Две стороны одной монеты

Звонкий писк птицы, неподалёку опустившейся на ветку молодого дерева, достиг ушей Сасори. Сегодня выдалось на редкость сыроватое, но ясное утро – первый признак приближающейся засухи. Каждое живое существо, подозревая о скорой неблагоприятной погоде, старалось вдохнуть как можно больше влажного воздуха, поэтому звуки, наполняющие  улицу на окраине деревни, были вдвое громче. Кукольник медленно и лениво перевёл взгляд на своего напарника, который оживлённо ковырялся палочками в тарелке, наполненной рисом и слегка подпалёнными кусочками мяса. Дейдара выглядел уставшим, но всё ещё сохранял или же из последних сил придавал себе беспечный вид. Этот месяц выдался тяжёлым - ни дня отдыха. Напарников постоянно посылали на какие-либо задания то в одну часть страны, то в другую, будто специально давая понять их ничтожность даже в такой могущественной организации как "Акацуки". А теперь выискался спокойный тёплый денёк, который подрывник решил начать с большой тарелки риса. Ну а Сасори просто сидел рядом. Он находился внутри любимой марионетки Хируко, хотя уже который раз замечал за собой мысль о том, чтобы покинуть столь уютную оболочку. Спустя некоторое время послышался стук палочек, опустившихся в глубокую пустую тарелку, шарканье по столу и долгий удовлетворенный вздох.  — Сасори но Данна, что будем делать дальше? — Дейдара с трудом подавил зевок. — Ещё целый день впереди, надо бы наполнить его незабываемыми моментами.  — Лучше продлить его настолько, насколько это возможно, — фыркнул Сасори, поднимаясь со скамьи. — И не забудь заплатить.  Быстро рассчитавшись, Дейдара поспешил за напарником, который уже скрывался за зеленеющими деревьями. В лесу стояла не менее оживлённая обстановка. Тут и там пролетали сонные мухи, слышалось шуршание копошившихся грызунов, на ближайшем ясене звонко стучал дятел. Двое ещё недолго прошли вглубь бора и вскоре расслабленно опустились на молодую траву. Сасори молча возвёл карие глаза к весеннему небу, а Дейдара же вперился взглядом в Акасуну, видимо, намереваясь прожечь в нём дыру.  — Чего. Уставился, — сквозь стиснутые зубы проскрипел кукольник, не опуская глаз.  — Да вот, задумался. Я давно Вас не видел.  — Ты видишь меня каждый день.  — Нет, это не то. Это лишь оболочка, Ваша любимая куколка, — Дейдара будто читал мысли, что заставило Сасори вздрогнуть.  — И чего ты добиваешься, гадкий извращенец? — конечно, он даже не думал об этом.  — Ааа, Данна, что Вы… Просто надоело мне уже смотреть на эту однотонную гримасу. Вылезьте хоть на один денёк.   Акасуна стал рассуждать: если он-таки осуществит то, что просит наглец, то непременно проиграет в этой словесной битве, но, с другой стороны, он сам бы непрочь расслабиться. Немного погодя еле слышно изрёк:  — Ладно.  И вот перед белобрысым синоби уже поодаль марионетки стоит миловидный паренёк с короткими растрёпанными волосами. Он чувствует себя немного неуверенно, несмело взмахивает рукой в воздухе, медленно подходит к дереву и вновь усаживается, оперевшись спиной на ствол.  — Доволен?   Дейдара ничего не отвечает, только слегка поводит плечом. И вновь всё встало на свои места — взгляд Акасуны терзает голубое небо, а напарник безпрерывно изучает настоящую сущность кукольника.  — Что на этот раз?  — А Вы неплохо сохранились.  — Конечно. И таким я буду вечно. Всегда оставаться молодым, беспеременно выглядить только так. Я смогу пронести информацию о прошлом сквозь века. Это ли не искусство? — возможно, Дейдаре показалось, что Сасори едва уловимо вздохнул.  — Могу не согласиться. И кому нужно Ваше прошлое в прогрессивном будущем, когда люди стараются жить одним моментом? Недаром столь популярно сейчас не оборачиваться назад или не гадать о никогда не существовавшем будущем. Ваши взгляды на мир давно устарели, Данна.  — Мудры те, кто ценит все времена. Без предыдущего не найдёшь и настоящего. То, что связывает эпохи, и есть великое порождение людей, их творение. Ты хочешь продолжить спор? — Сасори наконец оторвался от созерцания проплывающего облака и холодно скользнул по голубым глазам собеседника. Дейдара прикрыл их, скривившись в усмешке. — Не понимаю, о чём Вы? Какой спор? Это просто небольшая заметка об истинном искусстве.  — То есть ты признаёшь, что я прав?  Настала недолгая пауза.  — Никогда.  