так, щенячьи бои. Жили мы порознь, но учились в одной школе. Думаю, не трудно догадаться, что унижения касаются именно учебного заведения. В школьном да и общественном (что, в принципе, неотделимо) понимании я был кем-то вроде изгоя; со сверстниками ладил плохо, к общению особо не стремился. Не то чтобы меня избегали, но кампании моей никто рад не был. Посему позже меня превратили в козла отпущения. Описывать этот процесс не вижу смысла, во все времена одно и тоже. Но меня удивляло то, что Ричи не был заодно с моими обидчиками; даже, наоборот, косо смотрел на их выходки и с жалостью на меня. Унижения я терпел, не так уж и страшны они были. Но случилось ужасное: просто задирать меня хулиганам было уже скучно, и, вместе с тем, в школу нашу перевели очень гнилого человека. С него-то и начались мои настоящие мучения. Уж не знаю, что за жизнь у этого новенького была, но он очень жестокий. Во-первых, по приходу, чтобы зарекомендовать себя, он подрался со старшеклассником. Все сразу потянулись к нему, зауважали; зажглась новая чёрная звезда школы. Во-вторых, получив признание, он попросил указать ему всех "лохов"; разумеется, я был в том списке, который он составлял, запоминая лица будущих жертв. А в-третьих, Стив — имя того самого новенького — создал ежедневное мероприятие, которое назвал "шоу". Из себя оно представляло современную опошленную версию гладиаторских боёв. — Прям со львами? — усмехнулся собеседник. — Их заменяли бродячие собаки и кошки, — серьёзно ответил Вил; Джек нахмурился. — Я же сказал: он очень жестокий человек. Задумка "шоу" была проста: весь учебный день выбиралась десятка лохов, которых после силой отводили в укромное место и демонстративно избивали на потеху "крутым". Поначалу избивали принципом "десять на толпу", то есть наоборот, что, в общем-то не меняло совершенно ничего; порой жертв забивали до полуживого состояния. Позже Стиви начал придумывать правила. Тут была своя извращённая эволюция: типичные бои один на один — двое на одного и двое на двое — использование предметов (зачастую биты) — завязывание конечностей и глаз и животные с предыдущим пунктом и без. "Шоу" пользовалось крайней популярностью, поэтому Сти (его имя со временем сокращали, вплоть до С.) стал брать плату за свои зрелища. Платили люди без претензий и вопросов и всегда с какой-то глупой улыбкой заговорщика. Не нужно иметь большой IQ, чтобы понять — меня тоже нещадно били. Однажды Ричи заступился за меня. Ну как заступился... заплатил деньги, чтобы меня отстранили на денёк от побоев. (Позже я узнаю, что до "выкупа", он дважды хотел со мной драться, но каждый раз передумывал.) Увлечённые играми С. подростки становились агрессивнее и гнилее. Нередки были случаи, когда некоторые снимали на камеру и выкладывали в Интернет живодёрство над собственными домашними животными, чтобы прославиться и попасть в список "крутых". Хотя, как по мне, чтобы не стать лохом. В день "выкупа" Ричард был особенно разговорчив и не отправил меня домой; вместо этого он таскал меня за собой, частенько отвлекаясь на сообщения, что приходили ему на телефон. Кузен куда-то вёл меня дворами, и продолжалось это довольно долго. В окоцовочке мы вышли к какому-то заброшенному зданию, и Ричи направился на третий недостроенный этаж. Там нас ждала целая орава народа. Сначала брат в голос представил меня всем, а после, полушёпотом быстро и запинаясь, объяснил, что это его "группа противоборства"(далее ГП) и то, что они намерены прекратить "шоу". Звучало это гордо и героически, но я тогда залился нервным смехом; в их победу не то, что верилось с трудом, а не верилось вовсе. Однако мне словно язык отрезали, когда, после команды Ричарда, рассеянная толпа собралась в боевой строй и ощерилась деревянными мечами ручной работы. Выглядели они комично, но пугающе. На мой вопрос, откуда такое снаряжение, Ричи сообщил, что у одного из ГП отец увлекается вырезанием и выжиганием из дерева всяких фигурок; и что по просьбе сына сотворил тридцать мечей (оправдываясь тем, что все его знакомые проводят ролевые рыцарские бои, а оружия нет). Потому и ждали так долго — работа не из лёгких. Невольно я испытал гордость за брата и его "воинов", но в победу не поверил. Мне тоже выдали меч. Отказаться было неудобно: в глазах всех присутствующих я видел огоньки надежды. Поэтому я смолчал. Приняли это как согласие и с боевым кличем направились в сторону подвала, где проводилось "шоу". Может, от эффекта неожиданности, но мы остановили мероприятие в тот день. После первой победы у нас появились союзники. Таким образом, "шоу" превратилось в "войну". Грубо говоря, воевали две половины школы; на самом деле на нашей стороне было большинство, что не меняло расклада, т.к. было много девочек. Сокращая повествование, скажу, что мы победили. Правда, не так, как рассчитывали: С. отчислили за неуспеваемость. Я думал, что настала белая полоса жизни, но не тут-то было. После описанных действий Ричард признался мне, что делал это не потому, что любит меня как брата и был против жестокости, а потому, что ему было жаль меня и он ненавидел С. Я остался для него всё тем же неудачником. А получив лавры за "освобождение", кузен зазнался и распустил ГП за ненадобностью. Более того, прикрываясь тем, что учит самообороне, Ричи открыл свою "секцию", куда охотно ходили люди. Побывав там разок, я понял, что это "шоу" в миниатюре. Занятия проводились в уже известной заброшке. Однажды я заявился туда и попросил позвать брата. Он не торопясь вышел и, облокотившись о стену, как ему казалось, круто (одна нога согнута в колене), делал вид, что пытается слушать меня, но у него плохо получается. Вдруг он перебивает меня: — Чем обязан? — Какого чёрта ты устроил? — Вынужденная мера. — Что?.. — Все они, — Братец вяло мотнул головой в сторону залов, — уже привыкли к жестокости и боли. Пришлось создать "секцию", чтобы было где выпускать пар. Они в этом нуждаются... мазохисты, — последнее слово он произнёс еле слышно. — Эдакий добродетель! — Да! - снова перебил он. — Ты за этим пришёл? Немного помолчав, обдумывая, как поступить, я ответил: — Нет, запиши и меня тоже. Позанимавшись месяц, я отговорил почти половину группы от этой затеи, а после и ушёл сам, с полной уверенностью, что запустил механизм уничтожения. "Секция" распустилась сама спустя полгода, всё вернулось на места свои. Школа снова зажила тихой жизнью; Ричи, как и прежде, ненавидел меня; разве что, меня перестали трогать. С тех времён мы были ненавистными врагами. — Любопытненько, очень любопытненько... — пробормотал Джек.

