Узорчатая зима

Ледяное окно с искусными узорами пускало множество мурашек по моей коже, стоило только прикоснуться к нему. За узорами мало что можно было разглядеть, так что, вряд ли кто увидит в окне девушку, водящую пальцем по стеклу, вырисовывающую причудливые узоры, словно и не мороз разрисовал окна, а она. Хмыкаю. Если бы. Если бы всё было так просто. Пальцы на ногах, закутанных в тёплое махровое одеяло, потихоньку начали замерзать. Я поёжилась от холода, но снова приложила лоб к стеклу, чувствуя, как он приятно остывает. И почему мама не разрешает сбивать температуру? Ведь так намного легче. Но у мамы всегда были свои методы лечения. «Все заняты своими делами: кто работает, кто учится, а кто, так же, как и я, сидит дома и, прислонившись лбом к ледяному стеклу, смотрит на прохожих. От скуки. От безнадёжности, что съедает изнутри. От боли, в конце концов. И, может быть, так же, как и я, думают сейчас о других, таких же. О других больных людях». Сердце кольнуло неизвестно от чего. Одна рука продолжила рисовать узоры, а другая сжалась в слабый кулак. Я закусила губу, ощущая боль от впивающихся в кожу ногтей. Но это действовало. Боль отвлекала от грустных мыслей. Ведь вспоминать о злополучной болезни совсем не хотелось. Но разум был мне неподвластен. Только не сейчас, когда не только разум, но и здравый смысл должны отступить на второе место, пропуская вперёд чувство близкой смерти. Да. Я чувствую её. Чувствую, как она своими длинными щупальцами тянется ко мне, зовёт, манит. Только поддаваться я не собираюсь. Пока что. Зима — время смеха, снега и Нового года… В начале этой зимы врачи сказали, что у меня рак лёгких. Началось всё с невинного кашля. Кашляла я месяца три, пока в лёгких не начала появляться боль. Сначала еле заметная, лёгкая, я бы даже сказала, но потом… было такое чувство, словно тебя пронзали добрым десятком ножей и тут же их вытаскивали. И это было невыносимо. Родители начали всерьёз беспокоиться о моём здоровье. Да и как было не беспокоиться, если я при каждом кашле сгибалась чуть ли не в три раза и, закрыв глаза, сжимала одну руку в кулак, безуспешно пытаясь отогнать боль? Никак. Вот и мама с папой заметили. После этого были почти две недели всяких рентгенов, обследований и осмотров. Две недели врачи изучали мои внутренние органы, а когда пришли результаты, — не хотели говорить. Я не знаю, почему они молчали на протяжении ещё нескольких недель — может, пожалели моих родителей, может, меня саму, но факт остаётся фактом. У меня был рак лёгких. И, из-за промедления врачей, он «вышел на финишную прямую». То есть, сделать что-либо было уже нельзя. Зима для меня исчезла. Пропала. Как пропали и друзья, раньше так заботившиеся обо мне. Бросили. Покинули, оставляя после себя болезненные воспоминания. Вспоминая это, я чувствую, как сердце сжимается в грудной клетке, как оно разрывается на части от невыносимой боли, словно искромсанный кусок ткани. На глаза наворачиваются слёзы, но я прогоняю их раз за разом, смахивая холодными пальцами солёную влагу. Ком в горле не даёт говорить. А я больше и не говорю. Просто молча смотрю на мать, когда та заботливо пытается что-то мне сказать. И в этот момент в её глазах столько любви, столько нежности, что хочется броситься ей на шею и зарыдать. Но я держусь. Нельзя показывать свои эмоции. Это ранит маму. Я в сотый раз провожу пальцами по стеклу. Ото лба приятный холод распространяется по всему телу. Да. Недавно у меня поднялась высокая температура, которая теперь не сбивается. Мама волнуется. Мама переживает. Мама боится. А мне хочется лишь выйти на улицу и вдохнуть морозный, зимний воздух глубоко. Так глубоко, чтобы свежий, не тронутый посторонними запахами, он растёкся по всему телу. Я хочу ещё раз почувствовать себя живой. Ещё раз увидеть настоящую зиму. Не такую, проведённую в четырёх стенах. Совсем не такую. Узорчатая зима уже слишком приелась. Она выедает внутри меня всё живое. Глядя в окно с витиеватой росписью, я понимаю — осталось немного. Узорчатая зима станет моей последней зимой...