Часть 1
19 апреля 2015 г. в 16:35
Погода в Зоне стояла совсем неправильная. Холодрыга и солнце. День был бы чудесный, когда б не середина апреля.
К полудню я понял, что ничего нового в схроне не высижу, и решил пройтись до учёных. Может, расскажут чего. Может, таблетку дадут. Или пенделя ободряющего.
Болею я. Не знаю, чем призраки могут болеть, но началось это с того дня, как салага в лесу меня подстрелил. А потом встреча эта... то ли барышня, то ли виденье.
Симптомы у болезни моей странные. Слабость какая-то во всём теле. Хочется лежать, лежать и думать. Пусть меня заплетёт травой, засыплет листьями, пылью, а я всё буду лежать и смотреть в небо. А иногда, на рассвете, бывает наоборот: хочется побежать, понестись, вырваться за пределы Зоны. Подвигов хочется, как в мой первый год, свершений каких-то... чёрт знает. И чтобы откуда-то сверху, из хрустальных окон смотрела она. Улыбалась солнечной растерянной улыбкой... Ну точно болезнь.
Или вот шёл я однажды, застоялся посреди поля, и показалось, что кто-то за руку тронул. Тихо, тепло, по-дружески. Поворачиваюсь – а это солнечный отсвет лёг на запястье.
В интернеты меня потянуло. Сижу, как дурак, PDA разряжаю. Все нормальные делом заняты. Деловито и размеренно жрёт кого-то контролёр. У снорков брачная чехарда. Меченый вон Стрелка ищет...
С такими мыслями я вылез из схрона и потопал к учёным.
Холодно, как поздней осенью. Но сквозь сухостой на полях уже начинает просвечивать зелень. Сухостой даже уважение вызывает. Опять понацепит на плащ всякой дряни: сухостою всё равно, кто ты.
Ноги сами понесли меня к заброшенному шоссе. По асфальту ведь удобней, чем грязь месить. Вон и двухэтажный дом вдалеке, тот самый. Влезть бы сейчас по-детски на подоконник, уставиться в серое поле и ждать, ждать...
Ручей почти вошёл в берега, но вода ещё мутная. Там, где разрушенный мост, она катится валиком. В низинах ещё стоят ледяные лужи. Ветер гонит по ним солнечную рябь, похожую на улыбки. А ручей знай лепечет, вызванивает чьё-то имя. Ещё одно половодье – и моста не будет совсем.
Вдоль шоссе потянулись старые огороды. Я заметил красноватый предмет на земле. Артефакт не артефакт... Наверняка гадость какая-нибудь. Подхожу, разглядываю. Вроде гриб с морщинистой шляпкой. Да нет, не гриб: это листья скукоженные так плотно прижаты друг к другу. Вот будет тепло, они развернутся, подрастут и... Тут до меня доходит: хрен. Ё моё, обычный хрен взошёл, как у моей прабабки на огороде.
От садово-огородных размышлений отвлёк отчаянный писк. Я оглянулся. У пригорка раскинулась молодая «воронка», народившаяся после Выброса. А вокруг «воронки»... нда, некрасиво. Разбросана её первая жертва. Раньше это химерой звалось. Ещё и брызги ржавые на траве.... А пищит химерёнок. Лежит сбоку от разрядившейся «воронки», разевает розовую пасть и орёт.
Что ж у них тут стряслось? Химеры вроде умные, в аномалии не лезут. А, вон оно что. Под пригорком логово. Выброс застал химер там, а когда нос высунули – оказалось, что перед входом «воронка». И большой химере ничего не осталось, кроме как разрядить аномалию своим телом. Однако.
Я взял химерёнка за кожистую складку на загривке и поднял. Он висел на вытянутой руке, перебирал лапами. Смотрел на меня круглыми своими, интересующимися гляделками. Как здоровенный котёнок, разве что безволосый и двухголовый. Одно из самых опасных порождений Зоны. У второй башки вон глаза ещё не открылись.
