Один миг

Итачи не пришлось пошевелить даже пальцем для того, чтобы победить. Их разделяла широкая ступень лестницы, и Орочимару стоял на нижней. - Сила этих глаз... просто невероятна! – выдохнул он, потрясенный. А в глазах отражались его мысли. Эти безумные мысли об обладании великой силой, которые никогда не станут реальностью. (И горькое восхищение проигравшего) Губы Итачи чуть заметно растянулись в улыбке, когда он подумал о том, что великий саннин сейчас беззащитен перед ним. - Орочимару... все твои дзюцу... бесполезны против этих глаз. Учиха прекрасно знал значение этих слов. Сейчас он легко может... нет, должен убить его. Убить преступника. Да. Убивать или нет?.. – Отпусти меня, – не просит, скорее убеждает. И все же это тон проигравшего во власти победителя. Итачи отчего-то медлил с ответом... он еще не решил. Орочимару держится за руку, силясь остановить кровь. Пряди его черных волос закрывают половину лица, но не скрывают силу в его взгляде. О-о-о... все же гениальность проявляется даже в таких мелочах. Итачи не мог понять, почему он об этом думает... об этих глазах, которые выдавали его страсть. Как странно: эта страсть выражалась в желании обладать его, Итачи, телом. А вышло наоборот – это Учиха сейчас волен распоряжаться им и его судьбой. Они стояли почти вплотную друг к другу, и саннин шагнул ближе, словно чувствуя его мысли. Итачи инстинктивно отклонился назад. Казалось, что Орочимару хочет добиться своего уже не с помощью дзюцу. - Ну, так что? – змей спрашивал скорее словами, чем взглядом. Во взгляде же читалось: я знаю ответ. Но неясно, какой был вопрос? Итачи тихо вздохнул. При взгляде на Орочимару его неотступно преследовала тоска... Тоска по свободе самовыражения, следованию своим естественным желаниям, а не долгу. Орочимару, ставший бессмертной змеей, следует своей низкой, животной, но природе. Таких людей стоит убивать, - они разрушают мир, покой и гармонию, они сеют разрушение одним лишь своим присутствием, и даже сейчас, стоя так близко к нему, Итачи чувствовал, как рушатся в нем какие-то преграды... Хотелось поднять руку и прикоснуться к этой бледной коже, почувствовать это дыхание, понять... согреться. Нет, такое может только сжечь. Орочимару все видел. Он уже почти улыбался, но это скорее было предвкушение. Как он умудряется одним своим видом так возмущать и будоражить воображение? Он опасен... он так безумен. Его нужно устранить. Почему он так притягивает? Его лицо так близко... Итачи слегка коснулся пальцами его щеки, и в ту же секунду Орочимару оказался в гендзюцу, в мире, где все иллюзия, но страдания реальны. Саннин рухнул на колени перед Учихой, тяжело дыша от боли. Его глаза больше не выражали ничего, кроме страдания. В них больше не было силы. Когда он очнулся, то не сразу понял, где находится, и чьи складки плаща он видит перед своими глазами. Он поднял помутневший взгляд на своего мучителя... Для него прошло уже 72 часа. Итачи присел, чтобы оказаться с ним на одном уровне, и сказал: – Я бы должен был убить тебя... – не договорив, наклонился, схватил за подбородок и поцеловал. Отстранился, сдерживая свой порыв, но понял, что уже сорвался в пропасть. Поздно о чем-то думать, это видно даже по блеску желтых глаз саннина, в которых появилась надежда. – Ты не убьешь меня... – хрипло прошептал Орочимару. – Не убьешь... – улыбнулся. Поднял руку и схватился за плащ, притягивая Итачи. Учиха, уже не думая ни о чем, ответил на поцелуй, закрыв глаза. Но саннин переоценил свои силы: через несколько секунд он потерял сознание. И только это спасло Учиху. Он положил Орочимару на землю, аккуратно убрал волосы с бледного, изможденного лица. Сжигает, - сказал он себе. Сжигает, когда хочется согреться. Надо помнить. - Прощай, - сказал он Орочимару, зная, что тот не слышит. Тоска оставалась с ним.