IIX Какое-то время ночные собеседники сидели в дымной тишине; Лев отходил от воспоминаний; старик переваривал услышанное. — А что насчёт того, что ты не видел его четыре года? — напомнил "Трубка". — С совершеннолетия Ричард усердно работал, и свои двадцать два он съехал от родителей. Но как съехал, так и пропал; номер сменил и новый адрес не сообщил. — И как он отмазался, когда пришёл к тебе в больницу? — Что вставал на ноги и подобную чушь. — Ладно, возвращаемся к сути проблемы. — Хорошо, — Вил вспомнил, на чём остановился и, как ни в чём не бывало, продолжил. — После прочтения её писем, я отправил своё на обратный адрес. Объяснился, но ответа всё не получал; прошла одна неделя, вторая. Срок уже был близок к месяцу, когда я обнаружил письмо в почтовом ящике. По неровному, в отличии от предыдущих посланий, почерку и слегка сбивчивым мыслям, я предположил, что она торопилась. Ева кратко дала понять, что, даже несмотря на то, что её ревнивый бывший в больнице, он приставил к ней "охрану"; и теперь она под почти круглосуточным наблюдением; что именно из-за этого отвечала так долго — искала подходящий момент; что даже такой способ переписок ненадёжен и что она так больше не может. Когда я читал это письмо, то впервые ощутил тремор всего тела; мама объяснила, что это нервы. Сначала я не знал, что сделать: избить "охрану" или сразу названного жениха. Но потом успокоился и предложил Еве в своём письме нечто другое. Я написал, что буду каждый день, в одно и тоже время, три часа ждать её в читальном зале одной библиотеки (с указанием адреса); что ждать буду очень терпеливо; и чтобы она обязательно пришла. Ответа не последовало, но я надеялся на лучшее и начал каждый день ходить в ту самую библиотеку. Я понимал, что "охрана" может заявиться и сюда, поэтому готовился встретить её холодно, словно незнакомку. Выжидать каждый день было нудно и я действительно стал читать, дабы скоротать время. Первый раз она заявилась через две с половиной недели. Мы сделали вид, что видим друг друга впервые. Но интуитивное понимание у нас было как у супругов, проживших вместе лет десять. Она взяла книгу "Приключения Робинзона Крузо" и честно читала её два часа, а после, оставив в книженции закладку, ушла. Я попросил дать мне "Крузо", листок и ручку, написал послание и вложил на страницу с её закладкой. В записке я писал, что хочу увезти её как можно дальше; что средства позволяют; что, если она достаточно доверяет мне, то пусть соглашается, денег для неё мне не жалко; и что откладывал я всё равно на путешествие. Она согласилась, но с условием, что это будет не очень далеко. Ещё полторы недели у нас ушло на обсуждение деталей "побега". Мы торопились; “жениха” уже выписали и он стал моментами навещать её. Остановились на варианте поселиться в отеле одного тихого посёлка в тысячи километрах от города. Единственная сложность состояла лишь в том, как добраться туда, но я пообещал её решить. Она сообщила, что ночью за ней не следят. Мы решились на "побег" через ещё два дня. Это была ночь с двадцать четвёртое на двадцать пятое июня, я забрал её от дома на мотоцикле и поехал прочь от города. — А откуда мотоцикл? — изумился "Дым". — Ричард подсобил. Ночью я собрался, забрал его ключи и уехал. — Ты хотел сказать "украл"? — Трек коротко и злобно рыкнул. — Да, украл, и что? — Ничегошеньки, — осклабился "Трубка"; Вил хмыкнул. — А ездить где научился? — На работе. Правда, там был скутер, но не велика разница. Я работаю в пиццерии пиццеристом, но начинал с курьера. — Свой телефон она нарочно оставила дома, чтобы он не смог вычислить её место положения; а я свой выключил, от Ричарда подальше. Поселились в том отеле и тихо и счастливо прожили месяц. — Прям счастливо? — Прям счастливо. — Расскажешь? — Очередное отступление, — хмыкнул юноша. — Я люблю романтические истории, — не то попросил, не то пояснил Джек. — А кто сказал, что то, что я тебе расскажу не будет выдумано? — ухмыльнулся Лев. — Отличу. — Попробуй. Помню как-то раз гуляли мы за руки на берегу моря... — Ложь, — отчеканил старик. — Сидели мы на балконе и курили кальян... — Блеф. — Дело было в торговом центре, Еве надо было закупиться... — Обман! — Захотелось порыбачить, поехали, значит, к реке, помню таку-ую рыбину выловил... — Такую же маленькую, как твоя фантазия? — осведомился "Дымная Трубка". — Не сиделось нам в номере и поехали мы, в общем, в баньку... — Не хочешь - не рассказывай, жлоб.

VIIII — Ехал я быстро, но добрались всё же поздним утром. Учитывая, что ехали мы всю ночь, хоть и с остановками, оба жутко устали. Поэтому, сняв номер, мы завалились спать. — Для молодожёнов? — Вил проигнорировал язвительную реплику. — Проснулись уже вечером. Заказали ужин в номер, а после трапезы принялись болтать. Началось с того, что она, обняв меня, поблагодарила за "спасение из башни с драконом" и сказала, что никогда бы не подумала о том, что один случайный знакомый способен так сильно изменить её жизнь. Продолжилось рассказами о прошлом, а закончилось планами на будущее. Таков был наш первый день в отеле. Пока юноша переводил дыхание, "шотландец" спросил как бы невзначай: — И почему люди так не любят рассказывать о таких прекрасных моментах своей жизни?.. — Тогда личное мутирует в публичное. — Философ! — Второй день также был потрачен на разговорчики. А на третий запомнился лучше. Мы проснулись утром, позавтракали и решили отправиться на местный пруд, освежиться. Вещей у нас было по минимуму — один рюкзак на двоих. Поэтому купальник Еве пришлось купить. Накупались мы в тот день так, что в душ не ходи. Загорели немного и договорились сходить сюда вечером следующего дня. И вот на четвёртый день, под вечер, мы собрались идти на пруд. Дорога от отеля до места купания лежала через кусочек леса. Странно, но тогда было малолюдно; обычно вечером все и выползают. Осмелев, я взял её за руку; она не сопротивлялась, даже крепко сжала "замочек". Я спросил не видела ли она хоть раз, как "пляшут" светлячки, а она засмеялась и спросила, каким образом они могут танцевать. Пришлось объяснять, что это такое природное явление; что летом на месте большого скопления этих необычных насекомых происходит то, что назвали "пляски светляков"; что это вовсе не танец в обычном понимании этого слова, и пообещал, что ей понравится. По сути это зрелище представляет из себя всего лишь мерцание n-ного количества светляков. Но, скажи, чем примечателен салют? А костёр? Что люди находят в этом? Ведь смысл один, только по-разному выглядит. Я говорю про свет. У администратора — местного жителя — я узнал, где есть такие места "плясок". Человек оказался понимающий, всё подробно объяснил. Чтобы получился сюрприз, я немного соврал Еве: мы пошли не на пруд. За разговорами она и не заметила, как я свернул на полянку для пикников. Уже темнело, и людей становилось всё меньше. Но сюрприз мой был не в "плясках", а в том, что я преждевременно заказал всё у того же администратора беседку и попросил накрыть её празднично. Полянка и пруд также были собственностью отеля, поэтому с заказом проблем не возникло. Когда мы уже подходили к поляне, я завязал Еве глаза, чему она удивилась, но снова не противилась. Доведя её до беседки, я предложил к столу. Мой сюрприз так поразил её, что она даже не стала возмущаться, зачем же тогда нужно было надевать купальник. "Сегодня мы ужинаем не одни?" — отшутилась Ева тогда. Стол и правда накрыли шикарно: была жареная картошка с курицей, несколько лёгких салатиков, две небольшие порции жульена, маленькая кастрюля с бульоном, сок в дорогой упаковке, два бокала вина, маленькая полулитровая бутыль коньяка, к ней почему-то только одна рюмка и блюдо с разрезанными фруктами. Уж не знаю, кому это накрывали, но у меня тогда сложилось впечатление, что точно не для нас. "Придётся пожить денёк в беседке", — отшутился я в свою очередь. За обсуждением о щедрости поваров, мы наелись и принялись распивать алкоголь (вот ведь странно, о нём в заказе я не заикнулся). Подвыпивших, нас потянуло на философию и споры, однако я вовремя вспомнил про светлячков. Прервав разговор, я выключил освещение и наставил Еву наблюдать. Беседка была открытого типа. Ева стояла, облокотившись локтями о перила, держа в ладошках свой острый подбородок, а я обнимал её со спины, положив голову ей на плечо. Мы смотрели в ночную темноту, пытаясь пьяным прищуром выглядеть хоть что-нибудь, но попытки не обвенчались успехом. Когда она повернула ко мне голову с требовательным видом, я впервые поцеловал её. Это был хмельной, неумелый поцелуй. Но мы увлеклись им. Она повернулась ко мне и впилась в мои губы с удвоенной силой. Глаза её были закрыты, а ресницы слегка дёргались. А я не смел отвести или закрыть глаза; я целовал её и смотрел; смотрел и запоминал. Поцелуй был долгим; нас не смущало время. Когда мы очнулись от дурмана поцелуя, вокруг было приглушённо светло, но необыкновенно даже для летней ночи. Светляки "плясали" по всей поляне. Знаешь, это как салют одного цвета, без звука и в стиле минимализм; как гирлянда, где беспорядочно мигает только жёлтый; как немое кино про звёзды. Это было безумно красиво. Особенно подшофе, тем более после поцелуя. Мы заворожённо взирали на "пляски" пока не захотели спать. Шатающейся поступью мы дошли до отеля, где забылись сном на одноместной кровати (она настояла, чтобы мы легли вместе) на последующие двадцать часов.

