Ультрамарин

Мэнди узнала его сразу. Как всегда, взъерошенные, как у воробья, пепельно-русые волосы, мечтательно-отстраненный взгляд, сигарета в руках, серебристый дым которой расплывался в воздухе. И, черт побери. Как же красиво он выглядел в этой мажорной одежде. Светлые хлопковые брюки, дорогие часы на руке и темно-синяя в белый горошек рубашка, которая оттеняла бледную кожу и делал ее еще светлее. На грязной, расписанной граффити остановке Лип казался белой вороной, словно чистое пятнышко на замызганной стене. Ее сердце забилось, затрепетало, как птица в клетке, которая, казалось, вот-вот пробьет ребра-прутья и вылетит из груди. Дыхание участилось, руки запотели - дурной знак. Ты же обещала себе, что выкинешь его из головы. Начнешь жить заново, сотрешь все воспоминания о Галлагере. Забудешь о нем напрочь, как о дурном сне, вычеркнешь из своей жизни навсегда огромным черным маркером. И у тебя получалось, неплохо получалось, ты ведь уже и забыла, как он щурится, когда затягивается сигаретой, и как небрежно держит руки в карманах... И вот, пожалуйста - вот он, Лип собственной персоной. Который даже не смотрит в ее сторону. Не замечает. Не хочет замечать. Впрочем, как и всегда. Что ж, можно просто встать чуть подальше и тоже играть в "я-тебя-не-замечайку". Ведь она уже совсем другая. И можно прикинуться, что она его и не знала никогда. Можно. Но тело живет как будто собственной жизнью. Рот раскрывается, и Мэнди говорит: -Привет, Лип! Он поворачивается и сначала не понимает, кто его позвал. Вроде бы знакомый голос, но на остановке, кроме него, никого. Никого, кроме девушки, которая так до боли знакомо зажимается в углу и переминается с ноги на ногу. Но выглядит эта знакомая совершенно иначе. Ее волосы, которые, казалось, стали еще светлее в свете старых фонарей, были заплетены в непривычную для этой девчонки косу, глаза не скрыты под защитным слоем туши с палец. Руки открыты, а точеную фигуру скрывает легкий комбинезон цвета ультрамарина, яркого, сочного, делая наряд еще дороже, а девушку - еще краше. Казалось бы - это Мэнди. Та самая Мэнди, которая сбила Карен, которая помогала брату отомстить священнику и которая учила Дебби быть соблазнительной. Та самая Мэнди, которая подала за него документы в универ. Это ее волосы, ее лицо, ее тело. Но от этой Мэнди не осталось и следа. Исчезло кольцо в носу, одежда сменилась на более простую и изысканную, а во взгляде не было того прежнего огня, той безумной искры, того сумасшедствия, присущего всем Милковичам. Что с ней стало? И как она здесь оказалась? И (что немало важно) как этот ублюдок негр отпустил ее? Но все же... даже несмотря на то, что Мэнди изменилась - и в лучшую, и в худшую сторону - у Липа перехватывало дыхание, стоило ему взглянуть на нее. На эту девушку, от красоты которой захватывает дух, на эльфа в своем темно-синем одеянии. Она была прекрасна. -Мэнди!- восклицает Лип, подходит к ней и заключает в свои объятия, в то время как до него доходит осознание того, как эта девчонка ему дорога и как сильно он скучал по ней. -Мэнди, ты... ты так изменилась! Ты такая красивая! -Спасибо,- улыбается девушка, и ее щеки розовеют. -Ты тоже хорошо выглядишь. Юноша усмехается. -Ты здесь какими судьбами? Я думал, ты в Индиане. -Да я просто приезжала проведать братьев и Йена. Каким бы Микки не был мудаком, он все-таки не чужой, и я соскучилась по нему. Правда, он сперва меня не узнал, а когда узнал, то не захотел пускать внутрь, думал, что я примкнула к тем двум девицам-лесбиянкам и хочу предложить ему продать дом по выгодной цене,- Мэнди еле слышно усмехается. -А как же Кеньятта? Как это он отпустил тебя? -Я... я сбежала. Мэнди сразу вернулась в кошмар тех дней, когда она осталась с этим агрессивным негром наедине. Прошли те времена, когда он заботился - ну, по крайней мере, старался - о ней и был к ней добр. Прошли те времена, когда рядом с ней были братья, которые могли встать на ее защиту и не давать сестренку в обиду. В Индиане Мэнди стала рабыней. Кеньятта работал с раннего утра и позднего вечера, взваливая на хрупкие плечи Мэнди всю домашнюю работу. Та словно стала Золушкой: целый день она то убиралась, то готовила, выйти в кафе или клуб - только с его разрешения. Однажды Кеньятта вернулся домой слишком поздно, а Мэнди, жутко уставшая за день, на его просьбу принести ему ужин прямо в кровать к телевизору красочно, в лучших традициях Милковичей послала его. Так девушка в первый раз осталась со сломанным носом. В