Не голубой мальчик

Сейчас Дэн плачет. И он на самом деле не может назвать разницу между "К Элизе" Бетховена и собственными криками. Потом пальцы начнут ныть, как в огне, Дэн уверен - именно поэтому никакой разницы не существует. Ковер обвивается вокруг ноги, будто умоляя остановится, пока он ковыляет в ванную, пытаясь пройти в дверь прежде, чем откроет ее. В зеркале по углам спрятались обведенные кругами глаза на обезличенном лице, оно искаженно улыбается, а ресницы слипаются от крови, и он в который раз задается вопросом, почему. Его не интересовало, почему в целом, вообще, он думал - просто почему. Мраморность кожи потеряла всякий смысл, просто собираясь под ногтями. Он не смотрит, когда Фил улыбается позади него, язык криво выпадает из-за зубов, но кажется, что Фил целует его в шею. Он хочет выплюнуть "стоп, не прикасайся ко мне" в раковину, пока хватает слюны, и он вполне уверен, что ее хватит, но никак не найдет слова внутри раковинного стока, и потому должен плюнуть в него, а не в сердце Фила. Голубые чернила каскадом стекают по щекам, кожа зудит от чрезмерно грязных пальцев, но он не замечает всего этого, потому что язык Фила больше не за зубами, и Дэн не может его найти. Фил хмурится, как будто слюна Дэна не смоется с его рубашки, и ванная плитка ударяется в кожу Дэна, оставляя вмятины, которые после не исчезнут. Он больше не видит в зеркале отражения Фила, но все еще может чувствовать под челюстью прикосновение холодного кончика носа. Не помня ощущение носа Фила на своей шее, он хочет почувствовать это снова. Тело Дэна испускает все возможные ароматы, когда он разбивает зеркало. То же со вкусом, хотя зеркало уже разбито. Все это - в основании сжатого кулака, плоть морщинится и рвется в теплое красное и холодное белое, обмотанное вокруг костяшек пальцев, но он ощущает это всюду. Это тычется носом в его шею, пальцами спускается вниз, к брюкам, и он так сильно старается отвлечь руки, которые не оставят его кожу в покое, что делает все неправильно, вызывая противоположный эффект. Когда Дэн выходит на свежий воздух, гадая, как давно уже он успел совсем потерять хватку, очертания кулаков смешиваются с печальной реальностью, и он понимает, что Фил будет задавать вопросы. Он знает. Пока он моргает, уставившись в дверь спальни, будто она открывается быстрее, когда он закрывает глаза, боль в мышцах, сочившаяся из носа, вытекающая изо рта, из живота, когда он пытается сесть или лечь, появляется снова. Он знает, что спросит Фил. Фил спросит, почему зеркало на полу ванной превратилось в осколки, и почему Дэн выливает на себя столько одеколона. Он обязательно спросит, что Дэн делает на полу его спальни вместо того, чтобы идти спать, и почему кулаки Дэна выставлены вперед. Фил собирается спросить, почему Дэн не станет с ним спать. И Дэн точно знает, что должен ответить, но не может. Зеркало валяется осколками в ванной, потому что Дэн больше не хочет видеть свое отражение. Дэн пользуется одеколоном в таких количествах, зная, что его тело разъедает простыню по ночам, когда он ворочается во сне без сновидений. Он сидит на полу потому, что он не устал. Его кулаки сжаты, потому что так он чувствует свое тело, и он пытается бороться с ним как бы издалека, не касаясь себя. Он не будет спать с Филом, потому что он не может. У Дэна заготовлен ответ на все, но, черт возьми, он не может. Не может. Не может спать с Филом. Не может больше смотреть на себя в зеркало. Не может, и вспоминает три жизненно важных номера, которые нужно набрать, когда вы умираете. Потому что Дэн умирает. Фил ни о чем не спрашивал в эту ночь. Вода между клавишами фортепиано. Дэн плачет, но слез нет на щеках. Дэн играет на пианино со слезами на глазах. Он играет на нем и сейчас, но его пальцы не касаются клавиш. Дэн плачет пальцами. Дэн играет на пианино, и это больше, чем просто слезы. Дэн плачет больше, чем просто пальцами. Все вокруг Дэна сливается воедино, головокружительные образы вызывают тошноту, и он слишком напуган в этом водовороте и не может усидеть на месте. Но даже тогда, когда он движется, задыхаясь от вещей, которых не существует, каждая его частичка утекает в пространство вокруг. Он течет по всей квартире, липкий, как воск свечи, и даже когда его там нет, Дэн все еще находится в спальне Фила. Он сливается с одеждой в шкафу Фила, с каждой крохотной ниточкой. Он попадает в ловушку красного крестика в календаре Фила, вонючий след маркера имеет металлический привкус, который вены Дэна так пытаются удержать. Он смешался с краской на стенах Фила, с грустью касаясь их бессонным взглядом. Он до сих пор там, в спальне Фила, независимо от того, как сильно он погружен в собственный разум. Фил и вправду хочет прикоснуться к нему. Вода в ванне перебралась за отметку бедра, когда Дэн решил, что не хочет думать. И, стиснув зубы, он принимает душ. Но он думает, все еще думает. Влага кажется гибкой в его руках, голубые чернила расцветают у его ног в холодной воде, и он действительно хочет рассказать все Филу. Слова пульсирующе неуместны, кислотой они прожигают язвы на щеках, потому что ни