Синица в руке, журавль в небе

Баки не сразу верит, что Стив - не галлюцинация. Его отрезвляет быстро - раньше такой Стив, сильный, высокий, большой, снился ему в мокрых снах. Никак не на чертовом столе у фрицев. Баки на негнущихся ногах идет за Стивом, внезапно раздавшимся в плечах, вытянувшимся на фут вверх. Баки не думает - он обещает себе подумать позже - сейчас он просто рад, что не один, что Стив, Стиви, пришел за ним в этот ад. Баки успевает устыдиться своей радости, возненавидеть себя за такую мелочность в тот момент, когда балка обваливается, но Стив выныривает из огня - целый и невредимый, и Баки готов плакать от счастья. Они выбираются с завода, успевают, но Баки плетется уже на одной силе воли, нога цепляется за ногу и смывшаяся было волной адреналина боль возвращается в троекратном размере, выкручивая суставы, продирая холодом вдоль хребта. Баки все же не удерживается - падает, сжимает до крови зубы на губе, но тихий крик все равно вырывается. Долететь до земли он не успевает - над белой пеленой такие незнакомые - и знакомые одновременно - руки подхватывают его, прижимают к широкой, горячей груди. А раньше все время мерз, - мелькает в голове у Баки, перед тем, как он проваливается во тьму. *** В себя Баки приходит уже затемно, он в трясущемся кузове, накрыт коричневой, пахнущей гарью кожаной курткой. Под удушающей вонью пожарища, сквозь жженный запах пороха, тонкой ноткой пробивается знакомый аромат - иногда, когда Стив не болел больше месяца, запахи всех лекарств успевали выветриться и он пах собой - солнцем, запутавшимся в пшеничных волосах; небом, пролитым в голубые глаза; огнем, брызнувшим на щеки и плечи россыпью бледных веснушек. Баки любил в такие моменты обхватывать Стива сзади и вжиматься носом в загривок, под линию роста волос, туда, где запах был насыщеннее и концентрированнее. Позже - когда они уже жили вместе - Баки смог попробовать Стива на вкус, вылизать терпкую испарину в паху, на рыжеватых завитушках вокруг аккуратного небольшого, как и весь Стив, члена. Баки понравилось, правда, очень - но в тот раз, первый и единственный раз, ничего не получилось. Стив был слишком больным для нормального секса, последние полгода выдались особенно тяжелыми для его и так далеко неидеального здоровья, а Баки... А Баки был идиотом, который, распробовав угощение, требовал все больше и больше. Настолько много, что даже будь Стив здоров, он не смог бы дать Баки столько. Баки наказал сам себя - он ходил несколько раз в доки, уходил оттуда с рослыми голубоглазыми блондинами, такими, что возвышались даже над ним, весьма немаленьким парнем, но все было - не то. Все было - не так. Баки любил Стива. Очень. А еще Баки любил, когда его растягивало на грани, когда от чувства наполненности начинали слезиться глаза. В тот единственный раз со Стивом Баки так и не смог кончить, возбуждение само сошло на нет. А Стив, кажется, окончательно уверился в своей непригодности на роль любовника кому бы то ни было. И, как бы Баки его ни заверял, что дело не в Стиве, что дело - в нем самом, в идиоте, любящем две несовместимые вещи, Стив так и не смог поверить, а Баки не смог объяснить так, чтобы не выдать свою постыдную тайну. В конце концов, после нескольких неудачных раз, Баки перестал ходить в "особый" бар, посвятив все свое внимание девушкам, организовывая также двойные свидания, чтобы подбодрить Стива. Баки одновременно любил и ненавидел дурочек, отказывающихся от - уже не его - Стиви. Он так отчаянно к ним ревновал, хотя сам же и приводил, а Стив, придурок, даже не замечал. А потом началась война, и Баки ушел добровольцем - так, как хотел уйти Стив. Баки не нужна была эта война - война вообще никогда и никому не бывает нужна - но в глазах Стива горел этот огонь, и Баки, заразившись им, пошел - сам, по следам отца, в 107-й пехотный. Оставил Стива в безопасном Бруклине - всех хулиганов тоже загребли по призывным пунктам, некому будет угрожать малышу Стиви. А за тем, чтобы до Бруклина не добрались фрицы, проследит