X — Долго описывать, но как-то так мы и провели целый месяц. — Почему только месяц? — Я решил включить телефон, чтобы дать знать родным, что ещё жив. О том, сколько было пропущенных звонков и смс, лучше промолчу. Почти сразу позвонил кузен. «Алло, — сказал я; на том конце провода царила тишина. — Ричард?» — «Хуичард! — услышал я его нервно-гневный вопль. — Я ожидал услышать что-то наподобие: "Где ты, братец? Я решил вернуть тебе твой металлолом" или "Простите, но Вил разбился на мотоцикле, а мы только сейчас догадались включить его чудом уцелевший телефон. Вы бы не могли приехать на опознание?", но уж никак не твоё жизнеутверждающее "Алло"». — «Ты что, не с той ноги встал?» — «Ага, с третьей! Где мой мотоцикл?!» — «То есть, где я, тебя не интересует?» — «Не беси меня, тварь!» — «Встречаемся дома у родаков», — сухо ответил я тогда и тут же сбросил. Я сообщил Еве, что мне надо вернуться домой; что нужно увидеться с родственниками; и что я хочу, чтобы она поехала со мной, т.к. у меня появился план, какой, уточнять не стал. Она понимающе кивнула, и вот мы уже едем обратно в город. Встретили нас тепло, даже Ричи улыбался. Я вкратце объяснил свой поступок и добавил, что планирую взять кредит и съехать. При реплике о переезде я взглянул на Еву; она удивлённо смотрела на меня, но кивнула в знак согласия. Мама стала говорить о спешке, о неподготовленности, а отец с братом меня поддержали. После Ричард отвёл меня в сторону и завёл разговор, который я принял за очередной развод. Он объяснил, что, пока меня не было, многое произошло: что он стал другим человеком; что из-за того, что я спёр мотоцикл, он не успел вовремя на венчание (о венчании он хотел сообщить в день моего исчезновения); что он не злится на меня за это; что меня мысленно несколько раз похоронили и что именно эта ситуация помогла ему понять, насколько важна семья; что та, с которой он чуть не обвенчался была с ним только из-за денег; что любит меня как брата и благословляет. В конце разговора он извинился передо мной, стоя на коленях, за всё плохое, что он натворил и за что отвечал я. — Ты сейчас точно про Ричи рассказал? — Я сам был удивлён не меньше твоего, но принял его извинения. Дальше всё быстро завертелось: за месяц, который мы перекантовались у родителей, я успел взять кредит, купить вместе с Евой квартиру, обставить её мебелью, перевезти туда все вещи и переехать. А вместе с Ричардом я сходил к Евиному бывшему и в очень понятной форме дал понять, что она больше не его девушка. Мы жили вместе в новой квартире уже три месяца. Всё было замечательно, но вдруг Ева пропала. Однажды она попросту не вернулась с работы. Я начал её поиски, обзвонил всех её подруг и все морги, даже встретился с её бывшим — всё впустую. — Сколько прошло времени с её исчезновения? — Чуть больше недели... Если честно, это ещё не все странности. — Странности? — Да. Всё чаще я начал наблюдать вокруг нечто непонятное. — О чём ты? — Вот например: говорю с кем-нибудь по телефону и слышу какой-то писк вперемешку с голосами. Конечно, можно скинуть на помехи. Но что насчёт случаев, когда я иду, сижу или лежу — не важно — и внезапно всё начинает плыть перед глазами. Всё происходит очень натурально, а я ведь не пью и не употребляю наркотики! Знаешь, как это страшно?.. — Допустим, знаю, - спокойно сказал Джек. — Откуда?! — Поверишь ли ты мне, если я скажу, что знаю правду? — Что ты несёшь?.. — Не поверишь... — вздохнул старик. — А жаль. — Хочу верить... — пробормотал Вил. — Тогда давай так: дай мне свою руку и расслабься. — Зачем?.. — Вопросы будут потом, — заверил Дымной. Лев протянул руку и попытался отстраниться от эмоций. "Дым" крепко схватил его руку, на мгновение юноше показалось что собеседник хочет её сломать, а в следующую секунду мир померк.

XI Вил испытывал ощущение, словно находится во сне; настолько всё казалось ирреальным. Повсюду был непроглядный мрак. Болела голова; это была боль ужасающей силы, растекающаяся по всему по телу. Боль была единственным свидетельством, что юноша всё ещё жив; ничего другого почувствовать или увидеть не удавалось; весь мир сомкнулся на этом болезненном ощущении. Чем дольше парень испытывал боль, тем сильнее затуманивался его рассудок. Лев уже был близок к тому, чтобы сойти с ума, и тут он узрел свет; одну малюсенькую точку света. Всем своим существом наш герой потянулся к этой точке. И очутился в месте, где свет был везде. Это было бесконечно огромное белое пространство. Боль отступила, а вместе с ней совсем близко вырисовывалась знакомая фигура. Это был Джек. Казалось, что он был всё таким же: с иголочки одетый, с шотландской шапкой на своей седой голове и по обыкновению курящий свою трубку-гусеницу. Но если раньше его лицо было спокойно, как если бы он только проснулся от глубокого сна, то сейчас оно было по-деловому собранным. — Что ты со мной сделал? — настойчиво спросил Трек. — Добро пожаловать в место, где ты узнаешь всю правду, — бесцветным тоном поприветствовал "шотландец". Прежде чем парень успел ещё что-либо сказать, перед ними возник большой, с добротную картину, прямоугольник, выделяющийся на общем фоне ровными чёрными линиями. Издалека его можно было принять за плазменный телевизор. На этом импровизированном экране появилось изображение, а потом оно раскинулось во всю ширь пространства. Теперь собеседники стояли посреди больничной палаты. В большинстве своём и тут преобладал стерильно-белый цвет. На койке лежал человек неважного вида: слегка впалые, закрытые глаза, болезненные бледность и худоба, обветшалая кожа. С трудном, но можно было узнать в этом человеке Вила. — Кома наступила вследствие асфиксии мозга, — сухо пояснял "Трубка". — Случай довольно редкий. То, что ты всё это время принимал за реальность — лишь сон, проецируемый разрушением твоих мозговых клеток. Разрушаются они из-за кислородного голодания и, исчезая, показывают тебе то или иное воспоминание в искривлённой форме. Я психотерапевт команды докторов, которые борятся за твою жизнь. Поспешил приступить к работе потому, что твоё состояние резко ухудшилось. В идеале я должен вывести тебя из комы, но получится ли — не знаю, т.к. начал почти без подготовки. — Разве возможно искусственно вывести пациента из комы? — Как раз над этим мы и работаем. В этом нам помогает "DF-010" — препарат, позволяющий работать с тяжелобольными подсознательно, грубо говоря вторгаясь в мозг пациента. При помощи Ди Эфа оперируют уже год, летальные случаи снизились на 70%. Но работать с лежачим в коме мне приходится впервые. — И как же твой Ди Эф мне поможет? - хмыкнул Вил. — "DF-010" вводят в твой организм на пару с винпоцетином. Винпоцетин позволяет замедлить разрушение мозговых клеток. А совместное применение препаратов в теории должно помогать восстановлению клеток. — В теории, — невесело ухмыльнулся юноша. — Я уже объяснил: это первый практические случай. — И куда делся тот Рэмбо-Джек?.. — огорчённо подумал вслух Лев. — Тем клоуном я тебе нравился больше? — Как ни странно. "Дымная Трубка" прочистил горло и более живо загорланил: — Слухай, лев безволосый, я призван Всевышним, чтобы вернуть тебя к жизни. Так прими же помощь мою, Росомаха ты недорисованная. — Цинично и натянуто, — скривился Трек. — Лучше помолчи. На Вила нахлынула апатия. — Не унывай, малыш, мы ещё завоюем весь мир. Суперзлодей — не пустое слово! — Суперлицемер — тоже. -Не лицемер, а подготовленный специалист. — Ага, — вяло бросил Вил. — Узнать про свою настоящую жизнь ты не хочешь, как я понял? — Каким образом я это сделаю, если ты сам сказал, что мои мозговые клетки разрушаются? — А я ещё я сказал, что этот процесс в теории обратим. Ты ведь наверняка слышал, что человеческий мозг чем-то походит на компьютер. — Точнее, наоборот. — Не важно. Я использую эту аналогию для примера. Представь, что всё ты знаешь и умеешь заключено в файлы, которые в свою очередь распределены на папки, которые лежат на полках. А теперь представь, что кислородное голодание — это вирус, который, проникая в файл, уничтожает его, и делает он это без разбора. Винпоцетин мешает ему. А Ди Эф позволяет мне переместиться в центр управления, из которого я могу исправить положение. Есть файлы более и менее значимые. Меня интересуют "ключевые". Это файлы, которые помогут тебе построить общую картину того, как ты жил до комы. Когда ты просмотришь эти файлы, я добьюсь того, что ты пробудишься без негативных последствий. Таких, как, например, частичная потеря памяти. После я воздействую на тебя психически, что должно повлечь за собой шок. Во время шока мы попытаемся вывести тебя из комы. — Как? — Врачи введут тебе двойную дозу "DF-010", а я подам в мозг сигнал о пробуждении. — Сомнительно. — Ты вправе отказаться. — Заводи уже свою шарманку, — невесело осклабился юноша.

