***
- Спокойной ночи, Зак… Зак слышит чей-то голос, хочет ответить, но мгновенно проваливается в темноту. «Ну и ладно, утром скажу...» - успевает подумать он, прежде чем сознание отключается. …Заку снится их с Аэрис крохотный домик в трущобах, собственноручно им выстроенный. Он поднимается по ступенькам и без стука входит. Аэрис, мурлыча под нос, слышит шаги, выглядывает из-под стола, и лицо ее озаряется радостной улыбкой. Заку с порога весело наблюдать, как девушка пытается выкарабкаться, потешно переваливаясь на корточках. Хихикая, он идет к столу, снимает боевые перчатки и протягивает большую мозолистую ладонь. Аэрис глядит с благодарностью, доверчиво берет его за руку, и солджер одним рывком, но крайне осторожно вытягивает девушку из-под стола. - Откуда мозоли? – Аэрис не приветствует его. Они ведь будто и не разлучались. Зак ерошит ее аккуратно заплетенные волосы. - Из лесу, вестимо. Наряды на кухне никто не отменял, даже солджерам первого класса! – пафосно заявляет он. Аэрис звонко смеется. Она знает, что никаких нарядов нет, просто Анджилу взбрело в голову учиться готовить, и Зак, как прилежный ученик, обязался помогать наставнику в этом нелегком деле. - Ты наследил, - вдруг смешно надувшись, бросает она, забирает из-под стола, у которого только что с боем отвоевал ее Зак, тряпку, и направляется к ведру и швабре, одиноко торчащей посреди комнаты. Зак ошарашенно смотрит под ноги и видит на чистом полу цепочку грязно-бурых следов, ведущую от двери. Аэрис молчит, наматывая тряпку на перекладину. Зак прикидывает что-то в уме, и решительным жестом отбирает у нее швабру. - Встань вооон там – сейчас тебе помогут Лайфстрим и солджер первого класса Зак Фэйр! – заявляет он, указывая на порог. Девушка удивленно идет туда, куда сказано, и с интересом наблюдает. Зак отставляет швабру в сторону, вытягивает обе руки, в запястьях которых уже светятся ярко-зеленые шарики материи. Взмах – и под потолком начинает формироваться громадная глыба льда. В глазах Аэрис мелькает ужас, она хочет что-то крикнуть, но Зак делает резкий выпад другой рукой – и из сжатого кулака выстреливают три огненных шара, устремившихся к глыбе, достигшей уже размеров взрослого человека. Шипящий взрыв сотрясает весь дом от фундамента до крыши, Аэрис, прикрываясь рукой от падающих кусков штукатурки, на ощупь находит дверь, вернее, то, что от нее осталось, и выбегает на улицу, кашляя от застилающего все вокруг пара. Несколько долгих секунд она с замиранием сердца всматривается в плотную белую завесу, пока, наконец, из нее не появляется слегка ошалевший и насквозь мокрый Захария Фэйр. Аэрис открывает рот, чтобы отчитать его, но вместо этого сгибается пополам от смеха – настолько неописуемо выглядит Зак с прилизанными водой волосами и круглыми от недоумения глазами нашкодившего щенка, который искренне не понимает, за что же его наругали. Зак видит Аэрис, открывает рот, чтобы пожаловаться, и внезапно тоже разражается неудержимым хохотом. Они смеются, хватаясь друг за друга, чтобы не упасть, пока вокруг собираются люди, пока рассеивается пар, открывая взору залитые водой руины, в которые превратился домик. Пока они – вместе. - Придется…снова переехать… в старую церковь, - выдыхает Зак, утирая слезы. Аэрис уже не может смеяться и просто тихонечко скулит. - Никогда… слышишь, никогда… не доверю тебе уборку… - наконец выдавливает она, и оба снова сгибаются от хохота. «Если бы не близзага, а близзард, и не файрага, а файр – все нормально бы вышло!» - хочет возразить Зак, но все темнеет, и он падает в эту темноту……Заку снится маленькое кафе в Мидгаре, из тех, где вешают над столами полочки с цветами, а на барных стойках постоянно похрапывают некондиционные и ароматные завсегдатаи. - Наконец-то и у тебя свободный день, - ухмыляется он, указывая в собеседницу вилкой. – Так что ты хотела мне сказать? Циссней прячет улыбку за чашкой с кофе. Она нервничает, но отказывается признаваться себе в этом. В конце концов, это первый раз, когда она хочет кому-то открыться. Коллеги-Турки и так знают друг о друге всю подноготную, а Циссней