Ты - музыка, но звукам музыкальным Ты внемлешь с непонятною тоской. Зачем же любишь то, что так печально, Встречаешь муку радостью такой? Где тайная причина этой муки?
Мейсон подбирает упавшую бутылку трясущимися руками. Он выпивает все содержимое и ставит ее за диваном. Тут, на полу прохладно, и не так тошнит. А его жутко тошнит. Он никогда не был настолько пьян. Все перед его глазами плывет, и ему хочется спать. Он хочет выблевать желудок, потому что после этого полегчает. Но не может понять, чего хочется больше: его сознание будто думает и обо всем сразу, и ни о чем вообще. Он пытается заставить себя вырвать, но ничего не получается. В ушах все также размыто, как и в глазах. Он зажмуривается, зажимает уши руками на минуту и машет головой. Нет. Наедине с собой и тишиной он не может остаться. Он не может думать ни о чем, кроме него. Его образ, все вранье. Каждое слово, которое раньше вызывало трепет, теперь вызывает лишь порыв вырвать из груди легкие. Они почему-то функционируют, хотя Мейсон вроде как и не дышит. По-настоящему не дышит. Дышать — это чувствовать что-то. Это когда тебя окрыляет это чувство, и ты даже не можешь стереть улыбку со своего глупого лица, потому что ты так счастлив, будто энергия всего мира собралась в тебе одном, и ты горишь, как огромный светильник между этих снующих туда-сюда сгоревших ламп. Тогда ты еще не знаешь, что они горели тоже. Что ты один из них, и это дело времени. Дело времени, когда твоя лампочка перегорит. Возможно ее разобьют. Нарочно, сильно, об пол. Ты разлетишься вдребезги. Ты не сможешь найти все свои кусочки, ты никогда не станешь целым. За все всегда платят. За такое огромное, яркое счастье платят вдвойне. Мейсон стаскивает небольшую подушку с дивана и укладывается под ним. Его трясет от озноба, и желудок дико сводит, но он больше ничего не может делать, как лежать и всматриваться в темноту под веками. У него нет сил делать что-то большее. Он, блять, так сильно устал. — Я не ухожу от нее, — говорит Спенсер, опираясь о косяк. — Я не уйду. Мейсона выдает нервный смешок. Что? — Что? Спенсер молчит и опускает голову, словно ждет, что ее снесет палач. Мейсон точно не смог бы быть этим палачом. Мейсон никогда бы не причинил боль тому, кого любит. Он не понимал, как вообще кто—то мог так поступать. Значит, это не любовь. Пустые слова, бросающиеся для очередного секса и хорошего завтрака. — Убирайся, — шепчет Мейсон, его голос срывается так, будто он надрывно пел и не хватило сил протянуть ноту. Не хватило голоса. Голоса нет. Голос пропал. А он кивает и пропадает. Словно пыль с комода. Его частицы разлетаются по воздуху, и ты дышишь ими. Травишься. Но его нет. Его нигде нет. Ты не был тем важным персонажем из книги, ради которого приносят Луну с небес и бросают все. Не ты тот принц, тот герой, тот, за кого обычно борются. Тот, кого любят. Ты тот, кому лгут и делают больно. Не у тебя венчание под небесной присягой, не у тебя выпущенный голубь. Не у тебя вечный блеск на пальце. Здесь нет счастливого конца. Просто та реальность, в которую ты попадаешь после просмотра удивительного фильма. Ты хочешь быть героем этого рассказа, этой реальности, но ты в своей. И все, что у тебя есть — это ты. Нет никаких суперспособностей. Нет волшебной палочки. Нет смелости спрыгнуть с многоэтажки. Ты превращаешься в невидимую тушу, у тебя внутри - разорвавшаяся галактика. Иголка сломается, если попытаешься залатать раны. Убирайся. _______________________________ — Хватит, дай сюда, — Мэдисон забирает из его руки бутылку и выбрасывает в мусорное ведро, которое таскает за собой. Она подходит к окну и отдергивает шторы. На улице июль, и солнце на пике