Рай длиною в полгода

Стив - прилежный ученик. Когда Капитан приходит к Тони за помощью, тот фыркает, ерничает - но соглашается. Он может представить, каково тому было - не схватить, не поймать, пара дюймов между кончиками пальцев, между счастьем и отчаянием. Он может понять, но не представить, он был уверен в смерти Пеппер, в том, что он убил ее, не смог спасти - всего с десяток минут. Вина Роджерса на семьдесят лет уложила его во льды, а теперь усугубилась в разы. Это Старк тоже может понять - экстремис всего месяц как был выведен из организма Пеппер. Поэтому Тони приглашает Капитана к себе, объясняет ему - на пальцах - все тонкости нового века, рассказывает хитрости машин и техники, учит не пугаться информации - и фильтровать ее. Стив - прилежный ученик. Не проходит и двух недель, как Тони в шоке наблюдает за Роджерсом, чертовым Капитаном Америка, одновременно обсуждающим по коммуникатору с агентом Хилл детали новой миссии, мониторящим записи видеокамер на одном ноутбуке, сводки полиции и отчеты ЩИТа и ФБР на другом - и когда он успел подключится к засекреченным архивам?! - и делающим пометки на огромной голографической карте, "висящей" прямо перед ним. Стив, помимо прочего, еще и отличный стратег. Пока аналитики бьются над результатами, он составляет план, четко и мерно движется к цели. С каждым днем его лицо становится все более закрытым, но сам он - расслабляется. Капитан точно что-то задумал, и точно сделает это что-то в ближайшее время, но кто Тони Старк такой, чтобы ему препятствовать. Тони с улыбкой прихлебывает виски и клятвенно обещает Хилл и Фьюри присмотреть за Роджерсом. Но самое важное в Стиве - он прекрасный друг. О годовщине Старку напоминает именно он, подзуживает необидно, улыбается, пока Тони носится с организацией вечеринки. На торжественном вечере Капитан вручает им парный поясной портрет, и Тони завороженно прослеживает четкие мазки краски. Картина неотличима от фотографии и Пеппер на ней такая красивая. Такая счастливая. Шумиха в прессе не умолкает еще добрый месяц, Стив все это время все так же живет в Башне Старка, и в его четком и красивом плане, перенесенном на бумагу, появляются странные хаотичные точки, небрежные пунктирные линии, жирные кресты поверх красных кругов, короткие подписи-аббревиатуры. Старк не понимает, что это, пока однажды Роджерс не забывает маленький карандашный набросок. Парой уверенных линий и серией мелких штрихов на плотной бумаге узнаваемо смеется Джеймс Барнс. Листок лежит поверх дома в районе Бруклина. Тони задумчиво проводит ладонью по карте и четко ощущает огрубевшими подушечками пальцев подложенные под карту бумажки. Он вытаскивает одну, наугад, из-под изображения жирно зачеркнутых альпийских гор Швейцарии. На маленьком листе резкими отрывистыми линиями нарисован поезд. Тони аккуратно кладет набросок обратно и не трогает больше ничего. Прекрасный друг, невероятный Капитан Америка, он знает, он помнит о Зимнем Солдате - Джеймсе Барнсе - все. Тысячи фактов, навсегда скрытые от аналитиков ЩИТа, он фасует их и укладывает в общую канву тактики поиска. Когда еще через неделю, пропав внезапно до этого из Башни, Стив звонит ему с неопределяемого номера, Тони не удивляется. Он знает, что Стив набрал ему только когда уверился, что Барнс не попадется, и так и заявляет Фьюри - вы сделали из идеального солдата идеального шпиона, а суть хорошего человека изменить не догадались. Тони уверен - Стив вернется с Барнсом или не вернется вообще. Он не хочет думать над вторым вариантом и просто приказывает ДЖАРВИСу начать подготовку к переоборудованию жилого этажа. Башня Старка становится башней Мстителей. *** Стив сидит в уютном кафе, у него на коленях - эскиз с легкими контурами, еще даже не набросок. Ароматный кофе пахнет одуряюще, Стив, привыкнув к двадцать первому веку, все никак не может отказать себе в маленьких слабостях: вкусном американо, плотной бумаге, сочном стейке, хороших карандашах. Оценить планшет он смог, но рисовать на живую, крепким грифелем по шершавому листу, ему нравится намного больше. Поверх тонких линий уверенно ложатся новые, точные, выверенные, мягкий изгиб губ, полукружие брови, хмурая складка