Подрывник нехотя встал с травы, слегка уперевшись рукой в ствол дерева, которое совсем недавно служило опорой для спины. Теперь он казался немного больше и весомее, так как чёрно-красный плащ, колышущийся на ветру, занимал немало пространства перед карими глазами Акасуны, и ему ничего не оставалось сделать, как точно так же выпрямиться возле наглого напарника. Некоторое время двое пилили друг друга взглядами: любой прохожий с лёгкостью заметил бы, как Дейдара мысленно пускает глиняную птицу прямиком в оппонента, стоящего в нескольких шагах, а Сасори ухмыляется над корчащимся в агонии белобрысым выскочкой, отравленным большой дозой яда. К счастью, на данный момент всё обходилось лишь фантазиями. Наконец первым прервал молчание Дейдара. Он выставил руку перед собой, направляя плотно сжатый рот прямиком в сторону Сасори:  — Стоп, стоп, стоп. Перестаньте на меня так смотреть. Мы же не в гляделки играем. И с чего Вы решили, что искусство это никак не миг?  — Я уже говорил.  — И что с того? В любом случае, Вы не правы, — подрывник удовлетворённо хмыкнул.  — Ты устал, раз начал нести ахинею. Отдохни, советую.  — Нет! Я действительно хочу расставить все точки над "И"! — он так высоко тянул шею, что чуть начал подпрыгивать. Акасуна же сохранял хладнокровие, в отличие от напарника.  — Допустим. Я отвечу на твой вопрос, но прошу больше не донимать меня.  — Ну, я не уверен, что больше не пристану к Вам… — слова играючи зазвучали вокруг многочисленных деревьев. Сасори глубоко вздохнул.  — Я считаю, что искусство – это вечность. Например, создавать намного труднее, чем разрушать. Если прикладываешь много усилий, то заслужишь уважение в глазах других. То, что популярно, имеет большое признание, так складывается мнение о лучшем. Лучшее, как правило, и есть искусство.  — Заумно как-то. Но разве Вы опираетесь на мнение окружающих? Искусство – это самовыражение. Не самое ли привлекательное то, что яркое? То, что нужно успеть заметить. Как и момент взрыва.  — Чушь. Общество людей, а уж тем более их мнение, меня не волнует. Я где-то слышал, что человечишки так отзываются о картинах или музыке. Ты же знаешь, это тоже искусство, но в более расширенном значении.  — А! Да! Тогда я непременно секундно творю оранжевыми и красными красками!  — Твои взрывы может увидеть только тот, кто находится в непосредственной близости к ним и лишь один раз. И как тут можно говорить о ценности, если результат никак нельзя сохранить, — Сасори было уже подумал, что близок момент завершения спора.  — А я разве что-то говорил о ценности? Мне вполне хватает и тех зрителей, которым посчастливится узреть моё творение, ведь искусство может понять не каждый.  — А способен ли ты сам понять? — после этих резких слов Дейдара поморщился, будто несколькими секундами ранее взял в рот кислый лимон. Преодолев дикое желание броситься в сторону кукольника, он-таки нашёл ответ: — Как Вы смеете усомниться в моих взглядах? Моя вера в истинное искусство непоколебима ровно так же, как в Ваше ошибочное мнение.  — Посмотрите, как мы запели, — с издёвкой и непозволительно дерзкой ухмылкой оспаривал сказанное Сасори. — А разве наша дискуссия не может затянуться на вечность? Получаешь ли ты от неё удовольствие или же она приносит тебе только боль?  — Раз уж Вы спросили, то мне нравится спорить. Миг, и слово уже вылетело, наполняя сознание своими, новыми, значениями.  — А теперь ещё расскажи о богатом внутреннем мире, — презрительно отмахнулся Сасори. — Уж что-что, а слово можно повторить. Говорить, забалтывать, учить до изнеможения, пока язык не отсохнет. И как ты только умудрился привести в виде довода совсем неподходящий пример?  — Отчего же неподходящий? Самый что ни на есть подходящий. Да и вообще, как ни крути, мир давным-давно приблизился к стадии быть абсолютным искусством. Его начало положено Большим Взрывом и конец, однозначно, будет связан с этим. Любые мирские вещи часть, с моей точки зрения, искусства, — Дейдара ловко, практически молниеносно схватил неподалёку лежащий камешек размером чуть больше грецкого ореха. Он старался надолго не отрывать взгляд от лица Акасуны, и ему это удалось с завидной лёгкостью. — Вот, смотрите, это камень...  — Какая новость, — перебивая, презрительно цокнул Сасори. Подрывник на секунду дёрнулся, готовый сорваться, но в последний момент пересилил раздражение и лишь переступил с ноги на ногу, тем самым показывая, что ждёт. Он хорошо понимал напарника и знал, тот терпеть не может заставлять кого-то ждать, и когда другие норовят отнять у него время.  — Так вот. Что Вы видите в этом камне?  — Камне? — Сасори в негодовании изогнул бровь.  — Ну да, камне. Неужели удивлены?  — Если так, то это часть скалы. Или же часть почвы. Незначительное, маленькое, но вечное. — Бинго! Я так и знал, что Вы дадите ответ, связанный с Вашим, так сказать, "искусством". И Вы вновь ошиблись! Камень можно взорвать. Тогда это будет сырьё. А после взрыва получится... Что же? Тоже камень!    Могло показаться, что Дейдара немного не в себе. Его зрачки расширились, он периодически перекидывал камешек из одной руки в другую и продолжал нести несвязные факты. Тем не менее, с каждой минутой доводы становились всё осознаннее. В конце подрывник выдал:  — Данна, всё ли Вы сможете связать со своим, — он неприязненно скривился, —искусством?  — Уверен, что да. И кстати, мир - часть вечности.  — Интересно-интересно, — Дейдара придал голосу удивлённую интонацию. — Объясните.  — Ты ограничиваешься нашей планетой, но кто сказал, что та же учесть постигнет вселенную? Как мне известно, всему свойственно перерождаться. Это бесконечный круг. Жизнь вечна.  — Ишь, на какие высоты загляделись.  — Что ты, синоби, не видящий дальше своего носа, смеешь мне говорить? Как можно презирать обширные знания?     Удар одного сердца, практически неслышимый скрежет дерева. Двое стояли напротив друг друга, приблизившись настолько, что одной доли секунды хватит для молниеносной атаки кунаем.  — Не смейте упрекать меня в том, чего я не заслуживаю, — каждое слово сказано резко и раздельно, словно подрывник намеревался вколотить их глубже, чем любую другую атаку. Сасори бегло осматривал лицо напарника. Выглядело это так, будто он выискивал слабые места или представлял зеленеющий синяк под взбешённым, слегка сумасшедшим, глазом.  — А как мне ещё следовало тебя назвать? — высокомерию аловолосого не было предела.  —  Какая разница в знаниях, если Вы ими не пользуетесь? —парировал Дейдара. — Целыми днями сидите и тихо мастерите своих однообразных кукол, даже не удосуживаясь взглянуть на то, что вокруг. Да Вы просто спятивший скучный старикан!  — Ты ничего не понимаешь в искусстве. Как младенец, играешь с хлопушками.  — Это я играю? Нет уж, увольте. Уверен, Вы и не заметите за своим конструктором, как канете в вечность, даже не успев насладиться жизнью.  — Вечность... — это слово натолкнуло Акасуну на какие-то мысли.  — Эй! Я с Вами говорю! — Дейдара встрепенулся, завидев отрешённый задумчивый взгляд  кукольника.  — Ты говоришь о вечности, — медленно и членораздельно, слегка нараспев прошептал Сасори, — Но не ценишь её. Твоему безрассудству нет предела.  — Да! Да, я не вижу и малейшего искусства в вечности! А всё потому, что его там нет и быть не может! — гнев клокотал в каждом звуке, Дейдара не выдержал и сделал резкий выпад первым: схватил оппонента за горло и повалил на сырую траву, всё сильнее и сильнее давя, совсем позабыв о некой особенности напарника. Сасори ситуация стала только на руку. По истечению нескольких секунд, подрывник будто понял, в чём подвох, и второпях встал, отряхивая плащ.  — Значит, подохнуть не можете.  — Никогда, — с победной полуулыбкой сообщил Сасори, усаживаясь между корней дерева. Дейдара пристроился рядом, пренебрежительно отводя голову. — И побольше уважения.  Глаза обоих окутала пелена мыслей. Они вспоминали безрадостное прошлое и гадали, какое же их ждёт будущее.  — А я вот что подумал, — прошло некоторое время, прежде чем младший из Акацук составил фразу, — Жизнь – это хорошо. За время, отданное нам, можно совершить многое, выделиться. А смерть – совсем другая штука. Во время её наступления мы равны. Тут не властвуют ни принципы, ни статусы.   Акасуна слегка кивнул, одобряя выводы, и завершил их:  — В конце всем достанется понемногу. Кто бы ни одаривал людей смертью, он явно лучший творец, ведь в гибели, в завершении жизни и финальной точке, в последнем вздохе собрано всё, чем можно гордиться и печалиться. Смерть – хорошо выверенное искусство.  — Миг, и весь опыт летит к чертям.  — Это начало непробудной вечности.   Напарники коротко переглянулись. Оба знали немало о смерти. Оба пытались достигнуть силы творца, только никак не могли смириться с мыслью, что даже в таком общем деле могут быть разногласия. Как ни крути, со всех сторон иные взгляды.  Маленькая птичка неслышно примостилась на нижней ветке. Она приподняла крыло, собравшись небольшим клювиком почистить перья, но в последний момент резко выпрямилась и стала вертеть головкой, завидев двух поднимающихся с земли людей. Птичка звонко пикнула и, не теряя времени, взлетела выше макушек деревьев, увлекая за собой целую стаю очень похожих на неё созданий. Мельтешащая тучка с шумом пронеслась мимо незнакомцев в чёрно-красных плащах.