следующий раз Мэнди задержалась в клубе до позднего утра. И поплатилась за это переломанными ребрами. Каждая дерзость, каждый гневный выпад только усугублял ситуацию. И их становилось все чаще. Порой Мэнди просто хотелось завыть от бессилия и безысходности. Но ты сама виновата. Сама его выбрала. Да, выбрала. Но она же не знала, что это выльется в тюремный лагерь с комендантскими часами! А ведь раньше она не была такой слабой. Она могла бороться до победного конца, всеми честными и нечестными способами. Прежняя Мэнди никогда не опускала руки. Прежняя Мэнди не позволяла себя унижать. Прежнюю Мэнди нельзя было напугать. А сейчас можно. От нее осталась лишь оболочка, тонкая, хрупкая. Она была абсолютно беззащитной. Ее стойкость, ее храбрость, ее сила просто испарились. Нет их. Растворились в воздухе, как сахар в чашке горячего кофе. И это пугало ее не меньше, чем двухметровый огромный разъяренный негр, гонящийся за ней с ремнем в руках. Но все же ее внутренний огонь еще не потух. Да, он уменьшился с пламени до маленькой искорки, но все еще горел. И этот огонек твердил ей: «Уезжай отсюда». Беги. Спасайся. Никто не смеет меня обижать. Поэтому в один день, когда ее «ненаглядный» вернулся с работы особенно уставший, Мэнди подмешала ему в пиво снотворное – хотя подумывала о мышьяке – и, стащив у него ключи, украла машину и отправилась в неизвестность. О том, чтобы вернуться в Чикаго, и речи быть не могло: во-первых, Кеньятта бы ее сразу нашел. А во-вторых, зачем ей туда было возвращаться? У братьев была своя жизнь, Йен заболел, им было не до нее. Ее там ничто не держало. -И он даже не поехал вслед за тобой? -Нет. Мне повезло. Да, ей тогда крупно повезло. Но от воспоминаний о побеге кровь стынет как жидкий азот. Мэнди едет уже несколько часов, еле-еле различая дорогу перед собой. Ей безумно хочется есть и спать, но еще больше ей хочется жить. О том, что случится, если ее найдет Кеньятта – подумать страшно. Он ее убьет. Всенепременно. Страх заставляет девушку прибавить скорость – ее заносит на поворотах, и она уже нарушила черт-его-знает сколько правил дорожного движения. Она заехала в город, совершенно ей незнакомый, с красивыми домами и дорогими машинами. В одну из которых – новенький джип – она врезается, не справившись с управлением. Неистово матерясь, Мэнди пытается завести машину и свалить отсюда побыстрее, но она заглохла, как будто назло. К проблемам девушки на личном фронте добавляется и дорогущий покореженный автомобиль, владельцы которого навряд ли будут в восторге, увидев свою смятую ласточку. Бежать. Надо бежать. Мэнди вылезает из старенькой Хонды, из травм – лишь маленькая ссадина на лбу. Забирает сумку, но слишком поздно – появляется владелец BMW,в который она врезалась. Девушка видит перед собой высокого, статного парня-брюнета. У него бледная, как простыня, кожа и светло-зеленые глаза цвета крыжовника. Совсем еще молодой – года на два-три старше самой Мэнди, но от этого не легче. Даже хуже – ведь такой молодой, вспыльчивый парень легко может нанять парочку нужных людей, и они уберут и вмятину на машине, и саму Мэнди. -Простите.... пожалуйста, простите! Я, правда, не хотела... – лопочет девушка, испуганная до смерти. Нервы, как струны, натянуты так туго, кажется, вот-вот надорвутся. А удивленное и возмущенное лицо юноши почему-то смягчается. -Господи, что ж ты так испугалась? Думаешь, я тебя убью за эту небольшую вмятину? Да брось, подумаешь, бывало и хуже! -Правда? -Ага. Да расслабься ты, у тебя вид такой, как будто я не человек, а дьявол! У меня даже имя нормальное, человеческое: Тревор. А тебя как зовут? -Мэнди, - выдавливает девушка, ошарашенная реакцией своего нового знакомого. Думающая, что это всего лишь сон. -Очень приятно, Мэнди! -Мне тоже... -Ну и куда же ты так спешила? И тут выдержка Мэнди окончательно лопнула. Слезы страха и облегчения полились из глаз, и девушка даже не попыталась их остановить. Зарыдала так глупо, так громко, словно копила эти слезы в себе годами, и теперь они, сломав плотину самоконтроля, вырвались наружу. -Эй, ну ты чего... Мэнди, перестань... чего же ты плачешь? – спрашивает Тревор и обнимает сотрясающуюся от рыданий девушку. А та утыкается ему в плечо и обильно поливает слезами хлопковую футболку, стоящую, наверное, как две ее зарплаты официантки. Но ее ничего не смущает: ни ее заплаканные глаза, ни распухший нос, ни то, что ее обнимает совсем не знакомый для нее человек – ей просто нужна опора. Жилетка для слез. И, надо