XII Снова появился экран. На нём спроецировалась домашняя картина: канун Рождества, гостиная комната, наш герой будучи ещё ребёнком играет в игрушки подле ёлки; всё выглядит празднично и красиво. Картинка разворачивается в 3D образ и оживает. На кухне мать с отцом варганят праздничный ужин; они ещё молоды. При приготовлении фруктового салата не досчитывают ингредиентов и мама посылает отца в магазин. Он, ворча, собирается; оставив готовку, женщина подходит к мальчику и просит пойти переодеться. Ребёнок собирает игрушечные машинки в мешочек и уходит в свою комнату. Заявляются гости; это маленький Ричи со своей мамой. Вили выходит из своей комнаты, нарядно одетый. Два мальчика встречаются взглядами; они изучают друг друга, т.к. это их первая осознанная встреча. В попытке завести дружбу, Вил предлагает кузену поиграть вместе в игрушки, но тот молчит. Позже пришли отцы (по дороге в магазин Вилов папа встретился с родителями Ричарда и молодые папаши отправляются в магазин вместе). Началось празднование. Обменялись подарками; свой Ричи всучил брату так же бессловесно. А потом уселись за стол. Наевшись, Вили принялся играть с новым самолётом-трансформером, а Ричи пропал из виду; в суете праздника этого никто и не заметил. Когда Вилу наскучила игрушка, он отправляется на поиски своего молчаливого гостя. Обнаруживает его в своей комнате, лежащим на кровати и смотрящим в потолок прямо на плакат, который был туда повешен по его просьбе. — Тоже нравится Флэш? — подал голос пропавший. — Да. А почему ты молчал? — Потому что. — Нельзя так отвечать! — Можно. — Нет! — Давай поспорим? — Как? — Устроим снежную дуэль. Кто сдатся, тот и проиграл. Идёт? — Идёт! Вили, как заведённый, начал собираться на улицу, уже забыв, за что будет сражаться.

* * * Экран. Это был цветущий весенний денёк. Праздновали десятилетие Вила. На праздник пришли несколько друзей именинника и узкий круг родственников. Мероприятие выдалось шумным, с кучей сладостей, подарков и веселья. В самый разгар праздника, прямо после задувания свечей, Ричард повёл Вила на улицу; там стоял его подарок — скоростной велосипед последней модели. После поедания торта Ричи вызвался учить именинника кататься на новом транспорте. Их отпустили гулять. Старший брат вёл младшего всё дальше и дальше от дома, объясняя это тем, что знает одно место, где будет проще получить навык. Через полчаса они стояли посреди свалки. — Что за отстойное место для катания на велике? — спросил Вили. — В самый раз для первого урока, — безлюдное. — При чём здесь люди? — Ты ведь всех убьёшь наповал. — Как это? — Животы надорвут. А если не от смеха умрут, то, уверен, ты всех попередавишь, лихач. — Очень смешно. — А если серьёзно: мораль урока состоит в том, чтобы уметь защищать то, что тебе дорого. Я уверен, что велик что-то да значит для тебя; зато сомневаюсь, что ты способен его отвоевать. — А зачем мне за него воевать? — удивился именинник. — Люди всегда воюют за то, что хотят сделать своим. — Эм... А зачем для этого переться сюда? — Если бы нас увидели, то не так бы поняли. — Ладно. И как я буду защищать это? — Вил приподнял велосипед. — Любой предмет годиться под оружие. Велик не исключение, скорее, даже правило, как нож или пистолет. — Ты издеваешься, да что я могу им сделать?! — Давай покажу наглядно. Ричард забрал у Вила свой подарок. Одной рукой он взялся за руль, а второй за раму; приподнял велосипед над землёй, немного размахнулся и с ускорением направил на брата. Именинник в ужасе отшатнулся; велик со свистом пролетел перед его лицом. — Видишь, даже эта железяка в умелых руках становится опасной. — В руках идиота всё опасно, — проворчал Вил. Ричард снова замахнулся, почти дотронулся до Вила; резко сделал оборот вокруг себя и снова повёл оружие в бой. Испугавшись, наш герой выставил перед собой руки, тем самым заблокировал удар, и машинально схватился за велик. — И что делать в такой ситуации? Ричи развёл ноги, покрепче ухватился за раму и начал раскручивать велосипед, а вместе с ним и брата. От удара ладони саднило, поэтому Вил быстро слетел. — Вот что. И это далеко не все приёмы. Слегка потрёпанный и грязный, именинник встал на ноги и бодро сказал: "Обучи меня всем!"

XIII Экран. Вил возвращался из школы домой. Ещё на пороге, когда он открывал дверь, был слышен грохот. Сняв портфель и переобувшись, школьник направился в сторону шума. На кухне родители орали друг на друга. Мальчик хотел прекратить ссору, но войдя в кухню, он увидел как его отец наотмашь ударил маму ладонью. Вил хотел закричать, но глава семьи снова замахивался; качая разборки, взрослые не заметили ребёнка. Времени на размышления не было; на ходу хватая стул, мальчик заорал и ударил тирана по спине. По инерции отец ударился об стол и упал на пол. В охватившем его приступе, маленький свидетель ссоры успел нанести ещё два удара по лежачему телу, прежде чем мать выхватила у него орудие расправы. Отца вскоре увезли в больницу; женщина отказалась. Той ночью Вили спал вместе с мамой, а она всю ночь тихо плакала.

