Шелк и перья

Гера       Не люблю балы и никогда не любила. Много шума, блеска, толпа людей. Пожалуй, именно люди не нравятся мне больше всего. Они скрывают лица под масками, старательно сверкают драгоценностями на руках, шеях, в волосах, церемонно кланяются или норовят поцеловать в щеку, а за спиной сочиняют свежие сплетни. Поначалу я хотела отказаться от приглашения — явлюсь или нет, не играет никакой роли, сплетни все равно будут. Мы даже поспорили с Калленом накануне. Он настаивал, что это моя обязанность, и я не могу игнорировать приглашение только потому, что не люблю балы. Я упиралась, отказываясь признавать его правоту. Каллен вспылил и ушел, хлопнув дверью. Лишь в последний момент, когда Каллен со спутниками уже отправился, я решила поехать. Следует признаться, что он был прав, и извиниться за грубость и каприз.       Нацепив маску, скрывающую лицо, провожу руками по кружевам моей пышной юбки. Впервые за долгое время представилась возможность надеть что-то кроме мундира и походной одежды. И, пожалуй, это слегка повлияло на мое решение: потрясающе красивое шелковое платье, маска и возможность, когда станет совсем невыносимо, спрятаться, незаметно улизнув от шумной и сверкающей толпы в огромном замке, где много пустующих комнат.       Впрочем, сбежать хочется практически сразу. Едва переступаю порог бальной залы, как приходится принять приглашение на танец — просто потому что господин, пригласивший меня, оказался знатным вельможей — выслушать тонны лживых комплиментов и, не теряя вежливого тона, настоятельно попросить его убрать руку с моего зада. Я лишь собираюсь найти командора, извиниться, сказать, что не хотела отпускать его одного. Наша вчерашняя ссора меня беспокоит, хочется увидеть на его лице улыбку, вместо разочарования, зарыться лицом в меховой воротник его плаща. Хотя последнее вряд ли возможно, ведь советник надевает на бал красный с золотом парадный мундир, плащ этикетом не предусмотрен.       Проходя вдоль стен залы, я внимательно смотрю по сторонам, но во всем великолепии разнаряженой знати красный мундир заметить непросто. Тут каждый пятый в алом, шитом золотом наряде. Кажется, я хожу по кругу. Машинально отвечаю отказом на приглашения на танец, всматриваюсь в лица, но так и не вижу того, кого ищу. Досадно — опять опоздала. Признаться Каллену, что была неправа, я могла бы и в Скайхолде, но не успела. И решила сделать это именно здесь. Рассчитывая, что прохладный ночной воздух поможет мне прийти в себя и придумать, как сбежать с бала незамеченной, проскальзываю в приоткрытую дверь на балкон. Но место уже занято одним из гостей. Высокий блондин в красном парадном мундире стоит, опираясь на каменное ограждение и смотрит на полную луну. Он тоже не любит балы.       Внезапно мне в голову приходит сумасшедшая на первый взгляд идея. Посреди маскарада и всеобщего притворства есть большой соблазн представить себя кем-то другим, изменить жесты, походку. Непривычная обстановка, непривычный наряд, почему бы не пошалить? Бросив быстрый взгляд на широкую спину советника, туго обтянутую форменным кителем, чувствую сладкое томление. До этого момента я не отдавала себе отчета в том, как за время нашей ссоры сильно соскучилась по нему. Прошел всего день, а мне уже не хватает его объятий, прикосновений и нежных взглядов. Колеблюсь недолго, в конце концов, все заняты весельем, сравнением нарядов и драгоценностей, обсуждением светской жизни. Никто не станет искать двух гостей, неизвестно куда пропавших, а им тоже можно развлечься и поиграть.       — Скукота, — говорю я, стараясь произносить слова иначе, чем привыкла. — Не люблю эти игры. Каллен.       «Ненавижу балы», — думаю я, направляясь к балконам. Они называют это Игрой — лица под масками, глупые сплетни друг у друга за спинами, осуждения, насмешки. В жизни не видел игры тупее. Но по делам Инквизиции приходится изображать интерес и вежливо улыбаться расфуфыренным дамам и их идиотам в масках. Дурацкий маскарад. И в целом дворце нет от него покоя, кроме балкона с видом на сад и луну. В Скайхолде меня ждёт работа, куча дел жизненной важности, а вместо этого приходится тухнуть здесь, в приторной смеси духов и сплетен, теряя даром драгоценное время.       Проклятый лириум мешает нормально жить. Я зол и взбудоражен, и сейчас бы подальше отсюда — побить тренировочный манекен или разбойников с большой дороги. И я уже давно мечтаю о том, как мы вернёмся в Скайхолд и можно будет отвлечься на дела. Тогда боль пройдёт, я забуду о ней и об этом глупом маскараде.       — Скукота, — вдруг нарушает моё уединение голос за спиной. — Не люблю эти игры. А вы?       Такой знакомый и чужой одновременно. Оборачиваюсь: мы определённо не знаем друг друга, хотя я могу судить лишь о себе. Женщина в шикарном синем наряде и маске с золотыми перьями, закрывающей лицо. Но голос кажется знакомым и вместо того, чтобы привычно откланяться и уйти на поиск новой тишины, я остаюсь.       — Не всякие, — отвечаю, улыбаясь.       Так уж тут заведено — улыбаться и раскланиваться я умею.       — Как насчёт моей игры, — предлагает она. — Сыграете со мной?       Пытаясь скрыть удивление, неловко киваю. Мне определённо знаком её тон, но всё остальное скрыто под маской, слоями кружев, жемчуга и перьев. Может, немного магии, чтобы изменить личность. Даже манеры её определённо в новинку. Я всё ещё сомневаюсь.       — Зависит от игры.       — Идёмте, — незнакомка легко берёт меня под руку, и мы покидаем балкон через скрывшуюся от меня поначалу дверь.       Даме в синем известны потайные ходы, и я позволяю себя увести через один из них. Любопытство бьёт через край. Мне кажется странным всё, что связано с таинственной незнакомкой и у меня есть вопросы. Кто она, ещё одна шпионка императрицы, или может, подосланная наёмница, интересующаяся делами Инквизиции? На мне-то нет маски, я открыт и ничего не скрываю.       — Кто вы? — интересуюсь прямо, остановившись в полутёмном коридоре, под гобеленом с императорским гербом.       — Если скажу, играть будет неинтересно, — отвечает она и кокетливо тянет меня к ближайшей двери.       — Куда мы идём?       — Неужто вы напуганы, советник? — улыбается под маской незнакомка. — Столько вопросов. Доверьтесь мне.       Разумеется, улыбки не видно, но понять несложно. Сказать ей, что меня не напугаешь имперской вертихвосткой я не решаюсь, окажись у неё хоть кинжалы под юбкой.       Я решительно следую за ней в тёмную комнату, где она зажигает свечу. Жёлтый свет ореолом очерчивает резной шкаф, зеркало, стол и большую кровать с балдахином. Становится ясно, о какой игре идёт речь. Так внезапно, с первой встречной, я не готов к подобным играм. Но на первую встречную она не похожа, есть в ней что-то до боли знакомое. И кому же из моего окружения могло прийти подобное на ум?       — Доверие нужно заслужить, — говорю я ей.       — Вы абсолютно правы. Вы не можете доверять мне. Пока.       