признать, эта «жилетка» весьма симпатичная. -Мне помогли. Я.. я врезалась в дорогой джип, а его владелец, вместо того, чтобы накатать на меня заявление, помог мне. Он спас меня... Узнав об истории Мэнди, Тревор сразу вызвался помочь ей. Через неделю Кеньятту выслали из страны за незаконное хранение наркотиков. Казалось, можно было бы вздохнуть спокойно. Но она не могла. Невероятная щедрость и доброта со стороны ее нового друга, к которым Мэнди так не привыкла, пугала ее. Какой нормальный человек будет надрываться из-за какой-то незнакомки, которая еще и машину ему угробила? Только маньяк. Или ненормальный. Но Тревор не был ни тем, ни другим. Он искренне в нее влюбился. С самого первого взгляда, как позже он станет ее уверять. В эти огромные глаза, в эти мелированные волосы, в это кольцо в носу. В ее хрупкость и одновременно в ее силу. Только поэтому юноша взял ее к себе под крыло. Выделил квартиру, помог устроиться в университет. Родителям представил как подругу детства, лишившуюся дома и семьи. А ведь, по сути, все так и было. Тревор чем-то напоминал Мэнди Йена – того милого, доброго, здорового Йена, который заботился о ней. Который единственный искренне за нее переживал. Который любил ее, но как сестру. И именно из-за этого сходства Мэнди и осталась вместе со своим новообретенным... другом. Да, другом, ведь по-настоящему она любила только одного человека, которого хотела забыть навсегда. -Ого, вот это тебе повезло! -Да уж. А следующие слова вырвались у Мэнди против воли, ничем не сдержанные. -Тот парень, спасший меня... он сделал мне предложение. Глупо, глупо! Как будто ты неудачница, пытающаяся вызвать ревность у самого крутого парня в школе, в которого ты влюблена по уши. Молчание повисло в воздухе, окутывая их двоих, словно мгла. Натянутое, оно ударяло по барабанным перепонкам. Казалось, если он прямо сейчас не скажет чего-нибудь, Мэнди просто взорвется. И в прямом, и в переносном смысле. -И что же ты ответила? -Сказала, что подумаю. Боже, умоляю, только не молчи. Не играй в партизанов, не притворяйся глупым - так до сих пор и не научился этому. Скажи что-нибудь. -Не делай этого, Мэнди. О, а разве тебе не наплевать? Ты же так пытался удержать меня от поездки в Индиану, да. Не перетрудился, бедненький? -Почему? На улице так тихо, что слышен каждый стук ее неистово бьющегося сердца, заходящегося в агонии. -Потому что я люблю тебя. Мэнди не верит. Она ослышалась. Он не мог ей этого сказать. Лип подходит к Мэнди, обхватывает ее лицо руками и впивается в губы, жадно, пылко. Выражая в этом поцелуе все свои чувства, переполняющие его: боль, ревность, тоску по этой безбашенной девчонке, девчонке, яростной и безумной, как ураган. Эта та девчонка, к которой он всегда мог вернуться и которая всегда бы его приняла. Девчонка, которая ему дорога. Девчонка, которую он любит?.. А Мэнди, кажется, вот-вот умрет в его руках, растает от его нежных прикосновений. Он сказал ей. Он сказал ей? Скажи что-нибудь. -Тебе не надо упускать эту возможность. Ты заслуживаешь хорошей жизни, Мэнди. Слышится треск – это ее надежды разбиваются в хлам. Какая же она дура, дура! Надеялась, что он ее остановит, попросит остаться... Наивная! Плевать он на тебя хотел! Мэнди абсолютно спокойна на вид, но в душе она плачет. -Спасибо. Мэнди слышит звук приближающегося поезда – вот оно, спасение! Она не может здесь больше находиться. -Ну, мне пора. Вот и мой поезд. -Я был очень рад тебя видеть, Мэнди. И я искренне рад за тебя, что у тебя все хорошо. Мэнди выпрямилась и подняла голову, стараясь выглядеть как можно более гордой и сильной. Да, у нее все хорошо. Все просто отлично. И ты мне абсолютно не нужен. Ты же не любишь меня? Вот и пошел ты со своей «искренней радостью»! Ты не сломаешь меня своим равнодушием. Видишь? Я стойкая. Я вытерпела многое. И тебя я тоже переживу. Никто не смеет меня обижать. -Я тоже была рада тебя видеть, Лип. Может быть, увидимся еще. Девушка вздохнула, а потом – все-таки не удержалась – подошла и обняла Липа, представляя на его месте Йена. Он для нее друг, не более. Просто хороший друг. Как Йен. Подошел поезд, и Мэнди вошла в него, села у окна. Поджала ноги к себе, обхватила колени руками – так больше гарантии на то, что она не рассыпется, не распадется на молекулы. Она переживет. Просто обязана пережить. Я не сломаюсь. Я забуду тебя. Выкину из головы. А Лип еще долго стоял и смотрел вслед поезду, который увез от него прекрасную девушку-эльфа в одеянии цвета ультрамарина.