Секунда

      Ему потребовалась секунда, чтобы влюбиться в него.       Светловолосый, высокий, поджарый. На фоне голубого неба, такого яркого и чистого, он выглядел идеалом, смотрящий на него сверху вниз. Тяжёлый от бремени взгляд, глубокого карего цвета глаза, потрёпанная одежда и лицо, не озарившееся улыбкой, когда все остальные хохотали над сделавшим сальто через самого себя Чайника. Всё говорило о его боли.       Томас мог часами после закрытия Ворот сидеть в Могильнике и думать о светловолосом парне, которого Алби представил не иначе, как Ньюта.       Ньют.       Это имя заставляло сердце Томаса биться в разы быстрее, дыхание застрять где-то между лёгкими и горлом. Он постоянно, словно в недовольном жесте, складывал руки на груди, скрывая дрожащие ладони. Так всегда бывало, когда Ньют был неподалёку.       Томаса решили устроить на плантациях. Он полол грядки с растениями, полностью уйдя в работу, чтобы не думать о находящемся в метре от него Ньюте. Так близко. Сможет ли он выдержать, не сорваться, чтобы сказать что-то бредовое светловолосому мальчику, за что тот его возненавидит или, хуже, посмеется над ним? Томас и сам не знал. Порой ему кажется, что он сможет сказать Ньюту о том, что лежит у него на душе, что он чувствует к нему.       Но вся ложная уверенность разбивается, как хрустальная туфелька - надежда - Золушки, стоит Томасу приблизиться к светловолосому мальчику. А Ньют разговаривает с ним как со всеми остальными, ведь, собственно, Томас и является точно таким, как остальные.       Так думает Томас. Он даже не замечает, что Ньют улыбается с каждым разом все ярче, стоит Чайнику появиться в поле его зрения. Потому что думает, что Ньют со всеми так, но это неправда. Ньют улыбается только ему. Только Томасу. Только для него. Своему Томми.       Томас как всегда сидел в Могильнике, глубоко уйдя в свои мысли. Настолько глубоко в омут своих эмоций, что почти достиг дна, и не заметил, что кто-то к нему подошёл. Чайник вздрогнул из-за хрустнувшей ветки и встрепенулся испуганным воробушком, резко подняв голову и встретившись взглядом с пронзительными тёмными глазами. Ньют аккуратно, чтобы не потревожить больную ногу, и неуклюже сел рядом. - Давно сидишь тут, Томми? - у новенького все внутренности будто сделали тройное сальто. - С закрытия Ворот, - ответил Томас.       С минуту они сидели в полной тишине, каждый уйдя в свои собственные мысли. А потом Ньют сделал то, от чего сердце Томаса остановилось на пару секунд, а все тело покрыли мурашки: светловолосый мальчик положил свою голову на плечо Чайника, пододвинувшись к нему ближе. Черноволосый забыл, как дышать, потому что все его чувства были устремлены на приятную тяжесть. Горячие, тонкие ладони обхватили сильную руку, Ньют прижался всем телом к Томасу, впитывая в себя тепло. - Ты найдешь выход, верно, Томми? - тихий хрип с отчаянной интонацией сорвался с сухих губ. - Обязательно.       Ему потребовалась секунда, чтобы поцеловать его.

***

      Они идут по темному туннелю, в котором, хоть глаза повыкалывай, чёрта от шанка не отличить! И Томас не знает кто идет впереди него, а кто позади. В этой чернотище видны только фосфоресцирующие циферблаты наручных часов, хотя так хочется иметь под рукой что-то посущественнее. Динамо-машину, например.       Когда непроглядное пространство огласил нечеловеческий крик, в куртку Томаса кто-то судорожно вцепился. Он попытался пойти на помощь бедняге, но те же цепкие пальцы не отпустили его, не дали сойти с места и только тихий шепот заставил замереть на месте. - Не надо, Томми. Пожалуйста, если ты отойдешь хоть на шаг, я могу потерять тебя.       Дикий крик, плоская темнота перед глазами, страх перед неизведанным - сжигали изнутри. Хотелось закричать самому, выдрать глаза с корнями - лишь бы увидеть хоть что-то кроме тьмы.       Томас мягко отцепил похолодевшие от страха пальцы от полы куртки и притянул Ньюта к себе, заключая в объятья. Светловолосого парня не трясло, голос не дрожал, он прекрасно держался даже в такой ситуации. - Ньют, - тихо прошептал Томас ему на ухо, так, чтобы слышали только они двое, руками обвивая парня вокруг пояса, - ты боишься? - Я боюсь потерять тебя в этой темноте. - Тогда держи меня за руку, настолько сильно, насколько это потребуется.       Ньют крепко держал его за руку до тех пор, пока они не достигли выхода из проклятого туннеля. А у Томаса стало теплее на душе, потому что он не одинок в этой демо-версии Чистилища.

***

      Томас без остановки теребит свой рукав дрожащими пальцами, кусая губы и проклиная Небеса, Бога, его гребанных ангелов за то, что машина так медленно едет к их бергу. Ещё никогда он так не беспокоился, не нервничал.       Он чертовски боялся.       В голове он перебирал множества вариантов, наихудших сюжетов, сценариев, которые только могли случиться с ними. С Ньютом в частности.       На минуту он даже задремал. Томас видел не сны, нет, он видел воспоминания, где он спал в обнимку со своим светловолосым мальчиком в руинах некогда величественного небоскреба; где он, втихую от остальных, медленно целовался с ним на складе оружия ПОРОКа прямо перед побегом.       Ему потребовалась секунда, чтобы не успеть в срок.

***

      Ньют говорит свое "Пожалуйста, Томми, прошу" и перед глазами проносится вся короткая осознанная жизнь, прежде чем Томас невероятным усилием вырывает пистолет и направляет на себя. - Я люблю тебя, Ньют. Стреляй, - шепчет под шизом парень, неотрывно смотря в безумные глаза.       Руки Ньюта затряслись, он часто заморгал, словно пробуждаясь от наваждения, но пистолет так и не убрал от лба Томаса. - Стреляй. - Н-нет. - Ньют. - Нет, Томми! Нет! - Я люблю тебя.       Томас спокойно закрывает глаза и шепчет: "Люблю тебя, Ньют. Люблю", а Ньюта трясет от рыданий, его слезы текут по грязному лицу, оставляя дорожки мокрой чистой кожи.       Ньюту потребовалась секунда, чтобы потерять Томаса.       Пилоту потребовалось столько же, чтобы выстрелить шизу в висок.