* * * Экран. День выписки отца из больницы. В доме повисло волнение; неизвестность нагнетает. Раздаётся звонок. Женщина открывает дверь человеку из гипса: перелом позвоночника, травма головы, сломанные рёбра и правая рука. Отец заходит с счастливой улыбкой на лице; он очень соскучился по своей семье. Мама Вила тоже встречает его улыбаясь. У мальчика на лице читается смесь из страха, обеспокоенности, ненависти, отвращения и одновременно любви к пришедшему. Взрослые обнимаются. Гость смотрит на ребёнка через плечо женщины; ему интересно, как малец себя поведёт. Их взгляды соприкасаются, и начинается борьба поколений. Вили ощущает внутренние сомнения; как поступить? Когда супруги прекращают обниматься, глава семьи с трудом садиться на корточки и смотрит на своего сына; мужчина не спешит, т.к. понимает свою вину. Вила колотит мелкая дрожь. Мальчик срывается с места и кидается в отцовские объятия; он плачет и крепко прижимается к своему родителю. Мать обнимает сына со спины. Отец просит прощения. Маленькая семья сидит на полу в прихожей, обнимается и заливается слезами.

* * * Экран. Вил стоит посреди подвала, в котором обычно проводится "шоу". Странность первая: его никто не держит за руки, чтобы он не попытался сбежать. Вторая: он болеет за участников драки наравне с остальными, что не похоже на его обычное поведение (практически безвольно ждать своей участи). И последняя: на него не смотрят как на добычу; как кусок мяса, который нужно избить, чтобы он был достаточно мягким для публичного потребления. Если на него и кидают взгляды, то в них либо уважение, либо страх. Всё становится понятно, когда исход поединка уже решён; проигравший на земле, победивший на ногах. В этот момент Вил выбегает из круга наблюдателей, бьёт ногой, словно по мячу, по голове лежачего, тут же вскидывает вверх руку победителя и кричит на всё помещение под азартные возгласы: "Поприветствуйте нашего нового чемпиона!" Подвал заходится в свисте и улюлюкивании. "А теперь эксклюзив! — снова вопит Вил. — Ты! - его выбор пол на одного из лохов. — На ринг!" Жертву выталкивают в центр круга; он падает, смущённо встаёт, снова падает (ноги от страха подкашиваются). Глаза мученика бегают, видимо, ища выход; чем-то он смахивает на корову, которую ведут на скотобойню. Шоумен — так со временем прозвали Вила — стягивает свою футболку через голову, швыряет её в сторону, хрустит костяшками пальцев и в нетерпении кричит на лоха: "Ну же!" Словно по команде, выбранный поднимается; в его глазах теплится надежда на помилование. Соперник Вила также снимает верхнюю одежду, аккуратно кладёт её на пол и принимает боевую стойку. В буркалах создателя "шоу" переливается задор, безумие и инстинкт охотника: грудь быстро вздымается, а движения становятся плавными. Подойдя на расстояние удара, Вил делает обманку левой рукой и производит удар в голень противника; тот теряется, — тогда Трек бьёт в голень ещё раз, в то же самое место. Отвлекнувшись на боль в ноге, выбранный пропускает удар в голову и падает навзничь; Лев начинает топтать его многострадальную голень. Жертва кривится, орёт и барахтается. Когда Вилу надоедает, он бьёт соперника в грудную клетку и кричит: "Руки!" Двое из толпы с готовностью выходят и хватают руки мученика, пока он еле дышит. Шоумен садится на него, протягивает в сторону руку, в неё вкладывают нож, и он очень старательно вырезает на груди барахтающегося сначала одну букву "V", а поверх неё, в впадине, перевёрнутую вторую. Таким образом создатель "шоу" помечал всех лохов, которые попадали к нему. Символ имел аббревиатурное значение и расшифровывался как "Великий Вил".

XIV Экран. Немногим позднее Ричард собрал бунт против "шоу". Подвал штурмовали группой из тридцати человек с различным оружием. Бунтующим прописали путёвки в травмпункт. Больше ни у кого не хватило смелости идти против Шоумена; вторая попытка Ричи собрать противоборцев обвенчалась провалом. После бунта были подсчитаны потери и в целях безопасности логово было решено перенести на заброшку. Когда-то давно это здание планировалось как НИИ сельского хозяйства, но из-за финансовых проблем проект закрыли, а саму постройку забросили, так и не закончив строительство. Кроме трёхэтажного здания буквой "П", на территории института имелась огромная, почти в два этажа, недостроенная теплица; застеклить её успели лишь наполовину. Её-то Вил и облюбовал как новое поле брани. Общими усилиями собрали деревянные трибуны и поставили их по углам теплицы. По инициативе большинства правила были изменены: дрались кто хотят, с кем хотят и как хотят, но запрещалось избивать до смерти. Правда, за просмотр стали брать символическую плату; несмотря на то, что платили мало, деньги, тем не менее, потекли рекой. В первый месяц пребывания но новом месте наскребли на мегафон и маленькие генератор с прожектором. Однажды у входа появился Ричард и попросил позвать брата. — Зачем припёрся? — Вил думал, что разговор будет коротким, поэтому отошёл недалеко от входа; охранники с битами слышали их беседу. — Да вот решил посетить притон молокососов, — губы Ричи разошлись в насмешливом оскале; охрана зашепталась. — Пошли отсюда! — прикрикнул Вил на парней с битами; те стушевались и пропали из виду. — Большой бо-ос, — зло хихикнул кузен. — Ты что, пьян? — Вил в недоумении поднял бровь и оценивающе взглянул на брата. — Не твоё дело, понял?! Я пришёл проконсультироваться. — Чего-о? — Ты ведь не собираешься прекращать "шоу", верно? — Ну да, и что? — И то, кишка у тебя тонка! В общем, у меня есть к тебе деловое предложение: давай сразимся! Если ты меня уделаешь — так уж и быть, отвяну, а если я выйду победителем, то, считай, что ты больше не Шоумен, — Вил хмыкнул. — И кто же тогда им станет? — Как кто? Я! А уж за мной дело не постоит. — Не надоело ещё борца за справедливость играть? — Никто ни в кого не играет! Согласен? — Нет. Разговор окончен. — Вил собирался уходить, но Ричард его остановил. — Не окончен! Ты учёбу запустил, дома только ночуешь, завёл дружбу с каким-то отребьем, а я — твой брат — должен смотреть на это и, наверно, гордиться, а?! — Хватит строить из себя идеального старшего брата и иди проспись! Вил резко развернулся и начал уходить. Ричард злобно буркнул себе под нос: "А вот это уже было лишним!" — и двинулся следом. — Не с тобой, так с кем другим подерусь, трус! Я уже готов, аж кулаки натурально чешутся. — Руки надо чаще мыть! — бросил Вил через плечо. — Не пускать засранца, — уже охранникам. Вил зашёл в здание и начал удаляться, а секьюрити стали на свой обыденный пост, преградив путь Ричарду. — Кыш! — фыркнул Ричи на охрану, но его жёстко оттолкнули. — Думаешь, ты здесь самый главный?! — проревел он вслед уходящему брату. На входе стояли два амбала; одного разгневанный кузен ударил в пах (как раз того, который его толкнул), из рук второго выбил биту. Быстро нагнувшись, Ричард поднял две биты и с размаху ударил второго охранника по голове, а первому добавил пару сломанных рёбер. Всё случилось меньше чем за минуту. Когда Вил повернулся на шум, на него уже бежал раскрасневшийся брат. Ричард сбил Шоумена с ног и, заломив ему руку за спиной, уселся сверху. — Иго-го! Вперёд, мой конь! — Слезь с меня, пьянь! — И на кого сейчас смотреть противнее: на пьянь, которая прорвала блокпост вонючего притона или на главаря говноедов, которого всё та же пьянь взяла в плен? Не поверишь, мне — второе. А теперь вставай, ирод, — Вил послушно поднялся на ноги. — И кто теперь главный? — широко ухмыльнулся Ричард. — Давай ты не будешь делать глупости? — Поздно. Теперь посмотри как твоя жестокость превращается в глупость. Ты ведь не привык страшиться последствий пока это не коснётся твоих близких. Новое место побоищ кипело жизнью: зрители нервно сидели на своих местах; кто-то с кем-то ругался, время от времени свистели, самые нетерпеливые пытались затеять драку прямо на трибунах. Но в центре поля никого, кроме оратора с мегафоном, не было; по обычаю "шоу" не начиналось без своего создателя. Они вошли на поле точно так же, как шли по коридорам — друг за другом; Ричард конвоирил Вила к оратору. С их появлением зрители притихли и с интересом принялись наблюдать за процессией. Дойдя до оратора Ричи властно попросил мегафон. Взяв его в руки, он начал вещать свою речь: — Здравствуйте, дамы и господа! Прежде всего я должен представиться. Я — Ричард Халувей, двоюродный брат вашего многообожаемого Шоумена. Можете вписать этот день в учебники по истории, ибо именно сегодня будет первый и последний договорной бой. Если выиграет Вил, то меня вы здесь больше не увидите, но если выиграю я, то быть сию дню закатом ваших тупых игрищ , — с трибун полились восклицания, обвинения и угрозы; оратор с испугом в глазах смотрел на вещающего и на создателя "шоу". — Пшёл отсюда! — оратору; тот дал по тапкам. — Надеюсь, что уж после такого ты будешь биться, — уже Вилу. — Придётся, — констатировал пленный. Кузен отпустил Вила. Освобождённый начал разминаться. Братья вперились друг в друга глазами; с этой битвы характеров начался бой. Две ракеты. Две пули. Два астероида. Два всадника с копьями наперевес. Они рванули почти одновременно. Удар, блок, удар, блок... Нерушимая система боя охватила два пылких юных ума. Пара подростков, словно в детстве, сражались каждый за своё, но уже забыли, за что именно. Удар правой рукой по челюсти, левой ногой по животу, соприкосновение массивных лбов, удар правой ногой по голени, коленом по прессу... У Вила уже опухло лицо и живот сводило от боли; хромой Ричи держался куда лучше. Делая вид, что замахивается рукой, кузен ударил со всей силы Шоумена по левой ноге, и провёл-таки удар по солнечному сплетению. С хрипом младший брат валится на землю и зажмуривается, пытаясь обуздать боль; он не сразу почувствовал порез; в его правой руке зиял небольшой осколок стекла. Ричард подбирался всё ближе с намерением добить противника. Вил резко садиться на месте и втыкает осколок в ногу пьянчуги. Из-за болевого шока Ричи не сразу ощущает боль, и успевает несколько раз ударить раненной ногой брата в грудь. Тёмная пелена надвинулась на глаза Вила, с трудом сделав вдох, он теряет сознание. Ричард начинает чувствовать стекло в ноге, но адреналин приглушает боль, а внутренний триумф не даёт упасть духом. Он дохрамывает до мегафона и просит вызвать скорую, а после ложиться на землю и, смотря в потолок теплицы, слабо и глупо улыбается разбитыми в кровь губами.

