Черный бархат и зеленое золото

      – Б#ядь, убью придурка! Совсем из ума выжил, мудило двухметровое. Мозги про#бал, угрёбыш…       Дженсен наворачивал круги по номеру и изощрённо матерился сквозь сжатые зубы. Внутри всё бурлило, он был похож на кипящий чайник. Ещё миг, и он взорвётся. Глубоко внутри него, в районе копчика что-то болело, ныло, растекаясь слабостью по позвонкам вверх. От этого непонятного ощущения холодило затылок и тряслись руки. Дженсен сознательно накручивал себя, пытаясь злостью прогнать это непрошенное ощущение, очень похожее на растерянность с примесью нежности.       Дверь в номер хлопнула, и краем глаза актер уловил движение. Крутанувшись на пятках, Дженсен уставился в небесно-синие глаза своего друга. Тот радостно заулыбался во все тридцать два, но, увидев перекошенное лицо Дженсена, шарахнулся обратно к дверям.       - Вашу ж мать, Джей! Чего это тебя так перекосоебило? – изящные пальцы нервно теребили ручку двери. Мише совершенно не хотелось находиться в комнате с взбешенным Эклзом. Он хорошо помнил, что произошло в прошлый раз.       - Где этот дебил–переросток?! - Дженсен щурил зеленые глаза и шипел от злости. Миша с облегчением выдохнул: ярость была направлена не на него. Уже радует.       - А чего он сделал-то? На этот раз? – любопытство кошку сгубило… Но он просто не мог удержаться. То, что происходило между этими двумя, было за гранью его понимания.       - А ты сам прочитай, что этот пи*дюк надиктовал журналистке, - широкие плечи напряжены до предела.       Смятые листы валялись на полу, Коллинз поднял их, сел и углубился в чтение. С первых же слов короткие волоски у него на шее встали дыбом, а внутри, там, под ребрами, затянуло сладко, больно.       Он похож на кошку, большую, дикую. Не на льва, в царе зверей слишком много самодовольства и презрения к окружающим. Дженсен - это пантера, темная, гибкая и опасная. В этом животном столько лоска, скрытой силы и изящества. Смерть в черном бархате. Посмотрите, как перекатываются тугие мышцы под холеной кожей, каким белым жемчугом отсвечивают ровные клыки. А как дрожат губы, растягиваясь в оскал, как щурятся хризолитовые глаза с вертикальными зрачками... Зеленое золото на черном бархате.       Миша нервно сглатывает, стоящая перед его глазами картинка пантеры настолько яркая, живая. Он задумчиво смотрит на Дженсена, кружащего по комнате, и ему мерещится белоснежный оскал и нервное движение гибкого хвоста.       …он очень сдержан, все его движения настолько экономичные, тягучие, как патока на солнце. А как он просыпается… тянется, изгибая позвонки в немыслимом движении, мускулы бугрятся под загорелой кожей, ни грамма лишнего. Все тело как канат из стальных проволочек, каждая гибкая, но вместе, перекрученные – сила. А сила в движении – это просто невероятное завораживающее зрелище. Я могу смотреть на это бесконечно.       Коллинз разглядывает широкую спину Дженсена. Тот стоит, уставившись в окно. И столько напряжения в застывшей фигуре, что Мише кажется, что воздух вокруг весь звенит и искрится. Как ему это удается?! Стоит, молчит, не двигается, даже дышит через раз. Но столько чувств, столько эмоций, можно потрогать рукой, почувствовать вкус, запах. Негодование, злость, обида. Все это такое ощутимое, вязкое. И через все это, тонкой невидимой нитью что- то неуловимое, от чего так щемит в груди. Миша глубоко вздыхает и утыкается в четкие ровные буквы.       Он всегда ходит неторопливо, я за много лет не помню, чтобы Дженсен бежал. И я не беру в расчет съемки и занятия спортом. Он вышагивает спокойно, слегка размахивая руками, цепко и быстро окидывает взглядом все вокруг. Иногда, кажется, что он просто перетекает из одной точки пространства в другую, как серебристая капля ртути. Не торопится и никогда не опаздывает. Эту неторопливую походку, широкий разворот плеч и оценивающий взгляд я разгляжу в любой толпе.       Он всегда такой степенный, размеренный, неспешный. На площадке может задремать в кресле, просто закрыть глаза и выпасть из реальности на пару минут. И когда он просыпается сам – жмурится, тянется, раскидав ноги и руки. И вроде даже мурчит негромко. Но я помню тот момент, когда оператор попытался его разбудить, ухватив за плечо. Это было просто обалденно! Вот Дженсен спит, уткнув подбородок в грудь, и тут же, через миг, он уже на ногах, выкручивает руку бедолаге. И в хризолитовых глазах плавится солнце и нет ни капли сна.             