Сгораю в тебе

      Я не мог поверить, что патруль вернулся с Глубинных троп без Элиссы Кусланд. Среди раненых её не было. Вместо того, чтобы позволить отыскать её, меня заставляли залечивать неаккуратные, обработанные наспех раны выживших Стражей. Для мага это пара пустяков: я не могу вылечить разве что смерть. Только в этой крепости я такой один, а раненых вернулось много, и никто не сказал мне, жива ли командор.       Я работал весь день в комнате, наполненной болью и мрачной тишиной, беспокоясь лишь об Элиссе. И облегчённо вздохнул, столкнувшись с ней, наконец, когда выходил за водой. Она лишь мрачно взглянула на раненых и похромала мимо меня, опираясь на служанку. Она была ранена, но жива!       За время нашего знакомства я не мог понять одного — зачем Элисса занимается этим — каждый день подвергает себя опасности? Неужели так сильно в ней чувство долга? На её месте я бы пользовался положением: восседая на троне в окружении слуг, послал бы в задницу Архидемона все эти Глубинные тропы с их грязью и удушливой темнотой, и жил бы припеваючи. Но Элисса Кусланд-Тейрин — упрямая женщина, и уж если задумала очистить весь Тедас от оставшихся порождений тьмы, её не остановит даже сам король.       Холодный пристальный взгляд этой женщины всегда гипнотизировал меня. Я мог бы вечно играть с ней в гляделки и воображать, будто разбиваю её вечную мерзлоту и нахожу ту самую искорку хрупкой женской души, которую мужчине хочется согреть и защитить. Воображал, будто вижу её насквозь и знаю, что где-то в глубине души, Элисса нуждается в ком-то очень близком — в друге, защитнике. Хотелось быть для неё тем и другим. Но командор, выстроив ледяную стену, не нуждалась ни в чьей заботе. Раненая и уставшая, она раздавала приказы, а я их смирено выполнял, помогая сначала тяжело раненым ребятам, потом всем остальным. Свои раны Кусланд утаила, не поддалась на мои уговоры, а лишь, гордо вздёрнув подбородок, удалилась в командорские покои. Что ж, её приказ — это закон и непреложное табу для всех здесь, но если я начну подчиняться правилам, то перестану быть собой. Поэтому я отправился к дверям её покоев и ждал, когда меня пустят.       — Госпожа велела приходить утром, — показалась заспанная мордашка Лионель.       Служанка по привычке вытянула прядь волос из-за остроконечного ушка и намотала её на свой изящный пальчик. Лионель делала так каждый раз, когда смущалась, а после того, как мы с ней покувыркались в сарае, она постоянно смущалась при виде меня.       — Я здесь целитель, а не госпожа, и мне лучше знать, когда нужно позаботиться о её ранах, — уверенно, как, впрочем, и всегда, произнёс я.       — Но Андерс, — замялась эльфийка, направив подсвечник мне прямо в лицо, будто хотела лишний раз убедиться, что это действительно я, а не лохматый сонный призрак, — она разозлится, если я ослушаюсь.       — Командор ранена и страдает, а ты, не пуская меня, способствуешь её страданиям, — я отодвинул слепящий свет подальше от глаз.       — Она отправит меня на конюшню, — уже не так уверенно повторила Лионель, — если я...       — Не волнуйся, я скажу, что заставил тебя силой.       Я подмигнул ей, улыбнувшись самой обаятельной улыбкой. Окончательно развеяв сомнения эльфийки, я по привычке чмокнул её в щёку и велел не беспокоить во время работы. Она покрылась румянцем до самых кончиков острых ушей, улыбнулась, потупив взгляд, и просеменила в свою комнату.       Командор сидела у окна, любуясь огромной яркой луной, взошедшей над макушками сосен. Её тёмные волосы, недавно вымытые Лионель и заново заплетённые в тысячу косичек, поблескивали в тусклом свете свечи. Тонкие, покрытые шрамами плечи, легонько вздрагивали под полупрозрачной тканью шёлкового пеньюара. Неужто это рыдания?       Кроме меня никто прежде не видел её ранимой и хрупкой, никто не думал, что у неё есть сердце и чувства. Они почти не ошиблись. Почти. Об этой её слабости я узнал примерно таким же образом — неожиданно ворвавшись, чтобы выполнить свою работу. Тогда она доверилась мне и, приставив кинжал к моему горлу, потребовала никому не рассказывать.       