Баки. Баки хмыкает горько и плотнее кутается в куртку. Проследил. *** Баки давно отказался от идеи быть со Стивом - и даже сейчас, когда все могло бы получиться... Правильно говорят, лучше синица в руке, чем журавль в небе - он упустил свое счастье и возвращаться оно не собирается. Он и так получил больше, чем заслужил, чем кто-либо заслуживает, Стив собой рискнул, званием своим, положением. Жизнью - чтобы его вытащить, а ведь даже не был уверен, что Баки не умер. И Баки правда, правда невероятно благодарен... Но смотреть на свои ошибки оказывается очень больно. От осознания больно, от успевших восстать и разрушиться надежд. От ненависти, душащей, страшной ненависти больно. Баки ненавидит красный цвет - красную кровь, красное полотнище с кругом свастики, красный безносый череп, красные вспышки боли перед глазами. Красное платье на прекрасной агенте Картер. Стив розовеет как мальчишка, так непосредственно восхищается замечательной Пегги, что над ним даже не подшучивают особо - Капитан Америка, что с него взять. Прекрасный командир, идеальный солдат, любимец женщин. Человек-сказка, внезапно оказавшийся реальностью. Человек-мечта. Баки мечтает о таком Стиве с шестнадцати. Баки даже думать теперь об этом не должен. Не думать - сложно, особенно деля со Стивом палатку - конечно, друг, как в Бруклине, всегда вместе! Не думать, когда Стив, вместе с остальными Коммандос по-быстрому плескается в реке, смывая грязь трехдневного перехода в коротком промежутке затишья перед следующим марш-броском, и прозрачные капли очерчивают его новое тело греческого Аполлона, сияя в лучах тусклого солнца - сложно, но, конечно, Стиви, давай помогу, для чего еще нужны сержанты, а Капитан? Не думать - сложно. Стив садится под деревом рядом, приваливается плечом, молчит, и такие минуты до боли напоминают Бруклин и тихие вечера на крышах. В такие минуты невозможно не думать, потому что Баки всю свою сознательную жизнь любил душу и сердце, заключенные в малыше Стиви из соседнего дома, а теперь эта душа, этот стержень, на котором держался мир Баки, оброс мышцами, возносится над ним почти на пол головы, мелькает среди деревьев далекой холодной Европы кроваво-красными кругами на щите, идеальная мишень, идеальный солдат. Идеальная мечта. Как же Баки ненавидит красный. Баки уходит ночами в черноту леса, так далеко, чтобы его не было видно, закусывает грубую кожу перчатки и передергивает по-быстрому правой рукой, пальцами левой растягивая себя - но этого все равно мало. Баки кончает, когда воображение дорисовывает стоящего позади Стива. Ладонь, которой он, все еще придуманный Баки, касается голой поясницы, ладонь - узкая и хрупкая. Баки все еще безумно влюблен, и не думать - сложно. *** В тот день все начинается не так. Не так все начинается еще вечером, на самом-то деле. Коммандос, наконец, закончили с отчетами, и у них пара дней увольнительных. Дуган уводит всех в бар, и Баки не против, ему определенно не помешает выпить. Каким образом выпить превращается в напиться - он не знает. Он и не напивается-то толком, но его определенно развозит, и в какой-то момент Стив просто вытаскивает его из-за стола. Баки даже сопротивляется для вида, но в почти-объятиях Стива так уютно, что он, довольно улыбаясь, отрубается сразу по выходу, окончательно сморенный свежим прохладным воздухом. А утром просыпается, утянутый сном в страну фантазий, и белье его мокрое, хотя он еще не кончил, но к этому можно привыкнуть - Баки привыкает, когда вторую неделю подряд просыпается, выгибаясь в оргазме. Но раньше Баки просыпался не в комнате Стива. И не под его взглядом, от которого дергается в трусах все так же стоящий член. Баки жарко, румянец заливает щеки, и он съеживается на кровати, прикрываясь углом одеяла, сведя ноги - как женщина, мелькает мысль, распаляя сильнее. Стив смотрит в сторону, взгляд блуждает по стенам, но к Баки не возвращается, и от этого становится еще более стыдно. - Прости, давно никого... - Баки смеется неловко, отворачивается, но ловит краем глаза