поперек лба, горькая - у губ. Знакомые черты быстро проявляются на бумаге, выходят из безликой белизны. Стив проводит ладонью по рисунку, осторожно, едва касаясь, чтобы не размазать. Кофе давно допит, Стив сгибает лист пополам, закладывает уголки, тянет два других вниз. С силой проводит по сгибам, подписывает и пускает получившийся самолетик на другую сторону улицы. Талант не пропал - белый "истребитель" опускается ровно на столик кафешки напротив. Человек, сидящий за ним, напрягается тут же, почти вскакивает, но замечает надпись и останавливается. Дрожащей - Стив видит даже со своего места - рукой обводит каллиграфическое "Привет, Баки", разворачивает самолетик и смотрит на самого себя парой минут назад. Плечи его каменеют еще сильней, Баки стискивает рисунок в руках, сминая бумагу, но Стив не против... Баки оборачивается и смотрит прямо на него. ... Стив нарисует еще тысячи его портретов. *** Пока они мчатся по семидесятой трассе, Баки жмется к нему, прячет лицо от бьющего в него ветра у Стива на плече. Правая ладонь согревает даже сквозь футболку, левая - обдает холодком, спина и вовсе горит - Стив отвык от Баки, от тепла и тяжести его тела, но он совершенно, абсолютно не против. Он всеми силами готов бороться за то, чтобы вернуть эту привычку обратно. Когда они только садятся на мотоцикл, Баки удивленно замечает, что Вашингтон в другой стороне, на что Стив только пожимает плечами - он и не собирался возвращаться в столицу, не тогда, когда Баки вздрагивает от каждого слишком громкого хлопка и цепким взглядом снайпера осматривает все возможные огневые точки, не расслабляясь ни на секунду. *** За спиной остается Канзас с уютным кафе и пустой чашкой кофе. Смятый рисунок жжет грудь сквозь карман, а мимо пролетают Колорадо и Юта, где Стив съезжает на пятнадцатую трассу. Они ночуют в придорожных мотелях, номера в которых всегда заказывает Стив. Его - с колючей щетиной, отросшими взъерошенными волосами и темными стеклами очков на переносице, в мятой серой футболке, штанах армейского покроя и тяжелых сапогах - не узнать, ни капли лощеного образа Капитана Америки. Сам Баки старается не попадаться на глаза администраторам и другим постояльцам. Аризону они задевают самым краем, почти сразу въезжая в Неваду. Но, доехав до Лас-Вегаса, Стив останавливается. Ему неинтересны азартные игры так же, как и Баки, но он оборачивается и спрашивает: - Хочешь увидеть Каньон, Бак? Баки сначала удивляется, а потом вспоминает, как сам, в детстве, ему и семи тогда не было, рассказывал Стиву, соседскому мальчику, с которым он познакомился сразу после переезда, о Большом Каньоне, "огромный, Стив, правда, я обязательно его тебе покажу!". Баки задушено выдыхает и кивает, они возвращаются в Аризону и едут к знаменитой достопримечательности. Ту ночь они проводят у обрыва. Стив не выпускает его из объятий, а Баки только сильнее жмется к горячему боку. Он плачет, тихо, беззвучно, по кусочкам восстанавливая тот год из прошлого, когда семейство Барнсов переехало из Финикса в Бруклин, когда шестилетний Джеймс, немного опережающий сверстников в развитии, помог тщедушному мальцу, оказавшемуся его новым соседом. Стивену было семь, он уже посещал школу и очень часто болел, но для Баки стал самым лучшим и невероятным другом. Именно тогда, в свой седьмой День Рождения, сидя у постели Стива, умирающего от лихорадки, но не перестающего извиняться за испорченный праздник, Баки, держа в руках маленькую, жутко ледяную ладошку, пообещал - вместе до конца. Малыш Стиви пошел на поправку следующим же днем. Длинная поездка заканчивается у прибрежного коттеджа в Калифорнии. *** За первый месяц Баки срывает семь раз. Два из них он пытается убить Стива - и останавливается, когда холодная сталь ножа прорезает на горле того тонкую полоску. Стив даже и не думает сопротивляться. Три - себя, Стив ловит его дважды с пистолетом и один раз обнажает уродливые синяки, оттягивая металлические пальцы от шеи. Стив сидит с ним всю ночь, и весь следующий день, и еще ночь - а потом всю неделю, потому что шестой приступ оказывается кататоническим ступором. Седьмой - истерикой, и тогда Стив первый раз говорит ему "Люблю". За второй и