XV Экран. Прошло два дня после договорного боя. Ричи и Вили лежат в одной палате. Вил приходит в сознание. — Надеюсь, что своё слово ты держишь лучше чем удар, — подала голос соседняя койка. — Какая разница? Меня всё равно заставят... — Могу подраться с тобой ещё раз. — Для чего? — Чтобы до тебя дошло, что за свою свободу надо бороться не слабее чем за того, чем дорожишь. — И долго ты ещё будешь подвергать меня нареканиям? — Да хоть всю жизнь, это так весело. — Да не говори, до сих пор дух захватывает, — голос Вила всё ещё был хриплым и слабым. — Ну, а что я поделаю, если некоторые вещи доходят до тебя только с синяками? — Вил вздохнул. — Где ты научился так драться? — Алкоголь способен раскрыть в человеке многие потаённые способности. — Хватит брехать. — Один знакомый наставлял. — И как зовут этого знакомого? — Мастер спорта по ММА, — серьёзно ответил Ричард. — Зачем ты к нему пошёл? — Ну нужно же было научиться профессионально вправлять мозги. Вся беседа проходила без визуального контакта; Вили смотрели в потолок, а Ричи в окно. Она оборвалась так же резко, как и началась. Наш герой невольно вспомнил детство и задался вопросом, почему Ричарду всегда так важно, чтобы он поступал правильно и можно ли назвать это инстинктом брата.

* * * Экран. Возвращение в школу Шоумена и его брата было скандальной новостью; всех интересовало, что теперь будет с "шоу". Когда перечисленные личности пришли, случилось затишье перед бурей; никто не осмеливался напрямую спросить Вила, а с ответом он затягивал. Затишье продолжилось ровно три дня; на четвёртый молчаливого создателя зажали с расспросами в туалете. — Вил, может, уже пора продолжить "шоу"? Люди нервничают. — осторожно спросил Уилфред — правая рука Шоумена по делам проведения боёв; по обыкновению он был с тремя охранниками. — "Шоу" никогда больше не продолжится, — в небольшом вонючем помещении, обнесённом плиткой стало очень шумно; шум прервался нервным ненатуральным смехом Уилфреда. — Ты ведь шутишь, да? Люблю твоё чувство юмора, чувак. — Нет, Уил, договор был настоящим и Ричард выиграл честно. У меня всё. — Вил попытался уйти, но его крепко прижали к стене, больно стукнув головой. — Шутка затянулась, парень. — Никакая это не шутка, с дороги! - его не отпускали. — Когда ты вернёшься в "шоу"? — Никогда! — Ответ отрицательный. — приняв боевую стойку, Уилфред полуприсел и ударил Вила в живот, тот загнулся; краем глаза Лев успел подметить, что один из охранников снимает их на телефон; следующий удар пришёлся в висок. Последнее, что запомнил Трек: он лежит на полу, из уха течёт кровь, виски адски пульсируют, а голову он был готов отдать под гильотину, лишь бы только перестать ощущать боль.

* * * Экран. Вил просыпается в тот же день, но за окном уже виднеется чернь позднего вечера. Его школьная форма грязная, местами порвана. На руку наложен жгут. Он пытается приподнять голову, но она начинает болеть и пульсировать. Несмотря на то, что в этом месте Вил бывал очень редко, узнать его не составило труда; это школьный медицинский кабинет. Как он сюда попал, вспомнить не получается, да и думать подростку сейчас совсем не хочется; он хрипло вздыхает, прикрывает глаза и мгновенно засыпает. Сквозь дрёму слышатся голоса: — Боюсь, если он не очнётся, то придётся вызвать более квалифицированных врачей. — Его ведь только выписали... — Прошу прощения, но больше я ничего сделать не могу. — Мой мальчик... Спящий чувствует как его гладят по голове и сквозь силу открывает глаза. — Ма...ма... - с трудом выговаривает он глухим и слабым голосом; женщина, сидячая на его койке, начинает плакать; Вил снова забывается сном. Бывшего Шоумена отвозят домой, где он будет проходить реабилитацию.

XVI Экран. Спустя неделю лечения Вил уже вставал с кровати. Ричард любезно показал ему видео, которые таки было выложено в Интернет. Начало было знакомым: Уилфред гнал бочку по поводу проведения "шоу", его первые два удара, лежачий на полу Вил и гнусный смешок. Продолжение объясняло многое, но даже после просмотра в памяти не всплыло, а лишь запомнилось; позже доктор объяснит, что это был нервный срыв. Вил берётся за голову и, сжимая её, кричит что-то невнятное, а после вскакивает и бросается на Уила, совершенно не замечая, как тот обороняется. Лев сбивает его с ног и бьёт кулаками, бьёт очень долго и сильно. Охранники пытаются его оттащить или ударить, но всё бестолку. Уилфред забивается до состояния стонущего куска мяса, покрытого засохшими пятнышками крови. Когда Вил кончает с своим бывшим помощником, то сплёвывает и обзывает его далматинцем; немного отдышавшись, бросается и на охрану. По воле случая убежать из туалета удалось только одному; парню, который снимал всю сцену на телефон. Теперь на полу лежало три стонущих тела: "далматинца" и двух его охранников. В схватке за свою свободу Вил порвал сухожилия на руках, сломал нос, вывихнул ногу, разодрал кожу на кулаках, порвал губы и получил своё первое сотрясение. После боя он умылся, сел на пол и заплакал; не столько от боли, сколько от ощущения внутреннего опустошения. Плакал он до тех пор, пока не потерял сознание. В туалете их обнаружила уборщица.