вопросительно приподнятую бровь Стива и пожимает быстро плечом. - С девочками туго, а к медсестричкам лезть не хочу. - А парни? Баки вскидывает удивленный взгляд, и Стив смущается еще сильнее: - Я же знаю, в армии случается... - Я не... - Баки кусает губу так сильно, что прокусывает, и вкус крови отдает металлом на языке, - только с... только с девчонками, Стив, - Баки видит, что Стив не понимает, и опускает голову, не в силах смотреть в глаза, но Стив ждет, и он как никто другой заслуживает честности. Баки набирает в грудь воздуха и, пока запал не прошел, выдыхает, к концу фразы перейдя в еле слышный шелест: - Я пробовал тогда с парнями и мне не понравилось, они ведь не ты... - Со мной тебе тоже не очень-то понравилось, - тихо произносит Стив, и фраза горчит, и он сам весь мрачнеет, отступая на шаг. Прежде, чем осознает, Баки подрывается с места, шепчет громкое в повисшей тишине "Нет!", хватает Стива за руку. В пылу эмоций Баки забывает об изменениях, произошедших со Стивом, и, дергая, вместо того, чтобы ожидаемо поймать Стива в объятия, сам обрушивается в них. Ушедшее было возбуждение вновь возвращается от ощущения чужой силы, и Баки прячет лицо, уткнувшись в подставленное плечо, но не отпускает Стива. Он и так слишком долго молчал. - Все не так, Стив! Пару раз, это было всего пару раз после тебя, но мне... мне мало было только тела. Это был не ты, и все удовольствие от этого уходило вовсе, понимаешь. Я ведь... любил тебя, я все еще тебя люблю... только вот мое тело любит... побольше, - Баки чувствует, как горят щеки и уши, он жмурится, сжимает пальцы на футболке Стива... и потрясенно выдыхает, когда горячие ладони проходятся по спине сверху вниз. - Побольше? - Стив шепчет на ухо, прикусывает хрящик, и Баки поспешно обнимает крепкую шею, чувствуя, как слабеют колени. Стив опускает руки ниже, сжимает ягодицы и это совершенно, совершенно не помогает Баки восстановить утерянное равновесие. О том, чтобы взять себя в руки, речи и вовсе не идет - Баки уже сейчас представляет, как мучительно будет дрочить в общих душевых после отбоя под воспоминания о том, как Стив прижимал его к себе… Когда до Баки, наконец, доходит, что происходит, он поднимает резко голову, сцепляясь со Стивом взглядами, но спросить не успевает - он только открывает рот, как Стив его целует, и Баки не остается ничего, кроме как тихо постанывать и со всем возможным рвением отвечать Стиву. Внезапным открытием становится то, что Стив все еще помнит - как. Помнит, как Баки учил его целоваться, как Баки учил его целоваться так, как нравится ему самому. Стив всегда был старательным, даже тогда, нескладный, тощий, с клеткой ребер и острыми позвонками, он неуклюже поцеловал в первый раз, во второй, а на третий Баки был готов расплыться податливо по постели от ставших уверенными прикосновений мягких губ. Губы у Стива не изменились, как и умение довести Баки до состояния звездочек перед глазами одним поцелуем. Только теперь, прижатый к мощному телу, телу Стива, помимо волны ласкающего тепла его затапливает и острый жар возбуждения. Стив, не говоря ни слова, подхватывает его - сто семьдесят фунтов живого мяса, ну и силища! - и опускает на кровать, и как хорошо, что Стив привел его в свою комнату, в свою отдельную комнату офицера, потому что даже будь они сейчас в общих казармах - Баки бы не остановился. Просто бы не смог. Стив опускается перед ним на колени, зарывается во встрепанные волосы, зачесывает пряди за ухо и целует - мягче, нежнее, томительней. Баки раскрывает рот шире, скользит своим языком по чужому и проглатывает тихий стон Стива, краснеет, когда тот отрывается, смотрит на него, чуть склонив голову вбок, проходится подушечкой большого пальца по стремительно наливающейся жаром скуле. - Теперь нормально? Так - тебе хорошо? Баки не сразу понимает, о чем Стив говорит, а когда осознает, хватает его за плечи, тянет на себя, укладывает сверху, обхватывает как можно сильнее, целует беспорядочно лицо - щеки, веки, лоб, переносицу, ловит губами