Крылатая пляска

Я сижу в своей тесной обшарпанной кухоньке со стаканом в руке уже который месяц каждый вечер. Голова тяжелая, как мокрая вата, а руки уже подрагивают. Не знаю, как справиться со своим прошлым, когда закончатся деньги на спиртное, но пока стараюсь об этом не думать. Кто бы мог представить: успешный художник, неординарная креативная личность, а сидит по вечерам и гробит свой организм. Еще три месяца назад я бы и подумать не мог, что так закончу. И что закончу вообще. А сейчас не могу представить, как держался столько. Она исчезла год назад. Я не помню, как она появилась, но с ней мое воображение работало на сто двадцать процентов, а любовь к жизни разжигалась в сердце огнем. Я писал о ней, рисовал её, о ней пел, готов был отдать за нее жизнь, готов был ей служить, растекался счастливой лужицей только от касания её руки. Я её боготворил, но совсем ничего о ней не знал. И вот, год назад она исчезла. Ничего не сказав, ничего не объяснив. И целый год мне еще хватало сил работать, перекраивать снова и снова её образ, пихать его в каждую работу. А три месяца назад я сдался. Я взялся за тушь и понял, что из-под кисти не выйдет даже её лицо, что я не смогу изобразить даже движение её черных крыльев. И запил. Появилось много идиотских привычек, вроде незакрытой входной двери и распахнутых форточек – может, еще вернется? Стал спать прямо за столом, за которым пил, покупал продукты, из которых ничего не готовил, приводил женщин, прогонял заходивших соседей и периодически блевал с перепоя. Я снова вспомнил её глаза, сиявшие, словно благородный берилл на солнце, и хлебнул дешевого поила из стакана. Было невыносимо тоскливо, я оперся на свою руку и закрыл глаза. В голове стоп-кадрами мелькали воспоминания о ней, потом о тошнотворной боли, от которой хотелось разбить стакан о свою дурную голову, потом я стал думать о том, почему её больше нет на этой кухне и не заметил, как заснул. Не знаю, сколько прошло времени. Я открыл глаза и принялся разглядывать грязный стол с пятнами от окурков, когда понял, что на меня смотрят. С трудом поднимая свинцовую голову, еще совсем не отрезвевший, я увидел, что предо мною сидит она. Вся комната была в черных перьях, что под светом электрической лампы переливались то гранатовым, то лиловым светом. Форточка и дверь была закрыта, она сидела напротив меня и разглядывала медицинский спирт, разбавленный водой, который принес мне один знакомый-медик, наклоняя в разные стороны стакан. Меня затрясло. Я не видел ее год, но не забыл ни одной мелочи: шрам на носу, веснушки, аристократично бледную кожу и небольшую синеву под глазами. Глаза лезли на лоб, я облокотился на спинку стула и обмяк. Ком не сказанных вовремя слов застрял в горле и глаза заслезились. Я хотел вскричать, хотел подняться и обнять ее, хотел бросится ей в ноги, но мое состояние мне не позволяло. Я молчал и смотрел на нее оголтелыми глазами. Наконец, я не вынес ее внимательного взгляда и ляпнул самое идиотское, что смог выдать мой беспорядочно функционирующий мозг: - Ты вернулась? Как будто не услышав моего вопроса, она заявила: - Я голодная. Накормишь? Все еще не отходя от изумления, я утвердительно буркнул себе под нос и попытался встать. Вышло с третьего раза. Я направился к плите и зажег газ. Поставил чайник, достал ведро еще не до конца сгнившей картошки и принялся чистить. - Я пока сюда добиралась, видела такого классного мужика: у него очень необычное лицо, тебе бы понравилось. А еще у тебя жутко грязно. Ты тут убираешься? Нет? Я молча скидывал очистки от картошки в мусорное ведро, она болтала, я слушал, но не вслушивался. Заварил ей чая, накормил. Мы говорили с ней до утра, и она сказала, что останется. Утром я пошел на работу, довольный, но с кучей невысказанного внутри. Она жила у меня уже неделю. Я забыл о женщинах, забыл о выпивке, мы просто говорили, говорили и говорили. В один из вечеров угораздило её вспомнить о том, что было до её исчезновения. Она так беззаботно об этом говорила, что я не выдержал: - Где ты была? Она замолчала. Наш разговор переползал в сторону моего срыва. Не выдержав этой детской привычки уходить от разговора, я продолжил: - Скажи, почему тебя не было? Я бог весть что думал! Я волновался! Что ты делала все это время? Ты опять, ... опять избегаешь чувств других людей, ты опять делаешь вид, что тебе плевать! Тебе не надоело самой? Не надоела такая жизнь, не надоело это стояние в стороне? Почему ты ничего не делаешь, ничего не объясняешь?! Ты хоть представляешь, каково мне было?! Я выдохнул. В кухне повисла липкая, горькая тишина. - Тебе ли все это говорить? – тихо произнесла она, глядя мне прямо в глаза. Я не выдержал, понял, что натворил лишнего, сделал то, что она терпеть не могла, и, захватив со стола пачку сигарет и зажигалку, вышел из квартиры. Я прошел по улицам, и через полчаса вернулся. Понадеялся, что и я, и она отошли и готовы продолжать болтать. То, что я сгоряча ей сказал, было неверно. Я не осуждал ее за то, какая она есть, просто отучился смирятся с тем, что некоторые черты ее характера сами по себе причиняют мне боль, но это не её вина. Я успокоился, поднялся на четвертый этаж до своей квартиры и открыл дверь. То, что я тогда увидел, останется в моей памяти на всю мою жизнь. Это было нечто. По всей комнате вихрем кружились меланитовые перья, моё божество разносило громадными крыльями всю мою кухню, закручиваясь спиралью вокруг своей оси. Ветер чуть не сбил меня с ног, я нащупал спиной стену, оперся и смотрел. Мне было страшно, перья, точно тонкие лезвия, рассекали мне лицо и шею, прорезали пару листов с текстами, лежащими на столе. Мне было страшно, но я не мог отвести глаз. Разбитые чашки звенели, грохнулся карниз с тюлем и быстро был разорван маховыми перьями. Стоял гул, завывал ветер, лампочка Ильича мигала, как эпилептик. Это было ужасающе, но это было прекрасно. Это была крылатая пляска. Она сделала последний круг вокруг себя и стремительно вылетела в распахнутое окно. Я все-таки наговорил лишнего… Ноги не выдержали и опустили меня на пол. Она улетела, обдав меня напоследок волной перышек, которые теперь сверкали на полу, а антрацитовый пух падал на мою голову, драные джинсы и разбитые руки.