хочется, чтобы как у простых людей – самим узнавать. Знакомиться. Открывать неожиданные черты. Разговаривать. Читать близкого человека, как трудную, замысловатую книгу, и чувствовать, что тебя тоже так читают – и каждый раз находить новый смысл в словах. Поэтому она и выбрала Зака. Зака, для которого все вокруг – люди. Не солджеры, не Турки, не вутайцы, не гражданские – простые люди. Хорошие и плохие. - Ты ведь так и не услышал мое настоящее имя, - тихо произносит она и улыбается. Зак становится очень серьезным и откладывает вилку. - Я слушаю и обещаю хранить эту тайну до конца своей бренной жизни, - смиренно кланяется он, поблескивая хитрой синевой из-под челки. Циссней не может сдержаться и хихикает, но тут же берет себя в руки, и подыгрывая другу, отставляет чашку в сторону и, сцепив в замок руки, прикрывает ими рот. Краем недремлющего турковского сознания отмечает звон колокольчика – пришел очередной посетитель. - По-настоящему меня зовут… Кто-то с грохотом ставит возле их столика стул. Циссней вздрагивает и поднимает на незваного гостя глаза. Но Рено смотрит совершенно в другую сторону – на Зака. - Йо, - отчего-то очень мрачно бросает он и плюхается на стул. – Ты ведь солджер первого класса Фэйр? Зак удивленно кивает. Красноволосый Турк глядит ему прямо в глаза, и во взгляде этом отчетливо читается враждебность – но какая-то совсем мальчишечья. - Тебя Ценг требует к себе, - с вызовом заявляет Рено, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди. Он смотрит исподлобья, его пиджак, как обычно, небрежно расстегнут, а рубашка, кажется, в жизни не знала утюга. И тогда-то Зак и видит ее – неуверенность, притаившуюся в глубине зеленых глаз. И, улыбнувшись, встает. - Что ж, если это Ценг, то я буду занят всю последующую неделю. Или даже месяц, - почесывая затылок, бормочет он. – Так что не держи все в себе, Циссней, - машет он на прощание. И, ухмыляясь, выходит из кафе, коварно скинув все расходы на Турка. На улице он бросает взгляд в окно и видит, как меняется лицо Рено, как он с широкой, по-детски радостной улыбкой отодвигает стул Зака подальше. И, положив подбородок на руки, выжидательно смотрит на улыбающуюся Циссней. - Так что ты хотела мне сказать? – сам того не ведая, слово в слово повторяет он сказанную несколько минут назад фразу Зака. И Циссней внезапно понимает – есть вещи, о которых не знают даже Турки. - Спасибо, Рено, - говорит она, и глаза красноволосого парня удивленно расширяются. А Циссней звонко смеется и щелкает его по лбу. Зак хмыкает, сует руки в карманы джинс, и, немного подумав, берет курс на железнодорожную станцию – в трущобы седьмого сектора. Ведь, как подсказывает фирменное заковское чутье, ни о чем не подозревающий Ценг будет весьма удивлен, увидев на пороге своего кабинета в выходной день солджера первого класса в штатском…
…Заку снится бар на первом этаже Шинра-билдинга, где Клауд празднует свой двадцатый день рождения. Ну, как празднует – празднуют, в общем-то, все, кроме него, включая Зака. И устроил весь этот праздник тоже Зак, случайно узнавший о юбилее друга, и задавшийся целью всенепременно закатить веселуху на все семьдесят с лишним этажей. Зак бегает от одного приятеля к другому, волоча за собой Клауда едва ли не за шкирку, со всеми перебрасывается парой-тройкой фраз, всех знает, со всеми дружит. Клауду такая общительность в страшном сне не привиделась, пехотинцу дико неуютно, когда ему приветливо улыбаются незнакомые люди, панибратски хлопают по спине и громко выкрикивают поздравления и пожелания, из которых самое невинное – получить повышение аж до первоклашки. Клауду хочется забиться в угол и никого не видеть, но глядя на радующегося так, словно это его собственный день рождения, Зака, он не может решиться сказать другу, о чем думает. Впрочем, черноволосый солджер и сам чует неладное, а потому ломает голову, как развеселить друга-интроверта. Из гостей только солджеры. В пехоте у Клауда нет друзей, поэтому Зак, недолго думая, позвал своих – читай: весь солджерский состав, за исключением нескольких, отсутствующих по заданию. Среди