тихий довольный смех, шепчет, не прерываясь: "Да, да, Стиви, о Боже, конечно, да", и стонет, гортанно, громко - довольно, когда Стив слитным движением потирается о него. Баки проваливается в поцелуи - с головой, как в омут ныряет, Стив ласкает его со всей нерастраченной своей нежностью и любовью, и Баки не всегда успевает, теряется на полпути от касания к касанию. В очередной раз он выныривает, уже лежа на животе, и Стив сверху, горячий, тяжелый, выцеловывает шею - что он потом будет делать с засосами - скользит руками по груди, цепляя соски, по бокам, спине, Баки ведет за ним, ему стыдно, но он выставляется, ждет, беспрерывно облизывая губы, пред глазами все плывет - но Стив никак не решится. Обводит, едва касаясь, ягодицы, и Баки почти рычит, но Стив все равно медлит. Тогда, собравшись, Баки поднимается на одной руке, тянет другую назад, оглядываясь через плечо, гладит Стива по щеке и, дождавшись поцелуя в центр ладони, шепчет насмешливо: - Смелее, мой капитан. Баки успевает только убрать руку и заметить, как темнеет стремительно взгляд Стива. Последняя связная мысль, которая мелькает у Баки в голове - надо бы поменьше называть Стива капитаном при людях. Это зрелище он хочет оставить только себе. У Стива остались пальцы художника - длинные, аккуратные. Зато ладонь теперь - ладонь настоящего солдата, широкая, крепкая, с шершавыми мозолями и крупными костяшками. Баки чувствует их, растягивается вокруг, пока Стив загоняет в него четыре пальца, выгибается и старается вобрать - еще. Глубже, сильнее. Больше. Стив склоняется совсем близко, и спрятанный член мажет проступившей сквозь ткань влагой по ягодице. Баки стонет уже от этого, Баки уже так чувствует - Стив и правда большой. Огромный. Стив отстраняется, вытаскивает пальцы, сгибает их и с силой проводит по расслабленному входу, заставляя прогнуться еще сильней, совсем откровенно выставить себя, и Баки прячет лицо в сгибе локтя, Баки расставляет колени шире, гнет поясницу и чувствует, как Стив раскрывает его опять, льет масло прямо в дырку, заталкивает скользкие ручейки, растирает их большим пальцем по шовчику на яйцах. Стив дышит с присвистом, сквозь зубы, движения его становятся немного - но заметно - грубее, он вталкивает оба указательных пальца, растягивает края в стороны, пока Баки не начинает скулить, просовывает глубже, добавляя еще пальцев, растрахивает его ими. Баки не хватает воздуха, ему невыносимо жарко и пот стекает по спине, а это ведь еще даже не сам Стив, это только его руки, и от одной фантазии Баки вскрикивает и кончает, выплескиваясь на подложенное полотенце, уже запятнанное маслом. Стив не дает Баки упасть, ловит его, обхватывая под живот, вздергивает вверх, прижимая спиной к груди, и все это время не останавливается, продолжая вталкивать пальцы внутрь. Баки сжимается на них, хватается за предплечье, не в состоянии устоять, откидывает голову на плечо и стонет длинно и тонко, ему больно и хорошо, и Стиву надо бы сделать перерыв, дать ему отдохнуть - немного, совсем чуть-чуть, - но Стив прижимается сзади всем телом, и он успел снять штаны с бельем, и горячий член ложится почти туда, куда нужно, потирается рядом с пальцами Стива, и Баки уже готов. Баки шепчет, просит сорванным голосом, но Стив слышит - и слушается, отпускает его, дает перевернуться на спину и подхватывает под согнутые колени. Баки привстает на одном локте, обхватывает второй рукой Стива за шею и приподнимается так. Баки видит, наконец, член Стива, во рту у него мгновенно скапливается слюна, и резко становится нечем дышать, а внутри все ноет от предвкушения. Баки задерживает дыхание, когда крупная темная головка касается входа, а потом не удерживается и падает вниз, всем телом прогибаясь, принимая в себя Стива. Он сжимается судорожно, хаотично, пытается расслабиться, не может, такого еще не было, ни с кем, ни разу, ни с мужиками до Стива, ни с теми двумя парнями после - никто не был настолько большим и настолько - Стивом. Стивом, который замечает, который останавливается, одергивает