Про меня многое рассказывают. Почти всё – вымысел. Разборки какие-то кровавые, спасал я кого-то... ну, было пару раз, давно и неправда, но основной принцип, заложенный во мне Зоной – невмешательство. Она сама всё управит.
Сейчас я подумал-подумал, снял плащ, завернул в него недовольно попискивающий трофей и сунул под мышку. И побрёл себе дальше, как мать Тереза. Трофей пригрелся и перестал вопить.
Охрану у научного центра я миновал молча. Есть у моего тела такая особенность – менять структуру. То есть был Иванушка-дурачок, ударился оземь... дурачком всё равно остался, но обратился в некую туманную субстанцию. Когда я в таком агрегатном состоянии прохожу мимо человека, единственное, что он замечает – холодный ветер и тёмную дымку, как над аномалией.
Есть расхожее мнение, что, мол, в научном центре сидят одни мрачные биологи в белых халатах и выращивают страшных мутантов. Это, конечно, враньё. Опасных опытов тут уже давно никто не проводит: ни толку нет, ни финансирования. А специалистов хватает всяких. Есть и геологи, и историки, и даже вечно пьяный фольклорист. Но к нему я сейчас не пойду. А пойду прямо по коридору – в кабинет делопроизводства.
– Здрасьте, Марь Степановна, – говорю я, материализовавшись на пороге.
– Ох, батюшки... Дима, опять ты? Нельзя так людей пугать.
Марь Степановна – дама раздобревшая и жалостливая, в самой Зоне была раз или два, и то её семеро вели натоптанной тропкой. Сейчас у неё на столе гора каких-то бумажек, а старый принтер, поскрипывая, производит новые дела.
– Ну как ты ходишь-бродишь? Чего-нибудь интересное нашёл?
– Хрен нашёл, – вздохнул я.
– Мрачный ты какой.
– Я не мрачный, я чёрный.
– А у нас столько работы, столько работы... – и давай кормить принтер пачками бумаги.
– А я вам подарок принёс.
– Ой... – кругленькие щёки слегка зарумянились.
Я подошёл к столу, сдвинул всю эту бухгалтерию и развернул плащ. Марь Степановна воззрилась на подарок в явном замешательстве – завизжать или умилиться.
– Димочка... а это кто?
– Химера, – говорю, – в пальто. В плаще то есть.
– А она... она же кусается, наверно?
– Ну, пока маленькая – не очень. А вырастет размером с телёнка. Тогда да. Один прыжок – и всё. Но вы не бойтесь, она своих не... В смысле, человек для неё теперь свой. Приёмный родитель.
Химерёнок покрутил головами, потыкался – и пополз, как черепаха, к краю стола.
– Берите. Отличный сторож будет. Только чур генетикам для опытов не отдавать.
– Ой, упадёт же, – Марь Степановна взяла будущего сторожа вместе с плащом, спеленала неловко.
– Другую химеру на приручение не найдёте. Никакой экстремал их из логова тырить не будет.
– Ну, ладно, ладно. Пойду нашим покажу. – И покатилась, как колобок, за дверь.
– Одёжку-то верните...
Через полчаса я сидел в марь-степановнином кресле и покорно выслушивал новости. Опять Юрия Семецкого где-то видели. Кому-то он что-то напророчил, а потом вздохнул, упал замертво на прошлогоднюю листву и растаял в воздухе. Пророчество, конечно, сбылось.
Тоже чушь псевдособачья. Семецкий этот – не более чем сообщение, гуляющее по сети. Откуда знаю? Да я его и запустил. Скучный был вечер, хотелось почувствовать себя хакером. Кто ж знал, что это выльется в целый эпос. Я и сам иной раз послушаю и поверю: вдруг Зона тоже решила пошутить, оживила моего Семецкого и издевается над ним.
