Подопытная

      Я всегда была одна. С самого начала я была одинока, моим домом были улицы, а семьи у меня не было. Все с кем я была знакома заканчивали одинакого. Всех ждала одна судьба. Канава с сырой землей, или в лучшем случае ссохшаяся деревянная крышка, самого дешевого гроба. А когда это было? Я не помню. Воспоминания, аналогично сохранившимся частичкам разума, ускользают сквозь пальцы, как песок, покрываясь плотной туманной дымкой. Как все началось? Я уже начинаю забывать тот день. Это была осень. И я попыталась сбежать из того ужасного места, в котором точно не было не капельки тепла, света и доброты. Я сбежала из приюта. Бежала босыми ногами, по уже остывшей, осенней земле. Я помню, как я плакала, упав в овраг и измазавшись в грязи, но я продолжала бежать, потому что я видела луч надежды. Надежды на свободу. Глупая была. Сколько мне тогда было лет? Пятнадцать? Шестнадцать? Не помню. Но я вспоминаю те дни, когда мне приходилось выживать, среди таких же озлобленных, голодных бродяг. Нас было 10. И мы все хотели жить. Но выжила только я. Кто-то умер от воспаления легких, кто-то попал в руки садистов, кто-то просто не сумел найти себе пропитание и умер от анорексии. Я же выжила. Как? Не помню. Воспоминания отрывками посещают мой воспаленный остаток разума. Я знаю только одно, эти несколько лет трущоб помогли мне в последствии выжить. Хорошо ли это? Однозначно. Нет. Потому что в один день у меня отняли то последнее богатство, которым я дорожила больше всего на свете. Мою свободу. Мою жизнь. ГИДРА. Она отняла у меня право на свободное существование, обрекая на нескончаемые, адские муки до конца моих дней. А когда наступит этот конец? Сначала я задавалась этим вопросом ежечасно, купаясь в собственной крови, перемешанной с потом и моими слезами. Но он не наступит. Я поняла это совсем недавно. Таких как я ГИДРА не отпускает. Даже на тот свет. Как я сюда попала? Я смутно помню этот день. Помню было холодно, я замерзала, на снегу, орошенном солеными каплями моих слёз. А потом темнота. И резкое тепло. Потом яркий свет, и я опять падаю в такое манящее забытие. Очнулась я в очень странном помещении. Вокруг были зеленые стены посередине стояла кровать, на которой я собственно и лежала, у этой кровати была деревянная тумбочка, на которой стоял графин с водой и стакан, а у двери было небольшое зеркало. Первое, что я почувствовала, была невыносимая боль. Затем пришло осознание. И в конце подоспело отчаяние вперемешку с паникой.У меня не было правой руки! По моим щекам потекли слезы безнадежья и боли. Вскоре в комнату зашел мужчина в белом халате и, увидев мое заплаканное личико, отвел взгляд. — Мы нашли тебя замерзающей на улице, твоя правая рука была отморожена, мы не смогли ее спасти, пришлось ампутировать.- Кратко объяснил, как я поняла, врач. Зачем? Тогда это был единственный вопрос, возникший у меня в голове, и тогда мне очень хотелось получить на него ответ. Врач приходил ко мне каждый день на протяжении не особо долгого времени, ставил какие-то уколы и уходил. Я пыталась разговорить мужчину, но он не охотно поддавался на диалог. Мне было очень страшно, но я старалась не отчаиваться, хватаясь за ниточки благоразумия и здравого смысла. Через несколько дней ко мне зашли уже двое мужчин, как я поняла, моих личных конвоиров. Они вытащили меня из комнаты и потащили куда-то вглубь темного коридора, с многочисленными дверьми, который находился за стенами моей палаты. И я все же вышла оттуда, из этой ужасной палаты, где витал запах медикаментов и чего-то ещё, чего я никак не могла различить. Сейчас я это помню, но так было не всегда… Кто я? Был мой первый вопрос, после моего первого и далеко не последнего обнуления… Нервное предчувствие окутывало на протяжении недели после обнуления, но тогда я ещё не знала, что эта ужасная процедура так называется. Я не помнила ничего, ни своего своего имени, ни дома, впрочем имя я так и не вспомнила, а дома у меня никогда и не было. В мучительном ожидании тянулись дни, пропитанные болью и непониманием. Каждый день ко мне в палату (как я тогда поняла) заходил мужчина в белом халате, ставил мне укол, проводил осмотр и так же безмолвно уходил. Минуты ощущались как часы, а часы тянулись целую вечность. Рой вопросов жужжал у меня в голове, но тогда я не получила ни одного ответа. Я не помню на какой из дней меня опять вывели из этой жуткой комнаты, но я отчетливо помню как тот же самый мужчина в белом халате повел меня по коридору, стены которого были окрашены в отвратительно-тошнотворный, болотный цвет. Все здесь вызывало у меня страх и панику, которой я старалась не поддаваться. Меня привели в очередную из комнат, сейчас я едва ли помню как она выглядела. Зато я помню жесткий операционный стол, на который меня уложили. Мне вживляли бионику, на место ампутированной руки. Было больно, очень. Обезболивающее было местным и очень слабым, его едва ли хватало на то, чтобы я не умерла от боли. Я кричала, умоляла отпустить меня. Но меня не слушали, хирурги только что-то бормотали, что это ради светлого будущего. Слёзы катились из моих глаз, голос я сорвала в тщетных попытках достучаться до своих мучителей. В конце концов сознание покинуло меня. Очнулась я спустя полгода. Кома. Они думали, что я не выживу, поэтому у них появился Он. Зимний солдат. Наёмник. Мой ночной кошмар. Игрушка гидры, которой они очень дорожили. А я стала лабораторной крысой. На мне испытывали все сыворотки, которые предназначались солдату. Меня тренировали вместе с ним, раз за разом обнуляли вместе с ним, и замораживали в соседствующей с его камерой. Только на задания я не ходила, как говорили ученые: «Она не стабильна». Да в отличие от наемника мне не так часто вешали лапшу на уши об утопичном будущем и о моем предназначении в этом самом будущем. Вскоре меня окончательно заморозили. Я не знаю сколько времени я спала. Но однажды меня вытащили из криокамеры. Они на протяжении нескольких дней восстанавливали моё физическое состояние, после долгого криосна. А потом мне объявили моё первое и последнее задание: «Отлови крысу, предавшую ГИДРУ и раздави её. Найди Зимнего солдата и уничтожь».