третий месяцы все повторяется по кругу. Волшебное "Люблю" действует каждый раз, Баки спит после этого сном младенца, дает обнять себя - сам льнет поближе к теплу, как в ночь на Каньоне, вспоминает понемногу, разрозненными кусками. Баки уже почти готов признать, что все, кажется, хорошо. Что все, похоже, обошлось. Но в начале четвертого месяца гремит новый припадок, закончившийся тремя глубокими ножевыми ранениями у Стива, вывихнутой живой рукой у Баки и ледяным душем на всю ночь. В конце даже у Стива с его выносливостью подрагивают синеватые губы. Волшебство иссякло, вся скопившаяся внутри ненависть к себе, к ГИДРе, к миру выливается наружу гноем, следующие полмесяца Баки ведет себя до невозможности отвратительно, огрызается, орет на Стива, запрещает себя трогать и будит по ночам криками. Однажды Стив вздыхает, притягивает тут же напрягшегося и пытающегося вырваться Баки к себе, и просто целует. Баки застывает, распахивает неверяще глаза и отмирает только когда Стив проводит языком по чужим губам. Он пытается отстраниться, сжимает ладонями плечи, пока под левой не начинает угрожающе скрипеть кость, но Стив лишь слегка морщится, кусает резко губу, так, что Баки вскрикивает от неожиданности, и проскальзывает языком внутрь. Всего пара секунд и Баки уже не может сопротивляться. В эту ночь - и много-много ночей после - он опять не спит, но и кошмары его не мучают. В ноябре на несколько дней возвращается практически летняя жара. Стив вытаскивает Баки на пляж, заставляет его искупаться, а потом долго целует на побережье, слизывая с губ и тела соль. В ноябре Баки первый раз расслабляется по-настоящему, разрешает себе отпустить поводок самоконтроля, разрешает себе довериться Стиву так же, как когда-то в прошлом. Разрешает прошлому полноценно вернуться. В ноябре почти сходят на нет ночи любви и возвращаются кошмары, но Баки больше не вскакивает с криком. Он тихо оплакивает уничтоженную свою жизнь, оплакивает невольных своих жертв, и Стив все это время рядом, обнимает, держит, бесконечно нежный и заботливый, стирает осторожными касаниями слезы со щек, целует в переносицу, усыпляя. Ноябрь становится самым печальным и самым прекрасным месяцем. В середине шестого месяца выпадает первый снег. В этот день Баки неожиданно просыпается раньше, и долго-долго, не отрываясь, смотрит на спящего рядом Стива. Пшеничные волосы почти светятся на фоне ослепляющей белизны за окном, тело скрыто простыней только по пояс, и идеальные линии сглаживаются еще сильнее под этим мягким светом. Баки смотрит, смотрит, смотрит, пока не начинают слезиться глаза, пока не просыпается Стив, обеспокоенный, тут же обнимающий и гладящий по голове. Они весь день проводят в кровати, пока Баки не верит, наконец, до конца, что Стив с ним, что Стив его. Что он - Стива. Ночью они как дети носятся по берегу, закидывая друг-друга снегом. Когда после Баки стоит у самой кромки воды и ловит, запрокинув голову, снежинки ртом, Стив обнимает его со спины, и Баки тут же откидывается на него, улыбаясь. Стив шепчет: "Люблю". И обещает, что если Баки не прекратит так улыбаться, они никогда отсюда не уедут. Как бы не был велик соблазн, но ехать надо. Они собираются быстро, как приехали так и уезжают налегке, только Баки держит сумку, в которой - запечатленные на бумагу все шесть месяцев его персонального рая, даже если большую часть дней он хотел бы выкинуть из памяти вместе с вернувшимися воспоминаниями. Шесть месяцев были раем, потому что Стив вскрыл все раны, заставляя вытечь гниль последних семидесяти лет, и отчистил их, гноящиеся, любовью и нежностью. Раем - потому что, не смотря ни на что, Стив был рядом, всегда рядом, всегда внимательный, отступающий, когда нужно, и встряхивающий - тоже когда нужно. Удерживающий на плаву и топящий в чувствах. Помогающий, учащий заново - жить, а не существовать. *** За два дня до Рождества на телефон Старка приходит сообщение. В нем - селфи веселой парочки на фоне вывески "Добро пожаловать в Нью-Йорк", на Роджерсе пижонский шарф-платок, в коротких темных волосах смеющегося Барнса застряли снежинки, под фото всего одна подпись: "Скоро будем". Праздник в Башне Мстителей наступает досрочно.