– А ещё, Димочка, геймер у нас появился. Ты плохого не подумай, просто он на компьютере любит играть. Там, в своём мире.
Так-так... С этого момента поподробнее.
Повстречал его, как выяснилось, сталкер-одиночка. Лес кругом, кабаны шастают, бандитский схрон неподалёку, а тут сидит на брёвнышке подросток и на всю округу музыку крутит. Сталкер с перепугу решил, что это у контролёра юмор такой. Подобрался осторожно, вылез из кустов, калаш наготове. Парень сталкера увидел и аж подпрыгнул от восхищения: «Вот это мо-од! Вот это графика!..»
– И что с ним дальше было?
– Ну, сталкер пожалел паренька, взял с собой и отвёл к нам. Смышлёный парень оказался, только дёрганый какой-то. А мы уж его на большую землю переправили.
– Скажите, а девчонок тут поблизости не было?
Лицо Марь Степановны расплылось лучезарно.
– Вот я тебе давно говорю. Молодой, симпатичный, уважают тебя... А что ты там какой-то не такой – так а кто здесь нормальный? Ходишь бирюком... Слушай. Я у Сидорыча племяшку знаю. Ножки длинные, брюнеточка, умница... На складе у них работает.
У меня левую ладонь стало нехорошо так покалывать. Ещё немного – и мелкие электрические разряды начнут бить сквозь пальцы. Потом взметнётся волна искр, и прямо посреди комнаты возникнет «электра».
– Я, Марь Степановна, не про то, – процедил я, с трудом сдерживаясь. – И вообще не об этом. Тут человек один мог проходить. Мог заблудиться. Ищу.
Она умолкла и посмотрела на меня как-то иначе, внимательно. Впервые я увидел в её глазах что-то, похожее на заботу. Молнии перестали бить.
– А вы это, Марь Степановна... кофию мне не дадите?
– Бери, конечно, – она открыла шкаф, достала пакетики и протянула в горсти.
– А заваривать я его в «жарке» буду?
Горячий кофе в фарфоровой чашке имел запах сигарет и дёгтя. Сидел я, хлебал эту горечь, делал вид, что наслаждаюсь, и изучал трещины в стене.
– Ты уж лучше к окну пересядь.
– Мешаю, что ли?
– И закури. Смотреться колоритнее будешь.
Я пожал плечами.
– Слушай, не в службу, а в дружбу... Можешь папочку с документами в Х-32 отнести?
Ну, думаю, понеслась. Золотая рыбка у вас на посылках ещё не ходила.
– Дим, ну пожалуйста, ты ж бессмертный. А там эти... аномалии...
– Да занесу, не вопрос.
– Вот и чудно! И не обижайся ты. Всё образуется.
Когда шёл обратно, солнца уже не было. Небо закрывали привычные облака. А в голове у меня крутились какие-то строчки. То ли я их слышал где, то ли сами мысли обрели странную, текучую ритмику. Вот тоже симптом: раньше за мной стихоложество не водилось.
Некоторые слова, подумав, переставил местами, чтобы вышло более гладко, но получились только ненужные рифмы.
Это было ранней весной. По асфальту
Уже текли, запинаясь, ручьи.
Как из памяти – воспоминание,
Из солнечного луча появилась ты.
У меня, наверное, амнезия.
Я не знаю, кто ты. Привет.
Жду ответа. Жду... Показалось.
Никого – только тени и свет.
Загорали, улыбаясь друг другу, лужи.
Лёгкий ветер заигрывал с ними.
Уходил я, не замечая:
На руке блестел солнечный зайчик.
Твой дешёвый браслет.
Чего только в голову не придёт по весне. Ладно. Будет трава, нарастут артефакты, ломанётся народ со своими бедами и странностями... Тогда, может, вылечусь. А пока можно шататься с глупыми юными мыслями и ждать несбыточного, подставляя ветру лицо.
Где-то вдали завыл слепой пёс.