восхождения. Оно ярко светит в опухшие и пьяные глаза Мейсона, и он стонет, накрываясь пледом с дивана. — Задерни их, — хрипло просит он. — Пошел нахер. Я тебя не спрашивала, — отвечает она и отбирает у него одеяло. — Скайлар? Иди сюда, подними его. Мэдисон указывает мужу на Мейсона, и тот поднимает его, практически на руки. — Не трогай меня, — рычит Мейсон, и отталкивает Скайлара. — Перестань, — кричит Мэдисон. — Иди проспись. — Убирайтесь из моего дома к чертовой матери, — кричит в ответ Мейсон, хоть голова и разрывается от боли. — Я никуда, твою мать, не уйду, пока ты не вставишь свои гребанные мозги на место, не выкинешь Спенсера - это захудалое дерьмо - из своей головы и не встанешь на ноги. Я, блять, никуда не уйду. — Тогда уйду я, и это не твое собачье дело, поняла меня? — Мейсон практически толкает ее, но его останавливает Скайлар. — Мейсон, серьёзно, успокойся, она твоя сестра. Мы просто хотим помочь, — произносит он. — Мне не нужна ничья помощь. — А что тебе нужно? — Мэдисон бросает ведро на пол и яростно смотрит на брата. — Я знаю, что ты скажешь. Тебе нужен он. Но дело в том, что он - самый дерьмовый человек из всех дерьмовых людей на свете. Он вытер об тебя ноги, ты был просто подстилкой. Ты - грязь из-под его ботинок, и я не понимаю, чего ты еще ждешь. Ждешь, чтобы он вернулся и снова наплел тебе на уши про несусветную любовь? Этого ты ждешь? Это тебе нужно? Мейсон смотрит на нее в непонимании и неверии. Как она может? — Пошла ты. Он выходит из квартиры и идет, сам не знает, куда. Он уже ничего не знает. Он тонет в этом дерьме, он в нем уже захлебнулся. Спенсер помог ему в этом, он привязал к его ноге камень. Он убил его. Он виновен. Он виновен. Виновен. Виновен. _______________________________ Джейн спускается со сцены и садится рядом с Мейсоном. Она ничего не говорит. Мейсон знает, что она понимает. — Я была там. На его свадьбе, — говорит она через плотную тишину молчания. Мейсона передергивает. Он смотрит на сцену, где выступает какой-то парень. — Он не выглядел счастливым, если тебя это утешит. — Не утешит. — Мейсон? — Что? Джейн смотрит на него, поджав губы. Ее волосы сегодня собраны в плотный пучок сзади, на шее массивное колье из простой бижутерии. Ее грудь красиво подчеркивается разрезом шёлкового платья, а на ногах высокие шпильки. — Уже год прошел. Мейсон кивает и вливает в себя стакан бурбона. — Тебе пора… — Не пора. Я люблю его. — И что ты будешь делать со своей любовью, если она ему не нужна? — Мне нужна. Пусть они все думают, что он слабый. Но это не так. Он не знает, не представляет себя без этого чувства. Он привык к вечному покалыванию и удушающему чувству в груди. Он научился жить без Спенсера, но он не может научится жить без любви к нему. — У Родерика концерт в субботу, приходи, — говорит Джейн, закуривая тонкую сигарету. Мейсон кивает, ставит стакан на стол и уходит _______________________________ — Мэдисон не придет? — спрашивает Мейсон у Родерика, который настраивает гитару. — Нет, ты разве не знаешь? — Мы не общаемся уже полгода. Как у нее дела? — О, — Родерик поправляет очки и немного хмурится. — У нее все хорошо. Они со Скайларом вроде ждут пополнения. — Она беременна? — не сказать, что Мейсон сильно удивлен этому факту. — Да. Но не понимаю, почему вы не общаетесь? Это бред, честно. — Тебе лучше не знать, чувак, — произносит Мейсон, и Род вздыхает. — Желаю удачи. Он хлопает друга по спине, и одновременно с этим раздается стук в дверь гримерки. Она открывается. А дверь внутри Мейсона хлобыщет туда-сюда с бешеной силой.Мои мечты и чувства в сотый раз Идут к тебе дорогой пилигрима, И, не смыкая утомленных глаз, Я вижу тьму, что и слепому зрима.
