***
Освальд стоял в одиночестве у гроба своей матери и шептал: – Ты всегда была права. Ты только однажды ошиблась. Я должен был предотвратить это, спасти тебя... – слезы катились по бледным щекам, капали с крючковатого носа на мертвые руки Гертруды. – Я отомщу! Они еще пожалеют. Они заплатят, мама… Большое начинается с малого. Смерть Марони тоже начиналась с малой боли. Освальд Кобблпот умер в тот миг, когда остановилось сердце его матери. «Большое начинается с малого» - твердо знал Пингвин.Часть 1
21 апреля 2015 г. в 13:13
Всякий раз, когда заплаканный Освальд прибегал из школы домой, его мама наливала ему стакан молока, сажала к себе на колени и говорила:
– Большое начинается с малого, сынок. Ты должен потерпеть. – Ее голос становился тише и она шипела мальчику в ухо: – Они еще пожалеют. Верь мамочке.
И они всегда жалели. Что-то неизменно случалось с теми, кто обижал нескладного, забитого юношу. Освальд знал, что это дело рук его матери, отчего любил ее еще сильнее.
Он помнил день, когда Вэл, милая рыжая девочка из его класса, растоптала скромный букетик полевых цветов.
– Смотрите! Кобблпсих решил признаться мне в любви! Идите сюда! Вы только посмотрите!
Многие зеваки пришли посмотреть, как вместе с лепестками цветов ветер уносил частичку его сердца. Они смеялись, когда мальчик убегал прочь.
– Я никогда не хочу никого любить, мама, – выдавил из себя Освальд, отодвигая тарелку с ужином.
– Они опять сделали тебе больно? – Гертруда присела на корточки рядом с сыном. – Вижу, что сделали. Они пожалеют, Оззи! Они еще пожалеют. Знай, что мамочка тебя любит. А ты всегда можешь любить мамочку, ничего не боясь. Я никогда не причиню тебе зла.
Освальд прижался к ней и зарыдал. Теплые руки приглаживали непослушные волосы на его затылке.
– Ну-ну, будет тебе, сынок. Весь мир будет у твоих ног. Они еще пожалеют. Большое начинается с малого.
Через неделю Вэл Гриббл перевелась в другую школу, не зайдя попрощаться с друзьями. Поговаривали, что от ее огненных волос почти ничего не осталось.
Он помнил день, когда, пошатываясь, старался войти в дом как можно тише. Мамочка очень расстроится, когда увидит, что стало с его костюмом. Ткань клочками свисала с колен и локтей, пиджак остался совершенно без пуговиц, все было в грязи и крови. Нос Освальда был разбит, под глазом красовался синяк, он заметно хромал на правую ногу.
Тихонечко открыв дверь, он с ужасом увидел мать, стоящую в коридоре.
– Освальд? Что произошло? – она встревожено подбежала к сыну.
– Я.. я подрался…
– Они избили тебя? – Гертруда поворачивала голову мальчика на свет, чтобы смотреть ушибы.
– Нет... Это я их избил. Прости меня. – Освальд боялся смотреть матери в глаза и изо всех старался опустить голову.
– Избил? За что?
– Они… они сказали, что ты сумасшедшая. Что ты ловишь летучих мышей и выкалываешь им глаза, чтобы наводить порчу на людей. Что ты родила меня от циркового карлика. Я не мог терпеть. Они не могут говорить это о тебе. Прости…
Лицо мальчика покрывалось уродливыми красными пятнами, всякий раз, когда он волновался. Так было и сейчас.
После минутного молчания Гертруда вдруг вскрикнула:
– Я так горжусь тобой, Оззи! – она крепко прижала его к себе, не боясь испачкать свое белое платье грязью и кровью.
Освальд удивленно посмотрел на мать.
– Я чувствовала, что с тобой что-то не так, я так волновалась, но ты… Я всегда знала, что ты сможешь отстоять честь нашей семьи. Я так тобой горжусь! – она поцеловала сына в ободранный лоб.
Мальчик облегченно вздохнул.
– Я приготовлю тебе ванну. И надо обработать твои раны, чтобы не было заражения. Снимай скорее костюм! – Гертруда вскочила и побежала в другую комнату.
«Мой мальчик избил этих подонков! Настоящий Кобблпот! Мой сын!» – ее причитания еще долго разносились эхом по большому дому.
Он помнил глаза матери, когда он привел ее в теперь уже свой клуб. Они лучились счастьем. И без того хорошо выглядевшая женщина словно помолодела на несколько лет прямо на его глазах. Освальду хотелось сделать праздник именно для нее, и Гертруда пела и танцевала, пила вино и ела фрукты, превращаясь в эти минуты в совсем юную девушку. Он убил бы каждого, кто мешал ей, как того болвана у барной стойки.
– Я так рада за тебя, Оззи! Я горжусь тобой! Мамочка всегда знала, что ты далеко пойдешь!
В глубине души Освальд знал, что всё, что он сделал и делает, существует в первую очередь ради этих слов.
По иронии судьбы, она встретила Марони именно в его клубе. Гертруда не стесняясь кокетничала с доном мафии, называя его просто «Сэл». Конечно, она не знала о его прошлом ровным счетом ничего. Ей просто нравились те комплименты, которыми осыпал ее этот видный мужчина.
После столь неприятного зрелища Освальд взял мать за руку и буквально потащил ее на второй этаж.
– Что ты делаешь, мама? Этот человек… Он очень опасен, он использует тебя! – Кобблпот не переставая ходил по маленькому балкончику и активно размахивал руками, не в силах сдержать эмоций. Марони подобрался слишком близко.
– Мне кажется, что ты ревнуешь, Освальд? Сэл прекрасный человек! Он никогда не поступит со мной плохо. Я столько сделала для тебя, позволь же и мне побыть счастливой.
Гертруда была явно обижена словами сына, которому оставалось только смотреть на то, как его мать с улыбкой возвращается за столик к Марони.
Дон знал, как ударить больнее. Он отравил Гертруду тем вином, что предназначалось для него самого. Потом, в баре, Марони рассказывал своим гогочущим приспешникам:
- Фактически, Пингвин сам отравил свою мамашу. Полоумная, она всерьез поверила, что я за ней ухаживаю! Видели бы вы ее глаза, она всё поняла и шептала: «Оззи, Оззи!». – Марони усмехнулся. – И видели бы вы лицо Пингвина, он стоял на балконе этажом выше, когда его мать умирала. Надеюсь, что он, усвоил урок. Не стоило переходить мне дорогу.
Последняя фраза стала своеобразным тостом. Марони и его «семья» как по команде подняли бокалы с вином.