последних, кстати, была и легендарная троица. А ведь Сефирот – кумир Клауда, его высшая планка. Зак прекрасно осведомлен. И потому подобрать подарок было сущим пустяком. Другое дело – осуществить задуманное. Впрочем, и с этим благополучно справились. Всем миром. Осталась одна маленькая деталь – и этим сейчас занимается Кансель. В типографии. Один из солджеров наклоняется к уху Зака и шепчет ему что-то. Лицо того озаряется, и он вскакивает на стол, оставив Клауда внизу. У блондина начинается паника, как у самого настоящего птенца чокобо, брошенного внезапно матерью, он в ужасе глядит на друга. - Эй, народ! – кричит Зак во всю неслабую мощь соджерских легких. – Настало время вручать подарок! Гости шумят еще громче, слышатся одобрительные крики и смех. Клауду резко становится жаль своей амуниции, в частности шлема, мирно покоящегося в пронумерованном шкафчике в казарме. Как бы сейчас он пригодился! От двери бежит слегка запыхавшийся Кансель, с раскрасневшимися от бега щеками, но отчего-то счастливый. Он подбегает к Заку и дает ему в руки запечатанный конверт. - Вот. Это тебе от солджерского состава в целом, и от генерала Сефирота в частности! – напыщенно изрекает Зак, вручая юбиляру конверт, чем еще больше смущает Клауда, на которого теперь обращено внимание всех присутствующих. Трясущимися руками пехотинец отрывает клейкую полоску, вытаскивает письмо и небольшой белый лист плотной бумаги. Клауд догадывается перевернуть его и забывает, как дышать: с обратной стороны листа на него смотрит сам Сефирот, с его фирменной полуулыбкой одними лишь уголками губ, но с необычайно мягким взглядом зеленых нечеловеческих глаз. Такого выражения у генерала не встретишь ни на агитационных плакатах Шинра, ни на официальном приеме, ни тем более в бою. Клауд вспоминает, что на него смотрят, и усилием воли откладывает фотографию в сторону, разворачивает письмо, написанное красивым наклонным почерком. По мере чтения его глаза расширяются, а челюсть опускается все ниже и ниже. Зак спрыгивает со стола, довольный произведенным эффектом, кладет руку ему на плечо. - Ну как тебе подарок? – ухмыляется он во все тридцать два, Клауд поднимает голову и, кажется, впервые за весь вечер искренне и широко улыбается. Гости весело хохочут, все бросаются трепать именинника по спине, готовят медвежьи солджерские объятия. И Клауду уже почти не неуютно. - Но… это правда генерал писал? – неверяще качая головой, спрашивает Клауд. Чтобы Сефирот тратил свое драгоценное время на него, простого пехотинца… это просто из разряда фантастики! Зак возмущенно пихает его в бок. - Ну ничего себе заявленьице! – сердито фыркает он. – Мы тут, понимаешь, старались, сочиняли, а он еще и не верит! – и осекается, понимая, что сморозил что-то не то. Все разговоры резко смолкают – тишина повисает гробовая. В этой тишине мимо опешившего Клауда проходит Кансель, с чувством дает Заку звонкую затрещину и уходит куда-то в подсобку. Удар словно отрезвляет солджера, и он подскакивает к Клауду и начинает юлить около него, как самый настоящий щенок. - Ты все не так понял! Мы просто… - он в отчаянии пытается подобрать слова и с ужасом ощущает, как рушится праздничная атмосфера. Лица Клауда не видно, но плечи трясутся, он жестом просит друга замолчать. Тот, чуть не плача, смолкает и беспомощно оглядывается на товарищей – такие же встревоженные лица. - …Спасибо, ребята, - выдавливает, наконец, Клауд, поднимает голову, и все видят, что он еле сдерживает смех. – Это лучший день рождения в моей жизни. Но, Зак, - он оборачивается к смущенно улыбающемуся другу. – Больше так не делай. Сефирот же убьет, если узнает! Громовой хохот сотрясает весь зал, солджеры шутливо тыкают Зака локтями и ерошат волосы им обоим. Клауд уже хохочет в голос, и Зак к нему присоединяется. - Эээй, парни, а я тут лекарство принес, горе заливать! – возмущается Кансель, но видно – он рад, что все благополучно. В руках он держит целый ящик, в котором штабелями стоят разномастные бутылки. И что-то подсказывает Клауду, что это отнюдь не сок банорских яблок. - Бухаем!!! – вопит Зак на