— Привет, — произносит Спенсер, его глаза выдают его лишь на секунду, но затем все возвращается в тот момент, в котором они были очень давно. Как будто ничего не произошло. Как будто. Давай поиграем. Я дерну тебя за ниточки, ты улыбнешься, и мы продолжим. Как будто. — Я пойду в зал, — сообщает Мейсон Родерику, и тот, поджав губы, кивает. Спенсер отходит от двери, и они соприкасаются только общим воздухом. Больше нечем. Спенсер не имеет больше права. Но если бы он прикоснулся, Мейсон не был бы против. Мейсон не выбирал этого, все сделали за него. Он лишь кукла с привязанными за вены ниточками. Он не дышит, пока его кукловод не играет с ним. _______________________________ — Видишь это? — Спенсер снимает обручальное кольцо и показывает его Мейсону. — Ты должен был надеть его на мой палец, а не она. — Но ты выбрал её, и я не понимаю, зачем ты здесь, — тихо откликается Мейсон. Его тело скрючено в углу дивана собственной квартиры, но он боится занять хотя бы миллиметр пространства. Спенсер просто сказал ему, что пойдет с ним домой, а Мейсон ничего не ответил. Он не отказывался, он и не соглашался. — К черту её, — психует Спенсер и кидает кольцо в дальний угол. — Нахер мне вообще сдалась вся эта хуйня без тебя? Он не Мейсона спрашивает. Себя. Мейсон смотрит на его ноги и видит появляющуюся дырочку на его носке. Она постепенно разрастётся, как пустота внутри него, и может поглотит Спенсера. Может, заставит забыть весь мир о нем. Может, мир Мейсона забудет о нем? Может. — Я понял, что ошибся, когда пересек порог этого дома тогда, но я не знаю, какая хрень повела меня к долбанному алтарю, — Спенсер сидит на полу, его колени притянуты к груди, и он качается, как умалишенный. Может, он такой и есть. Их обоих пора сдать в психлечебницу. Они сошли с ума. В тот момент, когда познакомились, они заразили друг друга безумием. — И что? — Мейсон глядит на выкатившееся кольцо. — Теперь вернешься ко мне? Вот так просто? — Нет. — Почему? — Мейсон скулит. — Ты лучшее, что было в моей жизни, и я закрыл глаза на свое собственное счастье. Я закрыл глаза на твое счастье и выбрал все в угоду чужим людям. Я оставил тебя здесь одного, справляться со всем самому… — Ты знаешь, мне не нужны эти глупые речи. — Я люблю тебя. — И я тебя. Спенсер поднимается с пола и подходит к дивану. Его холодные пальцы впутываются в кудри Мейсона, они царапают кожу головы. Царапай сильнее. Выцарапай мозг. Выцарапай сердце. — Дай мне время, — шепчет Спенсер, целует пульсирующий висок Мейсона и уходит, подбирая кольцо. Мейсон не знает, сколько времени ему нужно. Мейсон знает, сколько времени займет купить веревку с мылом и повеситься. Но у него негде, так что и планы придется отложить. На время. Спенсер заходит в спальню, и Китти поднимает голову. В ее руке книга, и она явно не собиралась спать. — Можешь сделать с ним, что захочешь, — он кладет кольцо на комод, а сам идет к шкафу. Она ухмыляется и продолжает читать. _______________________________ Иногда жизнь ставит нас перед бетонной стеной. У нас в руках пусто, и впереди лишь одна стена. Можно ходить вокруг да около, можно кричать о спасении, можно молиться. Но дело в том, что у нас есть свое оружие, которое никто не учитывает. Мы сами. Наши руки, наши ноги, наша голова. Наше стремление к чему-то хорошему, и даже если ты облокачиваешься о стену на время, ты просто раздумываешь. Все всегда встает на свои места. Ты в итоге окажешься там, где ты нужен и должен быть. Надеяться на судьбу глупо. Ты выбиваешь проход через эту стену сам. Своими кулаками, ободранными до крови. Но в итоге, видя место, к которому ты стремился, ты не жалеешь о потерянном по дороге. Для Мейсона и Спенсера это место - двуспальная кровать, неотапливаемые батареи и разобранные чемоданы. Их маленький Эдем.