Вереск

Солнце почти скрылось за горизонтом, лишь озаряя слабым золотистым свечением небольшой кусочек неба, накрываемый всепоглощающей темной синевой. Ночь наступала, накрывая небеса глубокой тьмой, усыпанной редкими звездами. Ветра не было; казалось, что всё замерло, но тишина, прерываемая лишь далеким стрекотом сверчков, не давила, а точно обволакивала мягко и уютно. Пьяняще пахло вереском. Его здесь было просто невероятно количество, целое поле – сиреневого, фиолетового, белого, синеватого, множество разных оттенков, и все они сливались в единую картину, прекрасную настолько, что захватывало дух. Почва была сухой, каменистой и соленой, но неприхотливому растению, похоже, хватало и этой малости: недаром же прозвали самым скромным растением. Тянуло морем – соленым и свободным. Хотелось раскинуть руки и взлететь, хотелось кричать. Вереск пьянил, мутил омут разума, а резкий запах соленой воды звал к манящей свободе. У Акаши подкашивались ноги. Путь был долгим, усталость захватила его, опутала оковами, а здесь ещё и запахи кружили голову так, что парень, казалось, сейчас просто рухнет на цветочное покрывало и отдастся этой свободе, что отдает солью на губах. Как он сюда попал? Какие тропы привели его в это забытое богами место? Он казался похожим на солнце, что сейчас едва светило, поглощенное ночью – ослабший и тусклый отблеск прежнего величия, что вскоре вспыхнет с новой силой. А вереск шептал, гонимый слабым ветерком, и напевал свою тихую песню, прохладную и спокойную, и море где-то вдали подпевало голосом волн. Поле качалось, волновалось, клонилось к ногам в ложном смирении, готовое вот-вот затянуть в свои сети. Сейджуро, казалось, едва сдерживался, чтобы не рухнуть прямо на цветы, вдыхая пьянящий запах, и заснуть, вспоминая старые легенды о вересковом медё. Но у него были силы, у него была гордость, ставшая ему сестрой, да и это казалось проигрышем усталости и ночи, а он не имел права проигрывать. Никогда. Никак. Никому. Император, скользивший усталым взглядом алых глаз по окрестностям, тихо вздохнул. Это казалось диким, но он едва ли мог сказать, как оказался здесь; звериные тропы, приведшие его сюда, были спутаны и тут же терялись, точно их целью было завести любого прохожего как можно дальше. Акаши был уверен – едва ли он выберется отсюда к утру. Нахмурившись, он бросил последний взгляд на сиренево-белое поле, шелестящее свои молитвы небесам. И в этот момент он увидел нечто, не замеченное им ранее. Немного дальше стоял человек. Сейджуро на секунду даже удивился: и как раньше не увидел? Вот же оно – спасение, проводник из цветочного лабиринта, связывающего запахами и кружащего голову. Забыв на секунду обо всем, парень, тряхнув головой, отчего пламенные волосы растрепались, бросился к размытому силуэту, пока и тот не исчез, не обернулся видением. Аромат соленой воды пробудил что-то забытое. Забытое звалось не то беспечностью, не то полетом, не то свободой – Акаши уже и не вспомнит, но ощущение крыльев за спиной слишком четкое, чтобы упустить его из виду. Человек, к счастью, не растворился в воздухе, а просто обернулся, когда Сейджуро подбежал к нему. Растрепанный и запыхавшийся, он выглядел совсем не так, как подобает Императору – навряд ли сейчас кто-нибудь признал в нем столь высокий сан. Но незнакомец, похоже, не стал воспринимать его несерьезно: в мутно-зеленых глазах не было никаких ярких эмоций, а взгляд его успокаивал и тоже кружил голову, как пьянящий запах цветущего вереска. Правда, когда Акаши увидел его в лицо, то понял свою маленькую ошибку. Высокий силуэт в просторных темных одеждах оказался вовсе не человеком – неестественно длинные и заостренные уши и общая мягкость и точно размытость черт выдавали в нем нечто потустороннее, загадочное, непознанное. Да и взгляд у него не зря же был такой мутный и пьянящий, что ноги подкашивались и дыхание никак не желало восстанавливаться, не зря же парень чувствует себя так странно, точно цветущее поле, что опутало узами, всё-таки заманило его в свои сети. У незнакомца было узкое лицо, четко очерченные тонкие губы и мягкая полуулыбка, похожая на отблеск луны – да только луны на темном небе не было. Он был чуть ли не на голову выше самого Императора, а ещё