весь бар, и его поддерживает рев нескольких десятков солджерских глоток. А Клауду уже вовсе не неуютно быть в большой компании. Потому что все вокруг – друзья. И после праздника, когда ходячие, но неадекватные будут волочь по домам адекватных, но неходячих, Клауд узнает, что, оказывается, будучи пьяным, он похож на раскормленного и расползшегося мальборо, а Зак узнает, что без пехотной сбруи и оружия Клауд совсем легкий и веса почти не имеет. Зак сует позабытую фотографию Сефирота в карман Клауда, и попадает далеко не с первой попытки. - А вс-тки вмон… вном… вмонтирррвать камммеру в подс…ик… подствку для Масмммунэ – хршая идея… - запинаясь, говорит он, безуспешно пытаясь идти по прямой. – Анджил – ге… геннний!.. Клауд, мешком свисающий с его плеча, молчит, но Зак чувствует, что он согласен……Заку снится сорок девятый этаж Шинра-билдинга, где в коридоре стоит громадный кожаный диван. Там обычно много народу, потому что это единственное место в пределах десяти этажей, где можно покурить, но сейчас нет никого. Оно и понятно - курение около генерала Сефирота сходит с рук только полковнику Рапсодосу. Но сейчас на диване лишь двое из трио вутайских героев – собственно, Сефирот, и Анджил. Генезис, пребывающий в каком-то лихорадочном возбуждении, убедительно попросил друзей подождать его тут и умотылял в неизвестном направлении, выразительно хлопая полами кожаного плаща. Так они и ждут его – вот уже более сорока минут. И Зак ждет с ними – просто так, за компанию, от скуки без конца приставая к Анджилу с разнообразнейшими вопросами. Он бы и рад под шумок смыться к Аэрис, но рабочий день, бахамут его побери, еще не закончен. - Анджил, Анджил, а почему ты пользуешься именно Бастером? – в очередной раз спрашивает он. - По той же причине, по которой Сефирот пользуется Масамунэ, а Генезис – Стиксом, - в который раз терпеливо отвечает наставник, любовно проводя тряпочкой, пропитанной специальным составом, по тускло, но надежно поблескивающему лезвию. – Нравится. - А из девушек тебе кто-нибудь нравится? – вдруг спрашивает Зак, и Анджил от удивления останавливается на середине клинка. - С чего вдруг такие вопросы? – интересуется он. Зак фыркает. - Да так, просто любопытно стало. И стоп… - Щенка вдруг озаряет потрясающая мысль, он несказанно оживляется. - Ты отвечаешь вопросом на вопрос! Увиливаешь от ответа, да? Значит, кто-то есть? Есть, да? Анджил закатывает глаза. Сефирот посмеивается, глядя в окно на панораму Мидгара. Но Зака, восхищенного своей дедукцией и умением составлять логические цепочки, уже не остановить. - Эй, разве наставнику можно скрывать что-то от лучшего ученика?! – он пытается надавить на совесть Анджила – безуспешно. В основном, потому что Анджил ничего и не скрывает, и никого у него нет, еще бы кто-то был, с таким-то несносным подопечным. Зак не успокаивается, волчком крутится вокруг наставника, лезет под руку, и вообще уже едва ли не дергает за драгоценные анджиловские бакенбарды. Сефирот с невозмутимым видом наблюдает за действом в отражении в стекле. Наконец, Хьюли сдается, готовый на все, лишь бы ему дали спокойно отполировать меч. - Ну, предположим, есть, - со вздохом «признается» он. Зак взвизгивает от восторга и осыпает Анджила новой порцией вопросов. Тот импровизирует на ходу, как конструктор, собирая из отдельных деталей виденных им девушек одну, «ту самую, единственную и ненаглядную». Придумывает обстоятельства знакомства, привычки, черты характера. Сефирот с интересом прислушивается, и улыбка его становится все отчетливей, и отчетливей. И чем большим количеством черт обрастает образ его воображаемой пассии, тем грустнее становится Анджилу от одиночества. Хьюли сам внезапно осознает это, и застывает, как громом пораженный. Сефирот видит состояние друга и наблюдает уже открыто. - Анджил? Эй, Анджил, ты чего? – Зак обеспокоенно трясет замолкшего на полуслове наставника за плечо, заглядывает в глаза. – Ты мне не ответил, куда ты ее водил! На "ЛАВЛЕСС", да? - На "ЛАВЛЕСС" пускай Генезис своих профурсеток водит! – в сердцах рычит вдруг Анджил, Зак ошеломленно