Она приподнимает юбки и ставит ногу в украшенном сапожке на маленький пуфик. Очередная глупость, думаю я, оглядываясь вокруг, в поисках выхода, однако мой взгляд возвращается к полупрозрачным матовым чулкам, подвязанным бантом у самого бедра. От того, как она проводит ладошкой по своей ноге, поднимая юбку выше, мне становится жарко и хочется, поддавшись инстинкту, увидеть всё скрытое под этим нагромождением кружев; сорвать с неё маску, дурацкое платье, словно я вышедший из леса дикарь. Но я отгоняю глупые мысли, в цивилизованном мире всё решают слова.       — Пока? И что же заставит меня доверять незнакомке? Снимите маску, — требую я.       Она отвязывает атласную ленту с чулка и подходит ко мне. Лучше уйти, пока не поздно. Не следует ввязываться в дворцовые авантюры.       — Мы с вами знакомы, советник, — мурлычет она, растягивая в руках ленту. — Я даже несколько удивлена, что вы до сих пор меня не узнали. Но не беда. Интереснее будет играть.       Она приближается, сокращая расстояние между нами до непозволительного, а я отступаю, чувствуя её коварную ухмылку под маской. Отступаю пока есть куда отступать, пока в спину не врезается кроватный столбик. И тут она, обнимает меня, одновременно заводя мои руки за спину. Что-то касается запястий и обвивает их — её лента. Кажется, я начинаю понимать правила этой игры. Кусок тряпки меня не пугает, это не железные кандалы, я могу освободиться от привязи в любую минуту и уйти, если захочу, но я заинтригован и остаюсь.       — Что вы делаете?       — Не бойтесь. Вы ведь не боитесь женщин?       Мы знакомы, сказала она, вот откуда столько смелости. Но я знаю многих и мне даже трудно представить: её глаз не видно в прорезях маски, эти орлейские штуки сделаны очень хитро.       — Дело не в этом, просто… — её палец в надушенной перчатке вдруг ложится на мои губы, приказывая молчать.       — Я сниму маску, раз вы так просите. Но мне придётся завязать вам глаза.       Ерунда, всё под контролем. Как далеко собирается зайти она, и как далеко готов зайти я? И тут она снимает длинную перчатку, и её ладонь привлекает моё внимание: кожа привыкла к грубой работе и, выходит, знакомая незнакомка не из знати.       — Вы же понимаете, что подвязкой для чулок меня не удержишь?       — Мне показалось, вы приняли условия игры.       — Надеюсь, вы не сбежите с моей одеждой.       — Либо доверьтесь мне, либо убирайтесь, — командует она.       Но я выбираю остаться, у меня есть идеи, и я позволяю ей совершить задуманное, оказываясь частично обездвиженным и полностью ослеплённым её перчаткой. Пока пытаюсь сообразить, её ловкие пальцы перебирают пуговицы моего мундира, прохладная ладонь ложится мне на грудь, а тёплые губы так знакомо касаются моих. Я узнаю её сладкий запах, и вкус мягких губ, и просто не верю: пышное платье, весь этот несвойственный ей шик и маскарад, сбил меня с толку. Ладонь Геры, между тем, уверенно движется вниз, ныряет за пояс моих брюк, и цепкие пальцы её нежно обнимают меня там. Я интуитивно дёргаюсь. Раскалённая кровь несётся по жилам, заставляя зашкаливать пульс и предательское тело реагировать.       — Стой спокойно, Каллен, — шепчет она у моего уха, случайно касаясь его влажными губам. — Я не кусаюсь, только хочу тебя потрогать.       — Я не думал, что у нас всё будет именно так, — судорожно выдыхаю я, — но я весь вечер думал только о тебе.       — И поэтому пошёл с незнакомкой в тёмную комнату?       — С незнакомкой? — усмехаюсь я. — Думаешь, я бы позволил такое кому-то другому? Гера.       