наверняка старше, да только кто знает этих существ – ему вполне могло быть уже и за сто, если не за тысячу лет. Впрочем, он казался столь свежим, успокаивающим и размытым, точно мираж, что Сейджуро вообще едва ли мог поверить хоть во что-то, о чем говорил его облик. Повисла тишина. Замолкли даже сверчки, и только вереск всё ещё нашептывал что-то тихонько и ластился к ногам, а море вдали бушевало. - Кто ты? – осмелился первым нарушить покой Акаши, на которого давила неизвестность. Незнакомец был слишком непонятным – всё в нем было запутанно, загадочно и расплывчато; он даже не был человеком, он был чем-то абсолютно неизвестным, и Император впервые за много лет почти растерялся, хотя по нему навряд ли возможно было это заметить. Впрочем, его собеседник явно чувствовал себя увереннее – улыбнулся шире, и в мутном его взгляде появилось какое-то искреннее теплое дружелюбие. Протянув руку с неестественно длинными пальцами в мелких царапинах, он ответил: - Я Рео, дух этого поля. А кто ты, мой гость? Гостем себя Сейджуро не чувствовал, скорее заблудшим путником, коим он, впрочем, и являлся. Но эти слова, произнесенные с такой обволакивающей мягкостью, тотчас расслабили, словно он сейчас находился действительно у духа в гостях и сидел где-нибудь у камина в большом мягком кресле. - Я правитель этих земель, - голос ровный, уверенный и спокойный, а слова всё равно кажутся парню нелепыми, - моё имя Сейджуро Акаши, - и пожал протянутую руку, смотря прямо в мутные глаза снизу вверх в ожидании реакции. Что скажет? Поступит, как многие, или совершит что-то непредсказуемое? Этот парень был слишком нечитаемым, чтобы можно было сказать что-то определенное. А тот только улыбается так же, как и раньше – точно кистью мазнули по лицу и создали завершающий штрих, без которого картина теряет всю атмосферу и чувства – и выглядит подозрительно искренне и ветрено счастливым. - Рад знакомству,- забавно щурится и выглядит ненавязчиво радостным, но никак не взволнованным, - Я могу чем-то помочь? Император серьезнеет. Рео выглядел странным. Слишком. В нем всё было не так, как было в привычном устоявшемся мире, он был слишком эфемерным, он был слишком нечитаемым и слишком мягко-доброжелательным. Ему слишком хотелось доверять. - Да, - голос у парня уверенный и спокойный, обманчиво-вежливый, - Можешь показать мне дорогу к деревне? Собеседник кивает в ответ и, не отпуская руки, ведет Сейджуро за собой. Вереск, что ластился, опутывал ноги и топил в своем фиолетово-белом море, тут же расступился и показал плетение узких троп. Солнце, точно умирая, оставляло последние отблески на покрытом тьмой небе, а звезды холодными огнями мерцали вдали, тоже сплетаясь в узоры и показывая путь. От этого Акаши на миг показалось, что этому духу подвластно всё здесь, всё вокруг подчиняется его неслышимым словам, и это… завораживало. Это просто не могло не восхищать. У Рео слишком длинные для человека пальцы, исчерченные красноватыми полосками царапин, и это могло выглядеть почти уродливо, но Император точно не замечает этого; руки парня лишь напоминают ему в очередной раз, настолько тот нездешний, неправильный. Его собственная рука в руке духа выглядит совсем маленькой, а белая ткань его перчаток почти сливается с чересчур бледной кожей проводника. Это сходство тоже, наверное, могло быть уродливым, если бы не показывало всю эфемерность. Рео весь целиком настолько неправильный, настолько несуществующий, что Сейджуро до сих пор едва ли может в него поверить. Духи, эльфы, русалки, феи и прочие его никогда не интересовали слишком сильно – хоть и были они привычными для людей, сам парень никогда ещё не видел духа так близко, никогда не прикасался к чему-то, что не укладывается в его стабильный мир… А тут всего лишь одно прикосновение, и Акаши чувствует себя разбитым на сотни тысяч осколков и утянутым в абсолютно несуществующую вселенную, куда-то в фантазии, и он совершенно не может верить ни во что. А вереск шелестит, шепчет что-то ласково и маняще, и Рео, когда оборачивается и смотрит на него мутным взглядом и улыбается ласково и тепло, тоже затягивает в омут с головой. У него точно сети раскинуты здесь из тропинок и сиреневатых цветков, из холодных небесных огней и