* * * Экран. День выписки Вила с домашнего больничного всё приближался. Физически он уже восстановился, но его поведение по отношению ко всему изменилось: Трек не выходил на улицу без надобности, всё чаще сидя дома и упираясь расфокусированным взглядом в одну точку; он перестал общаться со знакомыми, а на вопросы домашних реагировал через раз. Вилову маму заволновало такое поведение, и она повела сына к психологу. Специалист сказал что-то о последствиях нервного срыва, про защитную реакцию; что переживать не стоит и это скоро пройдёт. Но апатия не прошла ни через неделю, ни когда Вил пошёл снова пошёл в школу. В учебном заведении его не трогали и не разговаривали; после драки в туалете его опасались даже самые отчаянные. Для Вила время словно остановилось. Он начал регулярно прогуливать уроки, гуляя в малолюдных местах, но чаще возвращаясь домой и запираясь в своей комнате. Когда маме Вила сообщили о его прогулах, мальчик снова оказался у психолога. На этот раз специалист лишь развёл руками и назвал это подростковым явлением, однако под укоризненным взглядом женщины выписал таблетки, которые якобы должны помочь. Но не помогли ни дешёвые, ни дорогие препараты, ни методы, ни советы, и тогда женщина в отчаянии опустила руки; а отец вечно был в различных командировках. Ричард со своими жизнелюбием и настойчивостью тоже не спас ситуацию. Жизнь нашего героя перестала быть жизнью.

* * * Экран. Редко появляясь в школе и с трудом дотягивая до троек, Вил всё же смог закончить школу. По строгому, не терпящему отказа наставлению, подростка загнали в колледж. Но никакой инициативы с его стороны не наблюдалось и там. Проходя свой жизненный путь мальчик не заводил друзей или знакомых; люди тянулись к нему из любопытства, но он никого не принял. После колледжа Вил изъявил желанием учиться в кулинарном; он счёл эту профессию за самую подходящую для себя. Родные поддержали его, думая, что мальчик наконец взялся за голову. Так Лев и стал пекарем. Когда Вилу было двадцать с хвостиком, один уважаемый критик оценил его “уникальный талант и изысканнейший вкус” и после этого, ресторан, числящийся в списке самых дорогих и продвинутых пригласил перспективного пекаря к себе. Тогда мама Вила очень им гордилась. Со временем людям полюбилась выпечка Трека и его молчаливость. К нему приставили помощников; на почту приходили письма с просьбами открыть секреты рецептов; Лев стал популярен. Но молодому человеку это не нравилось; он всё хотел тихой мирной жизни. В один из моментов своей карьеры молодой пекарь достиг пика популярности и тогда его было решено отправить в кругосветный кулинарный тур. “Бредовая идея, - думал об это Вил. - Какой в этом смысл?” На одном из интервью во Франции Вил и познакомился с ней. Американский репортёр с чертами русского происхождения; миловидное личико, длинные рыжие волосы; молодая, горячая и очень настырная девушка по имени Ева Нилтон. Она задавала вопросы чаще остальных и они были по-настоящему интересные. После оказалось что она маленькая поклонница Вила. По этой причине была назначена встреча. Казалось бы сугубо делового характера (Ева была намерена составить биографию Вила), но репортёрша очень искусно совмещала вопросы, затрагивая тонкие темы жизни Льва. Еву Вил раскусил довольно скоро: оказалось, что она попросту в него влюблена. Но впервые в жизни молодого человека это чувство оказалось взаимным и он предложил более серьёзные отношения. Когда Еве исполнилось двадцать, а Вилу почти двадцать два, он сделал ей предложение. Уже через месяц молодожёны ждали ребёнка.

* * * Экран. Ева имела привычку встречать Вила с работы; то, что она была уже на четвёртом месяце беременности этому не мешало. График пекаря был “резиновый”: иногда могли отпустить на час раньше положенного,а иногда задержать на два. Поэтому молодая мамаша обычно ждала своего кормильца в кафешке напротив, с неизменной литературой в руках; были и дни, когда Ева отлёживалась дома. Раз в неделю, чаще всего в начале недели, Трек баловал свою ненаглядную булочками из своего ресторана. Это был вторник. Вил выглянул в окно, посмотреть пришла ли Ева сегодня. Она сидела на своём привычном месте подле окна. Молодой пекарь начал сборы: набрать самое свежее из выпеченного и переодеться. Почти переодевшись, Вил набрал Еве смс, что скоро уже будет выходить. Выйдя из ресторана, Вил направился на остановку на своей стороне тротуара (машину они хотели купить только через два месяца, дабы не влезать в долги).Ева, расплатившись, неспешно собралась и вышла из кафе, слегка придерживая живот рукой. Увидев Вила, она мягко улыбнулась и стала переходить через дорогу. Когда Ева была уже на полпути, грузовая фура на большой скорости сбила её и ещё шесть человек насмерть, а после влетела в ту самую кафешку, учинив ещё несколько жертв. Водитель также не выжил. Позже эксперты скажут о том, что водитель фуры уснул за рулём. Но это не спасёт Вила от каждодневного кошмара: Ева идёт ему навстречу с улыбкой на лице, а через секунду её образ сменяется машиной. Секунда — и смерть. Секунда — и человек, которому, наверное, было некогда поспать часок-другой лишает его жены и ребёнка. Вилу пропишут успокоительные, антидепрессанты и многие другие таблетки, призванные заглушить боль; отстранят от работы на время и будут соболезновать. Но таблетки будут игнорироваться, ровно как любая помощь и тем более соболезнования. Вил снова замкнётся в себе, прям как после драки в туалете; он будет мало есть, ни с кем ни контактировать и вообще пытаться как можно быстрее покончить с бессмысленным существованием. Спустя месяц после автокатастрофы Вил пристрастился к алкоголю; вот, что действительно глушило боль, особенно, если напиться до потери сознания. Невольно он стал завсегдатаем в местном баре. Его историю теперь знали многие. Один умник как-то назвал его Архангелом, и имя прижилось; людям нравилась версия о том, что бывший пекарь пал с небес на землю. Со временем история разрослась до размеров городской легенды, — не каждый городишка может похвастаться своим Архангелом. Прошло семь месяцев после аварии.Вил покупает боксёрскую грушу и устанавливает её в своей комнате. Никто не препятствует, все думают, что таким образом происходит возрождение Архангела. А спустя ещё три дня городская легенда вешается на креплении для той самой груши. Попытка была не совсем удачная — не выдержала тонкая верёвка, которую пришлось выбрать из-за узкого отверстия в креплении. Но Вил достаточно долго провисел над землёй, чтобы потерять сознание, а позже впасть в кому.