Я не ревную, не раз уже наблюдала, как он отказывает расфуфыренным кокеткам. И всё же, не хотелось бы его кому-то уступать, даже если я сама затеяла эту игру. Я знала, что провести его будет непросто, и рано или поздно, он поймёт. И всё же я немного выиграла. Обычно в Скайхолде мы оба заняты, нас постоянно окружают люди, я часто в походах и времени друг на друга не остаётся, отношения не движутся, нам некогда, мы будто замерли в одной точке. И вот, наконец, выдался час, может два, когда нас никто не потревожит. Даже не верится в идеальность этого момента: никто не влетит в комнату и не потребует нашего внимания. Только мы одни, далеко от рабочей суеты, далеко от маскарада, далеко от всех.       — И все-таки ты был плохим мальчиком, — мурлычу я на ухо Каллену, и, отвязав ленту, легко толкаю его на кровать. — Ты заслужил наказание!       Он улыбается дерзко, словно соглашаясь, и кажется, не воспринимает меня всерьёз, но позволяя продолжить игру, тянет меня за собой. Каллен слишком напряжён и так горяч, что можно обжечься, и рядом с ним я плавлюсь как свеча. Руки его теперь свободны, и нащупав завязки на моей талии, он распускает их. Мой пульс зашкаливает от его прикосновений.       — Тебе идут платья, — шепчет он мне на ухо.       — А тебе идёт быть раздетым, — ухмыляюсь я, любуясь его идеально вычерченным телом.       Его улыбка, наглая, дерзкая, перечёркнутая шрамом; его шёпот, голос сводят меня с ума. Я наспех избавляюсь от пышной юбки, и, оставшись в одних чулках и корсете, усаживаюсь сверху, игриво поводя кончиком ленты по обнаженной груди моего советника. Подавив желание впиться в его губы жадным поцелуем, провести кончиком языка по шраму, я аккуратно развожу его руки, привязывая к кроватным столбикам подвязками для чулок. Меня заводит покорность и беспомощность Каллена, его податливость. Отчего-то хочется увидеть его уязвимым и он подыгрывает, не пытаясь сорвать повязку с глаз. Позволяет проделывать с собой все, что взбредет мне на ум. И, собираясь воспользоваться позволением, я прекрасно понимаю, что милые женские штучки не удержат сильного мужчину, если он возьмёт инициативу в свои руки.       — Я хочу смотреть на тебя, — просит Каллен.       Когда он говорит так тихо и вкрадчиво, меня бросает в дрожь. Даже самые простые слова, сказанные таким тоном, превращаются в предназначенные только для меня.       — Чуть позже, — обещаю я, проводя языком по его животу, до дорожки светлых волос и ниже.       Он слишком возбуждён, томно вздыхает от моих прикосновений и, предвкушая, кусает нижнюю губу. Но я хочу немного поиграть, поэтому выдёргиваю небольшое перышко из своей маски и щекочу самый низ его упругого живота.       — Прекрати издеваться, — хихикает он, — а не то я за себя не ручаюсь.       — Звучит как угроза, — замечаю я и, сдёргивая с него штаны, медленно провожу пёрышком по его налитому тяжестью, идеальному члену.       — Я угроз на ветер не… м-м-м...       Он не успевает договорить, потому что вместо пёрышка я решаю воспользоваться языком. Провожу им по бархатистой коже, оттягиваю её рукой, и, облизав обнажившуюся головку, забираю в рот почти целиком. Слова Каллена будто застревают у него в горле, превращаясь в несдержанный стон — лучшую музыку для моих ушей. И чуть взглянув на него, я замечаю, как он становится особенно уязвимым и невероятно прекрасным в этой сладкой пытке. И как мы могли столько ждать и столько упустить?       Его дыхание тяжелое, глубокое, мышцы напряжены, но для разрядки слишком рано, нужно слегка охладить его пыл. Эту комнату я выбрала не случайно: здесь кто-то, проводя время, оставил игристый напиток в ведёрке со льдом. Как я и предполагала, лёд не успел растаять полностью, и несколько кубиков легко удаётся нащупать на дне. Прозрачным кристалликом льда я провожу по прикрытым губам Каллена, облизывая их следом, предотвращая, таким образом, его решительный порыв разорвать мои путы.       — Ещё рано, — уговариваю я, выписывая льдинкой круги по ореолам его затвердевших сосков, скольжу по упругим кубикам его живота в самый низ, собирая языком ледяную дорожку.       Его разгорячённая кожа покрывается мурашками, вкус её дразнит меня. Каллен, что-то бормоча про Создателя, томно вздыхает; прежде я не видела ничего прекрасней выражения его лица. Ощущения Каллена усилены вдвое его вынужденной слепотой и ещё вдвое — контрастом холодного с тёплым, и мне приятно дарить их ему, играть с ним, заводясь от его податливости и неистовой жажды.       — Долго ты будешь дразнить меня?       — Пока не признаешь, что тебе это нравится.       — Мне нравится, — бормочет он, — но я тоже хочу прикасаться к тебе.       Во мне всё горит пожаром, сладкая боль разливаясь по телу, сдавливает мышцы внизу живота. Мне необходимо почувствовать его внутри, и слегка сжав его твердокаменный стояк у основания, я опускаюсь на него, начиная медленно двигаться, будто качаюсь на волнах. Поначалу это приносит облегчение нам двоим, и оно, расползаясь по телу, перемешивается с вихрем нарастающего блаженства. Зажмурившись и задавая ритм, я даже не замечаю, что широкие ладони моего советника плавно ложатся на мои бёдра.       — Ну хватит этих игр, — шепчет Каллен, срывая повязку с глаз. — Я слишком долго ждал.       Жадно впившись мне в губы, он укладывает меня на бархатные подушки. Я возбуждена не меньше его, внутри полыхает пожар, и от нежных прикосновений ладоней Каллена к моей коже на внутренней стороне бедра кровь закипает в жилах.       Тусклый свет свечи подчёркивает каждый напряжённый мускул его красивого тела, нависающего надо мной. Волнистые волосы растрепались. Его голодный взгляд встречается с моим, губами он находит мою шею, опускается к груди, целует повсюду, заставляя меня выгибаться навстречу. Едва сдерживаясь, Каллен хочет казаться неторопливым, но нетерпеливо раздвигает мне ноги, и мы, разгорячённые, под приглушенную мелодию вальса, доносящуюся из бальной залы, снова сливаемся в единое целое. Нам необходимо стать частью друг друга, и я впиваюсь пальцами в нежную кожу его ягодиц, глубже вжимая его, чтобы он усилил толчки. Он движется ритмично, превращая мой пожар в сладкое наваждение, нарастающее, оглушающее, безумное. Мир катится в Бездну, чужая комната растворяется в блаженной слепоте, звуки вальса тонут в наших вздохах и вскриках, и, достигая вершины, мы содрогаемся и замираем одновременно, испытывая один оргазм на двоих.       — Ты простишь меня? — я спрашиваю, чуть отдышавшись.       — Даже не знаю, — игриво произносит он, скатившись с меня, — мне нравится, как ты просишь прощения.       Его ладонь накрывает мою, на губах — блаженная улыбка. Мы уставшие, измотанные, валяемся на сбитых шёлковых простынях, нам лишь хочется уснуть в объятиях друг друга.       К сожалению, мы не в Скайхолде, а время летит слишком быстро. Даже думать не хочу о том, что будет, если нас обнаружат. Отличный повод для сплетен: Инквизитор и ее советник занимались любовью на балу и были застуканы в самом неприличном виде. Судя по тому, как вздыхает Каллен и окидывает взглядом беспорядок, что мы устроили, он думает о том же. Я нехотя встаю, не сумев удержаться от того, чтобы не провести ладонью по влажной груди любимого. А он как будто не собирается одеваться. Наблюдает за мной с той улыбкой, что сводит меня с ума и теребит в руках голубую ленту — мою перчатку, которой я завязывала ему глаза. Мы по-прежнему не любим балы. Но я склоняюсь к тому, что посещать их стоит чаще, здесь действительно можно заняться кое-чем приятным.