сам себя, опускается на Баки, вжимая собой в жесткий матрас, гладит раскрытой ладонью по лицу, целует влажные ресницы - а Баки и не заметил, как заплакал. Баки обнимает Стива слабыми руками, расслабляется, наконец, под ним, ощущая приятную тяжесть на себе, раскидывает ноги, чтобы Стиву было удобнее - удобнее его трахать. Стив целует его, смазанно, прикусывая губу, немного приподнимается, выйдя почти полностью, и одним плавным движением загоняет внутрь. Баки кричит, бьется под Стивом, всхлипывает, но на его попытку отстраниться впивается ногтями в спину. Дрожь не проходит, но Баки все равно облизывается и кивает, разрешая Стиву двигаться. Тот начинает - и Баки не может даже кричать, у него дышать получается через раз, Стив растягивает его, невозможно, невероятно, вбивается так глубоко, что эхо толчков отдается под диафрагмой, Баки кажется - будь Стив чуточку, немногим больше и головка его члена натягивала бы кожу живота. От этой мысли Баки сжимается так сильно, что Стив звучно рычит над ухом. Баки совсем никакой, он улыбается потерянно и скулит на одной ноте, он даже держаться за Стива уже не может, раскинулся по постели и просто позволяет себя трахать. Позволяет перевернуть себя, не выходя. Стив перехватывает ногу, укладывая Баки боком, и толкается еще раз, и еще, и еще - и так получается значительно глубже, Баки открывает рот, но не может издать ни звука, смотрит онемело вниз и - да, низ живота едва ощутимо приподнимается после каждого толчка Стива. Оргазм обрушивается внезапно, Баки вздрагивает долго, крупно, сжимается ритмично на все таком же твердом Стиве, и сил ни на что не хватает, даже отодвинуться, но теперь становится действительно больно от ощущения члена внутри, и Баки всхлипывает тихо. Стив понимает, отстраняется, долгим движением назад выходит из растраханной задницы, хлюпает масло, струйкой льющееся из Баки, и ему должно быть стыдно, но все, что он чувствует - невероятную легкость. А еще - недовольство, потому что Стив так и не кончил, нависает над ним, надрачивая, но этого ему явно мало. Баки все же собирается, перехватывает руку Стива, тянет его к себе. Стив не понимает, но пересаживается ближе, садится в изголовье, опираясь спиной о стену, член тяжело качается у Баки перед носом, и тот облизывается, сглатывая - завитки волос у Стива в паху все так же отдают рыжиной, а мускусный запах сшибает волной. Баки смотрит снизу-вверх, видит загорающееся понимание в глазах, Стив кладет ладонь на голову Баки, зарывается во влажные волосы, растрепывая их еще сильнее, чуть надавливает, и Баки послушно, опираясь на локти, склоняется ниже, растягивает рот вокруг, жмурится - много, слишком много, уголок губ идет тонкой трещинкой, но Баки не дает Стиву остановиться, обхватывает его запястье и тянет вниз. Стив втягивает шумно воздух, стонет тихо, но послушно давит рукой на темную макушку, пока Баки не давится, подаваясь назад. Откашлявшись, он упрямо возвращается, обсасывает головку, растирая языком выступившую смазку, толкает член за щеку и насаживается на него горлом, сжимает в руках простынь, но терпит, привыкает, пока давление не становится более привычным - и тогда разрешает Стиву двигаться. Баки все же не может взять полностью, до середины достает с трудом, но Стиву хватает и этого, он запрокидывает голову, шипя что-то невнятное, и кончает, выливаясь в подставленное горло, в рот, на губы, лицо и шею, когда Баки резко отстраняется и судорожно сглатывает. Баки утыкается носом в бедро Стива, пока тот, медленно поглаживая его по волосам, приходит в себя. Баки бы и рад сдвинуться, но ему даже голову повернуть сложно, поэтому когда переведший дыхание Стив подхватывает его под мышки, перекладывая на спину, Баки улыбается благодарно и устало и сразу проваливается в сон, на периферии чувствуя, как Стив обтирает его влажной тряпкой. *** Баки просыпается, когда Стив целует его, и с сонной улыбкой обнимает того за шею, притягивая ближе. Человек-мечта. Человек-сказка. Журавль, улетевший, но вернувшийся.