XVII Юноша стоит перед экраном со слезами на глазах. Теперь-то всё понятно… Джек вырывает из размышлений: — Настала очередь СММБ. — Я не хочу просыпаться. — А я спрашиваю твоё мнение? — Иди к чёрту, Джек или кто ты там! — Расшифровывается как Сумеречный Мир Моральной Бойни. Название рабочее, звучит красиво, — признался Дымной. — Представляет из себя абстрактное видение ситуаций. Вил уже хотел заорать, но “Дымная Трубка” запустил экран. Вокруг появлялись яркие краски и тона. Всё, что окружало нашего героя имело облик двумерной картинки, которая местами переливалась пятимерным сиянием. Такое зрелище пугало и завораживало в одночасье. Виднелась прелестная бесконечная равнина, вдалеке был лес. Дремучий, но богатый весенних красок. Поперёк леса текла горная речка. Пахло свежескошенной травой, цветами и ягодами. Мальчик с широкой улыбкой лежал в траве; на нём не было верхней одежды; он наблюдал за колонией муравьёв. Заскучав, он стал бегать за бабочками, сачок в его руке появился столь незаметно, словно раньше был просто невидим, но находился в руке всё время. Внезапно заморосил дождик, хотя небо было чистым. Мальчик, позабыв, про свою “охоту” заспешил в сторону леса, где меж деревьев находился его шалаш-дом. Укутавшись в любимый плед, мальчик с интересом наблюдал за происходящим за окном. Дождь набирал силу, на домик нападали порывы ветра. А после случилось нечто, казавшееся невозможным: шалаш начал раскачиваться на ветру; слабыми звеньями отрывались некоторые доски. В ужасе мальчишка кинулся на пол, укрывался пледом с головой и закрыл глаза. Когда он поднял веки, шалаша не было; в лесу попадало много деревьев; река, вышедшая из берегов, превратила равнину в мокрые куски полуголой чёрной земли. Всё, что осталось от пледика — мокрый и ободранный кусок шерсти. Его мир разрушен, а вдалеке звучали тихие всхлипы мамы. Мальчик стал взрослее.

* * * Экран. Деревянный домик, на расстоянии напоминавший дольмен, стоял в ложбине. Вокруг него было ограждение в виде невысокого заборчика и предупреждением на калитке: “Не входить без спроса. Злой хозяин!” Паренёк смотрит телевизор. Бегущая строка в какой-то момент увеличивается и представляется взору: “Поздно. Теперь посмотри как твоя жестокость превращается в глупость!” Подросток насторожился. Почти сразу после строки послышался рёв медведя. Парень вышел во двор и увидел неподалёку бурого медведя размерами чуть меньше среднего; в глазах создания читался вызов и голод. Когда бурый припустил к его дому, мальчик смело побежал навстречу. После недолгой борьбы, хозяин дома достал нож, а медведь начал активнее махать своими когтистыми лапами. Случились возня, рёв, а потом кровь.

* * * Экран. На этот раз подросток поселился в многоэтажном доме. Он облюбовал крышу, где любил загорать и играть на гитаре. Сейчас паренёк играл незатейливый мотив на гитаре своей знакомой. Стояла чудная погодка. Но несколько больших туч, появившихся словно из ниоткуда, закрыли собой солнце. «”Шоу” никогда больше не продолжится!» — сказала улыбчивая девочка и исчезла, словно это была голограмма. «Никогда!» — прокричал кто-то из окна. Мальчик подошёл к краю крыши, чтобы понять, в чём дело. «Ответ отрицательный», — услышал подросток за спиной, но обернувшись, никого не увидел. Гитаристу скрутило живот, он согнулся пополам; заныла челюсть; заболела голова. Тело паренька перевесило и он полетел вниз головой прямиком с шестнадцатого этажа. Тучи как будто спустились на землю; вокруг падающего образовался густой туман. В тело подростка ударил разряд энергии; он ощутил жар, как если бы его подожгли заживо. Не долетев три этажа до земли, мальчик взорвался подобно водородной бомбе… Очнувшись, малец обнаружил себя нагим в куче чего-то, отдалённо напоминающего пепел. Сил пошевелиться не было. “Пепел” был повсюду и летал как будто тополиный пух; спустя время стало ясно, что он складывается в определённую форму. Вакуум…

* * * Экран. Вил сидит “паровозиком” на кровати со своей женой и гладит её живот. Пахнет цветочным чаем, — это на кухне настаивается заварка их любимого сорта. За окном холодно и сугробы, а небо такое светлое и так низко, что сливается со снегом в общий белоснежный фон. В их доме играет приглушённая композиция “Fazil Say — Kara Toprak”. Ева просит налить ей чаю; Вил покорно встаёт и направляется на кухню. Возвращаясь обратно в комнату с подносом, на котором две кружки с чаем, четыре бутерброда и пять штук орехового печенья, Вил слышит странный шум. Войдя в комнату, он видит как его женщина улыбается ему, а в окне виднеется предмет летящий прямо на их дом. Метеорит обрушивается на семейное гнёздышко, оставляя лишь кратер и некоторые обломки. Семья, живущая здесь когда-то, погибает на месте.

* * * Экран. За спор о нелепой и несправедливой смерти своей семьи и возвращении в мир смертных для продолжения счастливой жизни Люминиус (имя, полученное Вилом в раю) был низвержен в ад.

* * * В мозг Вила начали поступать импульсы о пробуждении; медленно, но верно наш герой просыпался. В моменте между СММБ и пробуждением состоялась последняя подсознательная беседа Вила с Джеком. — Может, я чего не понимаю, но зачем мне просыпаться? — Теперь ты представляешь большую важность для науку и государства. — Это должно изменить моё мнение? — Это должно изменить твою жизнь. — Глупо как-то… Даже умереть спокойно я не имею права. Вил поднял веки и узрел вокруг себя своих “спасателей”. У кого телки слёзы, кто хлопал, а кто улыбался; каждый по-своему выражал эмоции по поводу успешно завершённой операции. А самому “виновнику торжества” было не до веселья: он помнил всё и хотел снова уснуть и забыться. Забыться навсегда, без права на потом. Прошло два дня после пробуждения. Льва плотно кормили, устраивали небольшие расспросы, к нему заходили родственники и беседовал психолог; всё это делалось для того, чтобы Вил быстрее встал на ноги и показался миру. Он ещё не знал, насколько велика его в роль в начавшейся игре.

Эпилог В день полного выздоровления Вила заставили по-деловому одеться. Его собирались доставить в зал заседаний, где он будет произносить на камеру заученную до дыр речь. Для лучшей информативности юноше сообщили о проблеме, про которую он, в связи с последними событиями, происходящих в его жизни, не знал. Суть проблемы состояла в перенаселении Земли и в способе гуманной борьбы против этого ужасного явления. Проект назвали “Заморозка”. Из себя он представлял всемирное усыпление мирного населения (искусственное введение в кому). Разумеется, согласных почти не находилось; люди не желали доживать свой век во сне; и мало кто верил на слово, что их в таком беспомощном состоянии не убьют. Правительство пыталось составить договоры о неприкосновенности, угрожало пустить в ход оружие, но главным козырем должен стать первый человек, проснувшийся из комы, т.к. не верили и тому, что усыпление не будет билетом в один конец. Поэтому теперь Вил летел на вертолёте на место встречи. Самому пробудившемуся не верилось, что он способен стать ниточкой надежды для народа, но под страхом люди действительно готовы верить многому. После приземления вертолёта на крышу небоскрёба, в котором находился зал для заседаний, Вил улучил момент и присел завязать шнурки на туфлях. Охранники терпеливо ждали, когда он закончит. Быстро и сильно ударив двоих близ стоящих в пах, юноша пустился на утёк; а за ним погоня из ещё двух амбалов. Вот только они не успеют… Сердце Трека бешено колотилось, он долго к этому готовился, но всё равно волнуется. Второй попытки не будет. Ва-банк! Без тени сомнения Вил ловко перепрыгнул невысокое ограждение и полетел вниз. Вот и всё. Расплющенное по асфальту тело не оживить; его взяла. После всего пережитого молодому человеку хотелось лишь умереть. Есть ли смысл жить в мире, где тебя будят только для того, чтобы потом снова усыпить; где понимание гуманности обрело совершенно другой, вовсе не изначально заложенный в это слово смысл; где лично для тебя любви уже не существует? Много ночей назад самоубийца ответил на этот вопрос. Много ночей назад запустился механизм самоуничтожения. Чека снята, пальцы уже разжались. Три, два, один. Пуф! Из собственного сочинения: Я напишу о тебе книгу, Чтобы забыть. Я опишу твою душу, Чтобы забыться. И настрочу целый роман, Дабы упиться Всем тем, что прошло. Чтоб не убиться О стену, что воздвигнула ты. Дабы больше не возвратиться, В те дни, что нынче - только боль, Где я ещё верю в нашу любовь, Где ты и где я, И где ещё новь.