солоноватого запаха моря, точно он ждал его здесь всю жизнь, ждал, когда сети будут использованы по назначению. Но Сейджуро знает – не ждал. Откуда знает, неизвестно. Померещилось ли ему удивление в нечитаемом почти взгляде, когда он увидел его в первый раз? А может, и померещилось. А может, и ждал. Он уже ни в чем не уверен. Море шумит за спиной, и с каждым шагом, что от него отдаляет, соли на губах всё меньше, а крылья за спиной точно испаряются. Но дух, шелестящий широкими одеждами при каждом шаге, дарит взамен другое чувство – необъяснимую легкость и желание разгадать, желание упасть в туман и погрузиться в дрему. Император, наверное, никогда его не испытывал раньше: было ли в его мире раньше что-то настолько удивительное? А сейчас на миг реальность покачнулась и подарила ему сокровище, которого он никогда раньше не видел, а сейчас держит на ладони и любуется блеском так жадно, что захватывает дух. А Рео смотрит на него искоса и с не то теплом, не то счастьем, не то тоской – и не разобрать ничего в его мутных глазах. Он и сам слишком миражный, разве разберешь в нем хоть что-то? Вот и сейчас, когда он почти радостно произносит что-то – Акаши уже даже его не слышит, просто топнет в тумане его души – по нему ничего не прочитать. О чем думает? Что испытывает? Неизвестно. И Сейджуро кажется, что это навсегда останется для него тайной. И пока Император размышляет об этом, парень останавливается и указывает рукой на запад, где умерло солнце, оставив лишь пару бликов на небесах, и говорит мягко и капельку завораживающе, как дойти до нужного места. Тряхнув головой, правитель внимательно слушает объяснения, старательно запоминая, и оглядывается. Они стоят почти у нужного места, отсюда даже видно деревню, в которой Акаши пришлось остановиться во время поездки по принадлежащим ему краям: очередной осмотр владений, не приносящий почти никакой ощутимой пользы, в котором сам Император не видит особого смысла, но всё равно подчиняется старым правилам в знак уважения традиций. В этот момент он вдруг понимает, что сейчас ему придется уйти, и никогда он больше, скорее всего, не увидит ни верескового поля, ни его духа. Эта мысль вызывает горечь и тоску. Сейджуро вдруг понимает, что он совсем не хочет оставлять его здесь. И пока Рео уже почти прощается с ним, парень вдруг резко его перебивает и говорит уверенно и прямо: - Идем со мной. Это было безрассудно, глупо и нелепо – говорить такое незнакомому почти человеку, но Акаши смотрит проводнику в глаза снизу вверх и тот, на секунду, кажется, удивившись, вновь улыбается лукаво, как и всегда, и отвечает мягким спокойным взглядом: - Прости, Сей-чан, но я не могу оставить это место. Я привязан к этому полю: как я не могу существовать без него, так и оно – без меня. На секунду Император думает, что, несмотря на вежливость и обходительность, фамильярности духу не занимать. Этот контраст снова напоминает о чертовой нездешности и красоты почти неземной, настолько непривычной, что может показаться страшной, но всё равно завораживающей. Он уже готов засмеяться от бессилия и какой-то детской обиды, но слишком быстро одергивает себя и отвечает понимающим взглядом. Лишь бы не было заметно глупое разочарование, лишь бы… - Тебя ждут, Сей-чан, - продолжает парень почти обволакивающе, - это твой долг. А у Акаши в душе – пустыня. И уже ничего не хочется. Только умирать. Красивое слово – умирать. Император хочет произнести его вслух, хочет распробовать его на вкус и узнать, скользнет ли в глазах Рео хоть что-нибудь после него. Ему так хочется сделать что-нибудь напоследок, но он всего лишь повторяет глухо и обессилено: - Да… Долг… Это мой долг. Слова срываются с языка моментально, и Сейджуро даже задуматься не успевает, просто смотрит в глаза и едва успевает ловить мысли, сплетающиеся в что-то невероятное. В горле пересыхает, и ему кажется, что он хотел бы кричать. Единственное утешение – ему кажется, что он увидел в мутном нечитаемом взгляде нечто, похожее на печаль. Император совсем не хочет отпускать всё это: и необъяснимую легкость, и туман, и едва ощутимые крылья за спиной, и пьянящий запах вереска, и шум моря, и мутные очертания, и… и Рео. Рео тоже не хочется отпускать. А придется. Это – его