Драбблы по "Последнему завету"

— Давно ты его знаешь? — спросил Герман. Герда приподняла брови: — Кого? Ей было не до того, чтобы рассуждать над скрытым смыслом чьих-либо слов. Нужно было скорее добраться до деревни Лиственников, а не болтать попусту. Впрочем, Герман болтать любил во все времена. Взрослый мужчина, он нередко вел себя как ребенок, так, что Густав рядом с ним казался венцом здравомыслия. И это при том, что простодушным, в отличие от того же Густава, Герман не был, да и без потерь в его прошлом не обошлось. От Густава Герда знала, что любимая Германа, Альба, умерла от желтой лихорадки, с тех пор он и замкнулся в себе. Самой Герде, однако, Герман замкнутым не казался. А вот ребячливым — еще как. — Корна из Лейпцига. Герда хмыкнула: — Давно. Он был моим наставником одно время. Именно Корн научил Герду воспринимать собственные способности как дар, а не проклятие, удел теней, от которого предостерегал проклятый Последний Завет. То, что тот же Герман — мутант, с первого взгляда было не понять, тем более что свои способности Универсала он не афишировал. Герде было сложнее: разноцветные глаза, фиолетовый и зеленый, — верный признак мутанта. Но глаза можно легко спрятать за темными очками, а вот чешуйчатую кожу так просто не скроешь. Признавать свои особенности и принимать их — вот к чему призывал Герду Корн, панцирный человек. Благодаря ему она стала собой. — Прикрывать наш отход он тоже из-за тебя остался? Герда посмотрела на Германа изумленно. — Ревнуешь, что ли?.. — Было бы с чего, — отвернулся тот. — Он остался, потому что так гласит кодекс Пилигримов, — сказала Герда. — Самый опытный из нас, долгожитель. На его месте я бы тоже осталась. — Лучше тебе не быть Пилигримом, — проворчал Герман. — А вот это, — Герда улыбнулась уголками губ, — я решу сама. И ты решай. Среди Пилигримов лишних не бывает. С этими словами она ушла вперед; кажется, ей тоже удалось удивить Германа.