Миша хмыкает, эту историю передают из уст в уста каждому новенькому. Вывих и несколько синяков тогда сделали всех очень осторожными. Будить Дженсена так до сих пор никто и не решался. Кроме Джареда. И Дженсен никогда не нападал на него, наверное, даже во сне, он знал кто перед ним.       …я просто цепенею, когда вижу, как Дженсен играет на гитаре или пианино. Пальцы, такие сильные и ловкие быстро бегают по клавишам. Ладони то распластываются по грифу, растекаются по струнам, то взлетают и опускаются снова. Движется в такт, Дженсен играет весь, всем телом, он кажется таким невесомым, почти хрупким. И это так красиво! Закрытые глаза, прикушенные губы, желваки на скулах, тонкие ноздри дрожат.       - Е*ать – колотить, Джей, - Коллинз выдыхает это почти со стоном, сердце стучит как белка в колесе, бьется о ребра, стучит в позвонки и виски. Да, как же этот долговязый точно описал Дженсена, насколько правильно подобрал слова. И как только умудрился?!       Эклз дергается всем телом, словно его ударили в спину. Шипит, как рассерженная кошка, которой наступили на хвост. Огромная такая кошка, очень злая и опасная. Миша зябко поводит плечами и смотрит на дверь. Но оторваться от написанного нет сил.       Но больше всего мне нравится смотреть, как он двигается на съемках, бежит, прыгает, плывет. Столько изящества, столько чистой, животной красоты в каждом его движении. Выступающие бугры мышц, звенящее напряжение, сдерживаемая сила. Когда мы вместе, я чувствую, как дрожит его тело, кожа обжигает, пот струится по лицу от напряжения. И это…как пантера перед прыжком. Тело как пружина, скручено в кольца, натянуто до предела, дрожит, ждет, готовится. Вздувшиеся вены, перекрученные, распадающиеся на маленькие ручейки. Ребра ходят ходуном, слышно, как стучит, грохочет сердце. Закушенные губы, черные зрачки, затопившие всю зелень радужки…       Миша облизывает пересохшие губы, вытирает вспотевшие ладони об джинсы. Отводит глаза, стараясь не смотреть на Дженсена, пытается унять грохот возбуждения, струящийся по крови. Что же это, б*ядь, происходит то?!       Дверь с грохотом распахивается и на пороге возникает высоченная фигура. Широкие плечи, джинсы, сползающие с бедер, рысьи глаза и умилительные ямочки на щеках. Миша на один долгий миг засмотрелся на мощную грудь, обтянутую футболкой, на накаченные руки и крепкую шею. Сильный, высокий, невероятно притягательный…       Изящный столик летит к чертям, великан вдавлен в стену, зеленые глаза прожигают скуластое лицо насквозь. Сильные ладони Дженсена упираются в грудь Джареда и Мише слышится сумасшедший стук сердца Падалеки. Оглушительный, прямо в горячую ладонь Дженсена. Воздух вокруг становится плотным, гремучая смесь желания, притяжения, злости и…слабости.       - Ты хоть понимаешь… - о чем спрашивает сейчас Дженсен непонятно никому. Кроме Джареда.       - А ты? Ты понимаешь? – еле слышно, не отводя взгляда.       Мир вокруг разбивается на миллиарды разноцветных звенящих осколков. Миша видит, как напряжение уходит из красивого сильного тела. Дженсен разжимает пальцы, рвущие дорогую футболку на мощной груди, и отстраняется. Расстояние между телами всего пару сантиметров, глаза в глаза, шумное дыхание. Бешеный стук крови во вздувшихся венах, возбуждение, разлившееся по комнате, как малиновое желе.       Миша старается выскользнуть из номера незамеченным, скользит неслышно вдоль стен. Ему жизненно необходим ледяной душ, иначе он просто выгорит изнутри. Негромкий окрик застает его, когда дрожащие пальцы уже ухватили дверную ручку.       - Миша… Ты листочки- то оставь…я перечитаю… потом…       Коллинзу слышится утробное урчание за спиной, бумага выскальзывает из потных рук. Воздух застревает комком в горле. Он снова тянет дверь на себя.       - И табличку на дверь повесь, будь другом, - бьет в спину тихий шепот Джареда.       Миша почти бежит в свой номер, рвет одежду и встает под обжигающе ледяные струи. Он хочет смыть сладкое возбуждение, взъерошившее все волоски на теле.       Но мысль о черном бархате и зеленом золоте будет преследовать его еще очень долго.