долг. Акаши так хочется сказать, что никому он ничего не должен, что хочет быть свободным, что хочет забыть обо всем этом, хочет сказать обо всём, что чувствует и думает, но дух его обрывает одним простым фамильярным жестом. Улыбается снова лукаво и, прикрыв мутные глаза, касается губами белой ткани перчатки. У Сейджуро в горле встает комок, и он просто не может отвести от этого взгляд. И сердце бьется часто-часто, точно раненая птица, и на секунду Император забывает, как дышать, и даже не вспоминает о том, что это неправильно и в нормальном обществе могло бы быть страшным оскорблением – дух наверняка об этом не знал. Этот жест казался настолько искренним и трепетно красивым, что Акаши не может вымолвить и слова, но потом Рео отстраняется и отпускает ладонь, улыбаясь, кажется, почти смущенно. А затем нагибается и срывает стебелек с белыми цветками, до этого шелестевший и клонившийся к ногам вместе с другими. Белоснежный вереск выглядит в его почти уродливых руках настолько прекрасно и органично, что Сейджуро засматривается на это почти совершенное сочетание. А парень, тряхнув головой, чтобы растрепанные черные пряди рассыпались и легли красиво, отдает растение Императору и уходит – растворяется вмиг в сиреневой дымке поля, пользуясь тем, что правитель не успеет ничего сделать. А тот почти готов закричать, потому что крыльев за спиной нет, воздух больше не отдает солью и легкости нет совсем. Мысли лихорадочно бьются в голове, и Акаши вертит в руках растение, заляпанное кровью, рассматривает его и почти улыбается этому незаметному пожеланию удачи. От Рео пахнет солью, ветром и вереском. Этого он никогда не забудет. Да и Рео, впрочем, не забудет. Император шепчет тихонько «Спасибо», оборачивается, улыбается напоследок сиреневому морю, и то шелестит что-то ласковое в ответ. Сейджуро чувствует себя внезапно счастливым. Ему хочется хохотать не то от горя, не то от радости, не то от всего вместе. На следующий день он уезжает из этой деревни и возвращается обратно в сверкающую алым столицу. Он исправно выполняет свой долг, который ненавидит больше всего, и почти не спит по ночам, потому что во сне каждую ночь возвращается туда, на вересковое поле у шумного моря, и вспоминает, что такое свобода. Эти воспоминания кажутся солью на рану, но Акаши держится день за днем и всё ждет, когда же ему снова придется отдать дань традициям и поехать осматривать свои владения. Ждет так же исправно, как дух в темных одеждах – его. По крайней мере, он хочет в это верить. Император открывает любимую книгу каждый день и быстро пролистывает листочки, чтобы найти засушенный кусочек прошлого – чуть выцветший, белый и испачканный алым. Он дарит ему надежду, о которой тот никогда и никому не говорит. Парень никому и никогда, кажется, не расскажет, к чему он стремится больше всего и почему смотрит на умирающее солнце из дня в день. А потом срывается и приезжает туда, в место, где когда-то обрел свободу, и бежит, не разбирая дороги, просто вспоминает слова, отпечатавшиеся в памяти слишком глубоко, и поражается самому себе. Впрочем, не это его сейчас волнует, а фиолетово-белое цветочное поле, к которому Сейджуро несется, точно от этого зависит его жизнь. Поднимается на гору и распахивает глаза, потому что он хочет увидеть море из вереска как можно полнее, чтобы запомнить навсегда. А поля там – нет. Есть только земля, просоленная и сухая, и камни. Ну, и ещё бушующее вдали море и потихоньку погибающее солнце. Акаши хочется выть. А ещё – умирать, как тогда. Потому что никогда ещё он не терпел такого сокрушительного поражения, никогда в жизни он не проигрывал так серьезно. Да и кому – Судьбе! Это потом он узнает, что жителям поле не понравилось и что они решили его уничтожить, а сейчас он думает только о том, что это она виновата, что это она за что- то наказала его так жестоко, отняв всё, чем он жил. Императору кажется, что ему вырвали с мясом крылья. А море вдали – бушует и пахнет солью, оседающей на губах, но Сейджуро совсем не чувствует себя свободным. Он чувствует только отчаяние, разочарование и тоску. Рео пахнет солью, ветром и вереском. Здесь пахнет солью, ветром и горечью. У Акаши кружится голова. Как тогда. Ему снова остро хочется умирать.