отшатывается, недоумевая, почему наставник вдруг рассердился. - Вы трое, сейчас, сию же секунду, идете со мной в театр! – над головами друзей раздается вдруг бодрый голос полковника Рапсодоса. Обычно аккуратный Генезис почему-то растрепан, но сияет улыбкой, и глаза его возбужденно блестят. – Я достал четыре билета на "ЛАВЛЕСС". И это не обсуждается! Приказ Лазарда – повысить культурный уровень! – злорадно осаживает он привставшего Анджила. Тот раскрывает рот, потом закрывает и плюхается обратно на диван. - Я, конечно, понимаю, что в театре тебя принимают с распростертыми объятиями, но как, во имя Лайфстрима, каким образом тебе удалось подкупить директора??! – стонет он наконец, запуская руки в волосы. Улыбка Генезиса становится шире, и Хьюли понимает, что не желает этого знать. Зак тем временем безуспешно пытается перестать ржать. В самом деле, надо же было Генезису прийти с таким заявлением, да еще и после слов Анджила о профурсетках! Зак кусает перчатку, и тихо воет от изнеможения, а сдерживается он, потому что генерал Сефирот – человек культурный, и таких шуток уж точно не понимает, подумает еще, что смеются над ним. Зак кое-как делает судорожный вдох… …И слышит какие-то сдавленные всхлипы со стороны окна. Смех проходит мгновенно. Медленно, очень медленно Зак поворачивает голову. То, что он видит, сознание благоразумно стирает из памяти, милосердно перенося солджера в следующий сон. Потому что согнувшийся от смеха Сефирот – зрелище эксклюзивное и не для слабонервных…
…Заку снится скала, возвышающаяся над окружающими Мидгар пустошами. С нее открывается просто головокружительная панорама, стальные городские стены сияют на солнце, и видимое даже днем мако-свечение окрашивает солнечные блики в зеленоватый цвет. Но Заку совершенно не до того, ведь стоит он на краю этой скалы, и жизнь его, как ему кажется, тоже на краю. - Анджил, ты точно уверен? – в сотый или пятисотый раз спрашивает он, нервно дергая лямки прикрепленного к спине агрегата. Будешь летать, говорили они. Все будет в порядке, говорили они. - Да, я уверен, - невозмутимо отрезает Хьюли, шлепнув Зака по рукам и поправив раздерганные лямки. – Сам вызвался быть летчиком-испытателем – никто тебя за шиворот в Научно-технический департамент не тянул. Да, это чистая правда, но все же… - Тогда не страшно было, а теперь… - Зак стискивает зубы и зажмуривает глаза. Затем резко распахивает их. – Ладно, где наша ни пропадала! Все готово, наставник? Анджил прячет улыбку и с серьезным видом кивает. - Все готово. Лети! И слегка подталкивает Зака в спину. Тот разбегается, но внезапно останавливается перед самым обрывом. - Ну что там? – со вздохом спрашивает Анджил, скрестив руки на груди. Зак смотрит на него сердито. - Ты тоже со мной лети! Анджил закатывает глаза и машет рукой. - Ладно-ладно, давай уже. Заку и этого достаточно. Он открыто улыбается, отступает шаг назад и с размаху прыгает, уже в воздухе дергая за шнурок. Раскрывшиеся за спиной белые крылья из плотной, туго натянутой ткани сразу же ловят восходящие потоки и резко подбрасывают Зака на несколько метров вверх. Вдруг приходит осознание – вот он! Вот он, полет! Вот они – белые крылья! Грудь распирает изнутри, и Зак кричит во всю силу легких. А потом набирает воздуха и кричит еще и еще, пока не охрипнет горло. - Не сильно-то увлекайся, Зак! – низкий голос Анджила перекрывает ревущий в ушах ветер. – Это – экспериментальный образец! Зак поворачивает голову и видит улыбающегося наставника. Ослепительно белое прекрасное крыло непринужденно ловит потоки воздуха, позволяя Анджилу легко подстраиваться под скорость летательного аппарата. Зак хохочет от восторга, и, кажется, даже плачет. - Наверх? – одними губами спрашивает он: голос сел. Но Анджил понимает его и без слов. - Да. Зак дергает рычаги управления, и стремительно уносится вверх. Наставник взмахивает крылом и догоняет его. Он радостно кричит что-то, но Зак не слышит. За спиной - крылья, рядом – Анджил, а впереди – ослепительно голубое, без единого облачка, небо……Заку снятся сны. Много красочных снов. Не надо его будить. Ладно?