Счастливый

У Исина было чуть меньше, чем всё. Большой, неуклюжий и шумный Чанёль, теплый и надежный, оберегающий и поддерживающий всегда и во всем. Молчаливый Кёнсу, осторожно сжимающий тонкие пальцы в своих сухих горячих ладошках и старающийся незаметно исполнить все мечты Сина. Язвительный Чен, ревниво стерегущий покой Чжана, отдушина и идеальный слушатель, временами провоцирующий бунт в измученной душе. Юркий и шумный Бэкхён, всюду снующий вместе с Чанёлем и Чондэ, вечный ребенок, искренний и открытый, старающийся отвлечь, занять внимание Исина чем угодно, лишь бы не замечать в уголках его глаз беспросветную тоску, немо кричащую мазутным болотом зрачков. Младший братик, неугомонный и мудрый не по годам Сехун, ночами расталкивающий задыхающегося, кричащего и мечущегося в приступе старшего и утаскивающий в свою кровать. Крепко укутывает в свои объятия и нашептывает успокаивающие мелочи, пока тот, крупно вздрогнув, не засыпает. Недоверчивый Чонин, избитый чем-то обиженным Купидоном, после воткнувшим в смуглую задницу пару стрел с адресатом «шлюха». Чонину было позволено многое, только он мог растормошить старшего тупыми шуточками и совершеннейшими сумасшествиями, только в его объятиях хотелось спрятаться от всего мира. Но Син понимал, что они слишком похожи, чтоб быть вместе. Живущие за морем непоседа Лухань и его совесть и «глас разума» Умин-а, пишущие длинные письма, пронизанные теплом и заботой и по полгода идущие с караванами. И каждому из них Исин был благодарен, за каждого жизнь готов отдать. Но. У Исина было чуть больше, чем ничего. Выцветший и осыпающийся трухой гербарий из наломанных когда-то чувств, померкшая улыбка и подрагивающие тонкие пальцы. Ржавая пыль вместо вязкой эритроцитарной массы, ноющая пустота за ребрами и постоянные мигрени от недосыпа. Криво раскрашенная и плотно приросшая к лицу маска шута, смешные бубенцы на дурацком колпаке и чернильная слеза на выбеленной щеке. Острые слова вместо кинжалов и лезвий, мутно-багровая вода вместо боли и бесполезные умения вроде «ловить солнечных зайчиков на чужих щеках губами», «дышать в унисон» и «считать звезды под веками, сходя с ума от ощущения чужих губ на своих». Короткое имя вместо молитвы и подлиннее – в моменты минутной слабости. Пожалуй, у Чжан Исина было практически всё, чтобы считать его счастливым. Не хватало принца на белом коне и хэппи энда, да только принцы любят принцесс. Золотистокожих, с кошачьими глазами и повадками, стремящихся стать «достойной парой будущему королю» и так элегантно поправляющих складки плаща, что блеснувший ядом лезвия кинжал не будет замечен никем. Кроме треклятого шута, вечно лезущего не в свое дело. Принцы любят принцесс, а шутам можно вволю плакать, истерично смеяться и заламывать руки, а потом бросаться, сломя голову, в тронный зал и обсмеивать-обсмеивать-обсмеивать воровку. Посыпать ее колкостями, затаптывать своей болью, топить в своей тоске, ненавидеть за уничтоженный призрак надежды. И падать ниц, называя своей госпожой, восхищаться ею, дурашливо лобызать края плаща и тут же снова взвизгивать в истерике о том, как глупо со стороны принца брать в жены фрукт, ядовитый, хоть и сладкий. Жадно ловить холодный взгляд стальных глаз и разбиваться внутри в мелкое крошево. Чувствовать, как кривая ухмылка вспарывает лицо идиотским шрамом, ляпнуть злую шутку и наслаждаться полыхающей злостью в любимом взоре и ответно выпускать своих демонов со дна зрачков поближе к радужке, затапливая ледяной огонь агонией сотен тысяч порхавших когда-то внутри бабочек. Отвесить насмешливый поклон и, силком запихав разбушевавшиеся чувства обратно в омут, подстреленной ланью прохромать прочь, не останавливаясь ни за что. Чанёль поймает, прижмет к себе, неуклюже пробормочет что-то, пытаясь успокоить, да только поздно уже. Нет слез-то. Умерли бабочки. Вечером Кёнсу осторожно подсунет под соломенную подушку необычную заколку для плаща, привезенную с недавней ярмарки. Бэкхен притащит новую книгу, умоляя хёна почитать ему вслух. Сехунни будет долго ворчать о избалованных мразях, помешивая в котелке ужин. Чонин обнимет и запретит расстраиваться своим привычным «глупый ты человек». А Чен придет в комнату Исина перед сном только чтобы сказать: - Ты все выдержишь. Не смей уходить. *** Пожалуй, у Чжан Исина было практически всё, чтобы считать его счастливым. Но по-настоящему счастливым он стал лишь однажды – став ножнами для персикового клинка вместо потерявшего бдительность принца. Потому что это бесценно – прошептать единственное слово и наслаждаться расцветающими в глазах напротив сожалением, болью и взаимностью. А ради счастья не жалко и умереть.