Плохой сон

Кафельные стены. Сначала были белыми, а сейчас пожелтели от времени. Тяжелый запах лекарств вперемешку с мочой и чем-то гнилым. Простыни, отбеленные в хлоре, а на уголке виднеется клеймо. "Брукхэвен". Голова тяжелая. Судорожный кашель, и горло пытается сдержать рвоту. Ужасающий болезненный туман, словно брусок свинца плавится среди извилин. Кэлли встает. Ее платье висит на вешалке - аккуратно, на деревянных плечиках. Пышная юбка измялась. На ней следы копоти, ржавчины и... крови? Это кровь? За дверью и стенами слышится противный скрежет - из множеств и множеств источников. Копошение насекомых. Звук лопастей, разрезающих воздух. И еще что-то. Что-то приближающееся. Будто ящики по земле тащат. Господи, как же от этого раскалывается голова... Кэлли попыталась встать. Из одежды на ней - только странный белый халат, вроде робы медсестер. Измусоленный и мягкий - с чужого плеча. Чулков нет. Нижнего белья, судя по ощущениям, тоже. У кровати ее лодочки. Как же они испачканы. По виду напоминают галоши, стоявшие некогда в коридоре деда - все в глине и иле, даже изнутри. Шум режет уши, а голова болит, словно от похмелья. Надо скорее вернуться в свою собственную постель. Выпить немного чаю, и в постель, под одеяло. Возможно даже под два. Проглотив брезгливость, Кэлли всунула свои ступни в туфли. Стоять на своих ногах оказалось тяжело, невероятно. Все болело. Буквально все. И она тут же грохнулась на колени, громко взвыв ударившись со всей силы об пол. Еще пара минут сражений с организмом - и ей удалось дойти до двери. Открыть ее. Покинуть комнату. Коридор весь словно изъеден ржавчиной, грязный, совершенно не соответствовавший больничной стерильности. Стены были сырыми, источали влагу - словно канализация. А уж запах... Гниль с тухлой водой, и еще чем-то, отдаленно напоминающим сгоревшую плоть и волосы. Шаг. Еще шаг. Ладони упираются в стену, она прямо вся мокрая. Света почти никакого - лишь вдалеке мерцает лампочка. И даже это раздражает глаз. Кэлли продолжает идти. Вперед, все дальше и дальше. Вот сбоку показалась лестница. Сразу за перилами - ячеистая ограда. Зачем? Вниз. На первый этаж, спотыкаясь, ударяясь. На пролете стоит коляска. Пустая, с протертым от времени полотняным сидением. Чем ниже на первый этаж - тем сильнее запах тухлятины. Будто все здесь закидали давно испорченными яйцами, или она оказалась в размороженном несколько дней назад холодильнике. Кожа покрылась мурашками от сырости, а в редком освещении у Кэлли выходило разглядеть то, сколько грязи на руках прибавилось. Черная плесень под ногтями, и еще что-то сажистое на трупно-серой коже. "Да что со мной случилось?" На стене висит табличка. Если напрячь зрение - можно прочитать. "Палаты номер 14, 18, 21, 26 закрыты на карантин. Расписание вакцинаций и индивидуальных дежурств в сестринской". "Из какой палаты была я? Даже этажа не помню." Идти дальше. Домой. Идти домой. "ОРДИНАТОРСКАЯ". Крупными буквами, прямо перед глазами. Кэлли толкнула дверь. На журнальном столике стояла лампа с прямоугольным плафоном, правда свет от нее был слабый, хоть и лучше чем ничего. Кожаные диваны вокруг. Пустой цветочный горшок и истертый палас, уже почти без ворса. И треск радио на всю комнату. Сквозь белый шум слышно что-то, явно имеющее смысл. Но разобрать его просто сил уже нет. - Есть... Есть кто? Треск радио усилился, когда Кэлли подошла к центру. Аккуратно, медленно. Закрой рот, сожми зубы, вдох-выдох, вот так. Не обблюй тут все главное. Кусок зеркала над столом. Лицо. Изжеванное и измятое, с огромным грубо зашитым шрамом. Прямо на ее глазах отпадает кусок кожи со щеки - слизкий и зеленый. Нос забивает отвратительный запах гнили и сырости. Чувствуется, как содержание желудка поднимается вверх. Болезненный спазм, словно штырь воткнули в глотку. И вот все идет вверх, обжигая желчью горло, потом через рот, неся облегчение. На полу теперь красная лужа. Опять спазм. Во рту железный привкус. Но губы не раскрыть. Поднять голову и посмотреть на себя опять. На перекошенный рот, который не разлепить. Пальцы полосками сдирают кожу с шеи, пытаясь ногтями доскрести до гортани, дать телу кислород. А в голове все мутнеет. И в глазах... Медленно темнеет мир вокруг, затем исчезает совсем. Кэлли осталась наедине. Вокруг только темно, темно и громко. Дышать нечем, но смерть не приходит. Никакого облегчения, только агония: мучительная, долгая, болезненная. Треск все громче. И остальной шум... Словно стройка вокруг. Падения, стук металла об бетон. Вроде как звук шагов за спиной. Постараться подойти, потянуться рукой в сторону шума. Получить удар в ответ, сильный. Ощутить, как холод ломает челюсть. Лицо словно горит, а крик не получает выхода. Лишь мерзкий булькающий звук. Новая попытка - опять ничего. Язык ощущает плавающие во рту зубы. И снова удар, и снова. Больно, больно, больно. "Помоги мне!" Последняя мысль в голове, перед тем, как упасть.