Сегодня ей снова не спалось, но не от ноющих ран и не от кошмаров, посещающих во сне Серых стражей. Я пытался угадать её мысли. Раздумывала ли она о прожитой жизни, предательствах, потерянных близких и несбывшихся мечтах, а может, скучала по мужу или ненавидела его за очередную выходку? Бывало, за кружкой гномьей бурды командор рассказывала, как познакомилась с ним, как полюбила, и через сколь многое они прошли вместе. О том, как ей пришлось усадить его на трон, она говорить не любила. Элисса понимала, что их связь обречена на провал, что скверна в крови не позволит иметь наследника, а государственные дела Ферелдена когда-нибудь отнимут у неё любимого человека. Но все её опасения случились гораздо раньше, и я не сомневался, что вдали от дома, от мужа и друзей, в этой ссылке — бывшем эрлинге Хоу, леди Кусланд однажды отыщет и поглотит пустота. Однако, отдаваясь работе с головой, она не хотела ничьей жалости и сочувствия, и считала своим предназначением быть командором Серых стражей, а свою личную жизнь конченой.       — Я велела тебе приходить утром, — не оборачиваясь, рявкнула она.       Ну конечно, она почувствовала моё присутствие. Никак не привыкну, что Серые стражи чуют присутствие друг друга из-за скверны в крови. Впрочем, сюрпризов я делать не собирался.       — Простите, Ваша милость, но ждать, пока вам станет хуже, я не намерен, — со всей деликатностью, с которой подобает отвечать командору и королевской супруге, произнёс я.       — Со мной ничего серьёзного, я ведь говорила, что потерплю до утра. И ради Андрасте, сбавь свой дурацкий официальный тон.       — Простите, миледи.       — Андерс!       — Элисса! По поводу ран уж позволь мне самому решать.       Тон мы с ней сбавили едва ли не сразу после знакомства, за парой бутылочек антиванского красного, которым меня наградил за услуги один знатный вельможа, пожелавший остаться инкогнито. Но с командором мы редко оказывались с глазу на глаз, и я не мог привыкнуть к неофициальному обращению.       — Так-то лучше. Меня уже тошнит от этих милостей и светлостей.       Я обошёл огромное кресло, в бархатных подушках которого она утопала, словно в облаке, и заглянул в глаза, не дающие мне покоя. Лёд никуда не делся, хотя немного растаял, но командор утёрла слёзы рукавом, наивно полагая, будто я не успею заметить. Повязки на её теле, неумело замененные служанкой, сползли и заново пропитались кровью. Откинувшись на подушки, Элисса устало прикрыла веки. Я принял это за приглашение и взялся за кружевной отворот её пеньюара, но она крепко схватила моё запястье.       — Я должен посмотреть, с чем придётся иметь дело, — на манер гнома-оценщика произнёс я, вцепившись в тонкое кружево обеими руками.       — Я же просила подождать до утра! — настаивала она.       Мало сказать, что я удивился её реакции, я был ошарашен. Элисса давно привыкла к моему вторжению под её одежду. Вместе мы пережили несколько смертельных битв, а на поле боя, как известно, не до стеснений. Вот и сейчас я собирался увидеть, в каком состоянии раны, а не разглядывать соблазнительные прелести командора. Хотя без этого никогда не обходилось. Я мужчина и тут уж ничего не поделать: взгляд, словно намагниченный, притягивался к её женским округлостям.       — Ни за что, — настаивал я, — тебе придётся довериться мне.       — Уходи, Андерс. До утра я потерплю. И вообще, само заживёт, — смягчилась она, поёрзав.       — Неужто ты стесняешься? В первую очередь я — лекарь. Смотрю только на раны и решаю, как лучше помочь.       Противореча собственным убеждениям, я говорил это скорее себе, потому что она меня и впрямь волновала. Её бархатистая кожа в местах, нетронутых шрамами, изгибы в тени складок пеньюара, да что уж там, даже шрамы кружили мне голову. На месте короля я бы не выпускал эту женщину из своей постели. А он сослал её к демону на рога. Вот идиот!       — Я вовсе не стесняюсь, — усмехнулась она, поколебавшись, — просто боль — хороший способ почувствовать себя живой.       — Тебе придётся придумать другой способ, — возразил я строго, — а этот — плохой, и я его запрещаю.       Поразмыслив, Элисса приподнялась и, взглянув на меня хитро, всё же спустила с плеч одеяние, позволив мне снять повязки и отцепить прилипшие к ранам припарки. Я увидел кровавые вспухшие борозды, оставленные ржавыми клинками, не очень глубокие, но их было слишком много. Проклятые гарлоки! Исцеляя эти ранения, я ощутил, что её сердце бешено колотится. Что-то беспокоило её, но Элисса молчала, её мрачное настроение не располагало к беседе.       — Ты будто искала смерти, — прокомментировал я, исцеляя очередной порез.       — Мы впервые попали в такую засаду и выжили чудом. К сожалению, не все, — пробормотала она, как только от раны не осталось следов.       — Горюешь из-за потерь?       — Отчасти, — она позволила мне приподнять подол и осмотреть её сбитые колени.       Сапоги и латы гномьей работы хорошо защитили её, но я обнаружил сквозное ранение от болта и рассечённую рану, тянущуюся от колена и до самого верха бедра. Стрелу извлекли умело, наложили припарку, остальную работу оставили мне.       — Следовало взять меня с собой, — стараясь не отвлекаться от дела, буркнул я.       Элисса вздрогнула, когда я пытался снять очередную присохшую повязку. Звать Лионель не хотелось и пришлось повозиться самому; заклинанием нагреть воду в кувшине, обнаруженном в будуаре, отыскать в комоде чистое полотенце, и, отерев остатки крови вокруг места раны, смочить и осторожно отклеить повязку.       — Ты был нужен в другом месте, там без целителя ребята и вовсе не справились бы.       Командор ёрзала в кресле. Сначала я решил, будто мои манипуляции причиняют ей неудобства. Её словно бы лихорадило, но кожа оставалась сухой и не горячей, поэтому лихорадку я сразу исключил.       — А ты могла погибнуть! — парировал я, наблюдая за её странной реакцией. — Что мне пришлось бы сказать твоему мужу?       Глубоко вздохнув, Элисса устало закатила глаза.       — Ну не погибла же! У меня как у кошки, девять жизней, — усмехнулась она, слегка зашипев от боли, когда я взялся за края очередной повязки и потянул.       — И сколько из них осталось, мой командор? — поинтересовался я, поддерживая беседу и залечивая самый длинный порез.       Я случайно коснулся гладкой кожи, чуть повыше её бедра. Командор напряглась, отодвинулась и сердито взглянула на меня. Я принял самый невинный вид, на который только был способен. Это и правда вышло случайно, хотя и заставило моё сердце ёкнуть, а тело реагировать. Не знаю, заметила она или нет, но я быстро взял себя в руки, и чтобы остудить пыл, принялся убирать остатки кровавых бинтов. Извинившись, я всё с тем же невинным видом предложил ей для удобства переместиться на кровать, но она отказалась, хотя оставалось самое сложное и было бы гораздо удобнее, если бы она улеглась.       — Благодаря тебе, гораздо больше, чем кажется, — наконец, сдержанно ответила командор.       — Рад, что оказался полезным.       Меня порой удивляло, как при всей своей холодности Элисса ценила меня. Прежде никто не обращался со мной, как с ровней. Я был отребьем, заключённым в башню пожизненно за то, что посмел родиться магом. Можно сказать, командор меня спасла, и с тех пор эта женщина медленно околдовывала меня, хотя магией не владела. Она была солдатом, заносчивым и порой грубоватым, воспитанным в армии тейрнира своего отца. Не носила платьев и украшений, пила с мужиками наравне, играла с ними в карты, блевала в конюшне на спор с Огреном — кто выблюет больше; весело хохоча, делилась дурацкими солдатскими байками, жёстко рубилась на тренировках. Она стойко переживала все выпавшие на свою долю беды, и позволяла излишние эмоции лишь заперевшись в своей комнате, вдали ото всех, когда никто не видел. Иногда в ней проявлялся не до конца затоптанный солдатскими сапогами аристократизм, и он придавал ей особую изюминку: манеру держаться, гордую осанку, строгий, жизнелюбивый взгляд, культурную речь. Тогда леди Кусланд-Тейрин всем казалась независимой, неприступной стеной, и солдаты побаивались и уважали её. Но сквозь скорлупу большинства этих масок я всё же мог разглядеть её настоящей — обычной женщиной, с самыми простыми людскими нуждами.       — Ему на меня плевать, — вдруг сказала она, глядя мимо меня.       — Кому?       — Мужу.       — Ну нет, — усмехнулся я, — должно быть, он просто занят важными делами. Ему ведь досталась целая страна в разрухе.       — Ты что же, его защищаешь? — Теперь она смотрела прямиком на меня, её брови сдвинулись к переносице.       — Я просто...       Я снова опустился перед ней, чтобы вернуться к работе, как вдруг она схватила меня за волосы, и, притянув к себе, жадно впилась в мои губы. Поцелуй был сначала грубым и настойчивым, потом смягчился и стал столь же прекрасным, сколь неожиданным. Я подумал, что ошибался, возомнив, будто знаю её лучше всех в этом замке. Напротив, я совершенно её не знал и никак не мог понять, что же на самом деле творится в её душе, спрятанной за ледяным осколком сердца.       — Я придумала другой способ, — оторвавшись на миг от моих губ, произнесла она.       — Способ чего?       — Почувствовать себя живой, — ответила Элисса, снова вознося меня к небесам своими мягкими губами.       Я подозревал, что ей всё же нравилось моё общество, дурацкие шутки и фокусы с заклинаниями; я знал, что иногда она предпочитала побыть со мной наедине, но не думал, что нравлюсь ей сам. А она вряд ли догадывалась, как сводят с ума её соблазнительные формы.       Оторвавшись от моего рта, Элисса скинула пеньюар, окончательно выбив почву из-под моих ног. Её бронзовая кожа слегка покрылась мурашками, хотя в комнате было достаточно тепло. Командор коварно ухмыльнулась, пристально на меня глядя.       — Не думаю, что это хорошая идея, — нервно сглотнул я, но она схватила мою ладонь и прижала к своей груди.       Если она сделает что-нибудь ещё в этом духе, я взорвусь, как гномий порошок, прежде чем успею закончить лечение. Я погладил мягкую кожу, поцеловал напрягшиеся соски, получив в награду тихий стон, слетевший с её губ. И опустив руки вниз, к её раненому животу, срезал последний бинт. Оставшуюся рану пришлось лечить второпях и не глядя истратить последний запас своих сил, поскольку Элисса исступлённо целовала меня и трогала везде, куда дотягивались её пальцы. Я был выжат как лимон и возбуждён как мартовский кот, а она словно издевалась надо мной, раскинувшись на подушках во всей своей нагой красе. В этот момент стало неважно, поползут ли слухи, убьёт ли меня король, если прямо сейчас войдёт в эту комнату. Рисковать головой я привык и не мог отказать Элиссе в том, чего сам так сильно вожделел.       — А ты не думай, — очень кстати посоветовала она.       И мне уже было не удержаться; прильнув к её губам, я нагло вторгался в королевскую святыню, и леди Тейрин радушно впускала меня, беглого мага, которого она подобрала из жалости на задворках Амарантайна. Впрочем, обычно я нравился девушкам, а мои способности оказывались полезными людям, и все они были рады воспользоваться мной, а я ими. Но мне сказочно повезло встретить именно Эллису, потому что она единственная смогла подарить мне законную свободу.       Поёрзав в кресле и расположившись поудобнее, Элисса раздвинула бёдра, раскрывшись передо мной подобно озёрной лилии, и я окончательно лишился рассудка. Одну ногу она закинула на подлокотник и ненавязчиво подтолкнула мою голову вниз. Там она оказалась по-эльфийски гладкая. Я приник к её жаркому лону, она выгнулась мне навстречу и, томно выдохнув, вонзила пальцы в мои растрепавшиеся волосы, направляя меня, как ей нравилось. Её участившееся дыхание будоражило мои нервы, и острота её ощущений передавалась мне, словно цепная молния. Я был одурманен нашей случайной близостью, опьянён её соком, и старался подарить ей незабываемое блаженство. Но вдруг она, разнеженная и возбуждённая, оттолкнула меня.       — Раздевайся, — скомандовала Кусланд, — медленно. Я хочу на тебя посмотреть.       Стоя возле неё и стаскивая через голову рубашку, я мысленно радовался, что она не позвала музыкантов. Элисса наблюдала очень внимательно и разглядывала меня совершенно бесстыдно: так мужики разглядывают шлюх в борделе.       — Довольна? Или ты хочешь всех посмотреть? — съехидничал я, маяча перед ней разрывающимся от напряжения стояком.       — Мне просто интересно, что чувствовал он, — задумчиво и сухо ответила командор, — говорят, мой муж тот ещё любитель посмотреть, перед тем, как трахать своих помощниц, служанок и горничных.       Она фурией вскочила со своего трона, и, подцепив с пола мои ремни, толкнула меня на кровать. Я моментально провалился в пуховые перины. Нависнув сверху, горячая и мягкая, она умудрилась заарканить ремнями мои запястья с ловкостью кошки, привязав их к кроватным столбикам. Вот так неожиданно, обманом, я оказался повержен собственным командором с помощью своих же деталей гардероба.       — Выходит, ты что-то узнала и просто решила ему отомстить, а тут под руку попался я.       Мне не нравилось, когда мной пользовались, словно соломенным чучелом для битья, и если бы я мог высвободиться и расставить в этом безумном балагане всё по своим местам, я бы так и поступил. Но меня держали прочные кожаные ремни, и, восседая на мне верхом, командор Серых Стражей глядела мне прямо в глаза. Она прижималась своими крепкими бёдрами к моим, и только ей я был готов позволить делать с собой что угодно. Разумеется, я продолжал хотеть эту женщину всем своим существом.       — Заткнись уже, Андерс.       Она, наклонившись, закрыла мне рот поцелуем, и её небольшая, разгоряченная ладонь заскользила по низу моего живота. Я не мог ей ответить взаимными ласками, но уже был на грани безумия, когда Элисса крепко сжала мой член, и, опустившись на него, задвигалась, быстро ускоряя ритм. Я увязал в трясине её горячего лона, тонул в жаркой влаге и задыхался от её бешеной скачки. Элисса тяжело дышала, и с каждым движением на лице её, то ли напряжённом от сладкого удовольствия, то ли нахмуренном, я читал: «Вот тебе помощницы, вот тебе горничные и служанки, на, получай, скотина, ублюдок!» Её оргазм был долгим и сладким, и следом за ней не сдержался и я. Элисса устало повалилась на меня, неохотно освободила мои запястья и, отвернувшись, тотчас заснула сладким сном. Я был разбит и измотан, и немного расстроен, что стал всего лишь средством для мести неверному мужу. Мне хотелось расспросить, какого демона между нами произошло, и как я должен к этому относиться. Но вместо этого я поцеловал её солёные от слёз щёки и вспухшие губы, оделся и молча ушёл. Кое-что для меня, наконец, прояснилось.       В тусклых коридорах замка стояла небывалая суета, будто нас удостоил своим внезапным вниманием сам король. Я не ошибся: недалеко от двери в командорские покои какой-то напыщенный павиан прижимал к стене несчастную, испуганную эльфийку.       — Лионель, — позвал я, — госпожа заждалась тебя, она гневается, а ты тут пристаёшь к гостям.       Я пригляделся. Королевской свиты поблизости не оказалось, но этот мужик, лапавший в полумраке мою Лионель, явно кого-то напоминал. Лица я не видел, но чувствовал скверну. Эльфийка, услышав меня, быстро выскользнула из-под его огромной лапы и, проносясь мимо меня, шепнула:       — Спасибо!       «Нет, спасибо тебе», — подумал я. Иначе, войди он несколькими минутами раньше в покои своей жены, моя голова уже катилась бы по полу. Я рад, что сохранил её на плечах, однако я был бы не прочь рискнуть ею снова. И как бы мне не хотелось становиться на пути у супругов и снова оказаться использованным, что-то проверяя и доказывая самому себе, в следующий раз я намеревался быть желанным и быть сверху.