одно из них не кажется правильным. Он не знает, как дать Филу ответы и случайно не загубить свою жизнь в процессе. Когда холодная вода стекает с его ноги в трещину между плиткой, он уверен, что пока не хочет говорить ничего Филу. Он играет на пианино, солнце в небе приторно бесцветно, он срывает горло, но в этот раз не играет слезами. Грустные песни звучат неправильно, когда он не плачет. Тетрадка на полу комнаты Дэна, и, хотя Фил знает, что не найдет в ней тех ответов, которые должен услышать, он все равно ее открывает. Сначала он не читает слова. Нет желания. Но потом решается, и теперь может чувствовать кровотечение из голубых чернил, как будто это рвется его кожа, а не бумага. Поначалу слова кажутся такими аккуратными и спокойными, но к концу они растут, становятся мягкими, вялыми, грязно наскакивают друг на друга, пока не становится практически невозможным различить брод между реками фраз. И этот почерк, чернила извиваются в танце, манера письма такая, что он все понимает и кричит: "Дэн, Дэн, Дэн". Хотя если он сможет посмотреть поближе, он поймет, что слова этого повторяющегося заклинания - это что-то другое: прикоснуться к нему. прикоснуться к нему. прикоснуться к нему. прикоснуться к нему. прикоснуться к нему. Его взгляд скользит ниже, туда, где слова кажутся меньше и похожи на бессмысленные каракули. Но расшифровать их нетрудно: прикоснуться к нему. прикоснуться к нему. прикоснуться к нему. прикоснуться к нему. прикоснуться к нему. А о чем говорится здесь, Фил даже не знает: прикоснуться к нему. прикоснуться к нему. прикоснутьсякнемуприкоснутьсякнемуприкоснутьсякнемуприкоснутьсякнемуприкоснуться к немуприкоснуться к нему прикоснутьсякнему. прикоснуться к нему. ПРИКОСНУТЬСЯ К НЕМУ. ПРИКОСНУТЬСЯ К НЕМУ. ПРИКОСНУТЬСЯ К НЕМУ. ПРИКОСНУТЬСЯКНЕМУПРИКОСНУТЬСЯКНЕМУПРИКОСНУТЬСЯКНЕМУПРИКОСНУТЬСЯКНЕМУ. ПРИКОСНУТЬСЯ К НЕМУ. ПРИКОСНУТЬСЯКНЕМУПРИКОСНУТЬСЯКНЕМУПРИКОСНУТЬСЯКНЕМУПРИКОСНУТЬСЯКНЕМУ. Смысла в этом бумагомарании Фил не видит, но он видит голубые чернила на левой руке Дэна, когда Дэн спит без снов. Сейчас Дэн плачет. Он пытается выцарапать соль с внутренней стороны шкафа Фила, левой рукой лениво вонзаясь в крашенную стену, но ничего не выходит. Грубые удары металла и кислые веки, - лицо Дэна было явно не в порядке. Возможно, это потому, что Фил забывает зафиксировать зеркало в ванной, и на руках Дэна болят синие швы. Он забыл, как выглядит его собственное лицо, и он никогда не считал такое возможным. Он решает рассказать все Филу, но тогда Фил закричит на него, и что же подумает их домовладелец? И он снова ничего не сказал, вновь ощутив своей шеей чей-то холодный нос. Но Фил даже не притрагивался к нему, он находится на другом конце комнаты, и отпечатки его пальцев, как тогда, не останутся на шее Дэна. Отпечатки пальцев на шее Дэна, они наполняются тяжестью фиолетовой синевы, в случайном порядке воспроизведенные неосторожной кожей. И Дэн забыл, как должна выглядеть его кожа, почувствовав себя размытым вместе со всем остальным. "Я должен сказать тебе кое-что, Фил". Заразные слова слетают с потрескавшихся губ, но Фил смотрит на него, здесь и сейчас, и потому он уверен, что действительно сможет сделать это. Так он пытается отыскать алфавит в голубизне чернил на запястье, но его там нет. Он пытается обнаружить его за швами на руках, но его нет и там. Он пытается достичь его болью в мышцах, или между фортепианных клавиш, или внутри своих слезных желез, или в осколках разбитого стекла, он ищет через все голубые нити в своей жизни, но все заканчивается только собственной болью. Потому что слова не могут быть правы. И потому, когда он говорит им, что они неправы, он знает об этом тоже. Ему не удается сформулировать связное предложение, но ведь он написал его на собственной коже. Ответы повсюду, но не внутри Дэна, и, возможно, именно поэтому он не может ничего сказать Филу. Ему никак не удается собрать ненужные руки и заболевания, передающиеся половым путем, воедино скользким языком, таким резиноподобным, что выходят только отвратительные звуки. Все это происходит чересчур быстро, и Дэн может почувствовать, как его тело смешивается с атмосферой, потому что Фил хочет знать, если Дэн обманывал его, хочет знать, почему Дэн так отвратителен. Он говорит с Филом, и в то же время ничего не говорит ему. Потому что Дэн не обманывал Фила, но говорит Филу "возможно", потому что так ему будет чуть менее больнее. Сейчас Дэн плачет. Фил в недоумении, ведь в его глазах нет слез. В глазах Дэна нет слез, потому что они капают с костяшек его пальцев, когда он пробивает в стене дыры. Они сочатся из-под его ногтей. Они высохли между клавишами пианино Дэна. Фил думает, что Дэн никогда не плачет, но, вероятно, это потому, что Дэн плачет всегда. Утро. Фил вспоминает, как говорил Дэну не быть здесь, когда он просыпается, и Дэн не приходит, но в то же время он здесь. Дэн повсюду. Во всех местах, где бывал в последний раз. Хлещет из календаря Фила, разбросан между складок его одежды. Черт возьми, он вырезал себя в его шкафу. И сейчас Дэн плачет. Блять, уже слишком поздно плакать.