Come Die With Me

Джеймс не мог назвать себя глупым. Наоборот, человек, свободно цитирующий Сократа и Шекспира, разговаривающий как минимум на японском и китайском, и выживающий на протяжении многих лет бок о бок рядом с акулой криминального бизнеса – Уилсоном Фиском – не мог считать себя глупым. О нет, с самомнением у Уэсли было все в порядке. Более чем. Джеймс не мог назвать себя глупым, поэтому каждую мысль, что возникала в его голове, он предавал тщательному анализу. Где его наним… простите, Уилсон, хочет поужинать – если в течении дня Фиску пришлось убить пару-другую недобросовестных клиентов, то Уэсли бронировал столик в Fella’s, если день прошел как обычно – The Georgia. Какой костюм купить Уилсону, какие к нему подойдут ботинки, какой костюм надеть самому, когда подать машину, что его босс ел на завтрак, как избавиться от русских и японцев – обо всем этом Уэсли должен был думать сам. Одному лишь Богу известно, как можно удерживать все эти логические связи у себя в голове, ориентироваться в них, отбрасывать ненужное и хвататься за те, которые понадобятся в данный момент. Но Джеймс никогда не жаловался. Ему нравилась это, нравилось больше, чем просто убивать – картина разбитого черепа брата Владимира все еще стояла у него перед глазами, и даже приказ об убийстве человека в маске он был готов исполнить со всей хладнокровностью, какую мог найти в своей душе, но никто не заметил промелькнувшей на его лице улыбки и тихого вздоха, полного облегчения, когда дьявол адской кухни смог убежать. Джеймс не мог назвать себя глупым, поэтому с появлением в их тандеме с Фиском еще одного игрока – Ванессы, в голове у Уэсли начали зарождаться тревожные мысли. Если раньше его наниматель, будучи чем-то занятым, получал звонок от Джеймса, тот слышал в ответ мягкое «подожди пожалуйста, я занят». Теперь же ничего кроме «жди» на той стороне трубки не звучало. Нет, Уэсли не был ранимым, по большому счету ему было все равно, как с ним разговаривают – главное, что бы не хамили тем, кто ему дорог – но не заметить изменившегося к нему отношения мужчина не мог. Проявляясь в мелочах, безразличие босса ко всем, кроме его пассии росло с каждым днем все больше и больше. Тут не поднял трубку, там забыл о переводе денег за поставки героина – но для этого всегда рядом был Уэсли. Пока Уилсон развлекался со своей женщиной, правая рука Фиска пыталась сделать невозможное – объединить две должности в одну и взять бразды правления в свои руки. Никто не говорил, что получалось плохо, но этого было просто недостаточно хорошо. Этому городу нужен был правитель, а не его зам, из последних сил пытающийся сохранить ситуацию под контролем. Джеймс не мог назвать себя глупым, поэтому мысль о корректировки уравнения Фиск/Уэсли/Ванесса прочно засела у мужчины в подкорке. Джеймс наивно полагал, что он важнее для Уилсона – ну как же, столько лет вместе, рука об руку – какая женщина может это изменить? И как же сильно он ошибался. Когда произошла вся заварушка с торжественным приёмом, единственное, что Уэсли запомнил слишком отчетливо, это брошенную ему фразу «подавай машину» и Уилсона, кинувшегося к падающему телу Ванессы. Никто и не заметил этого секундного колебания Джеймса, который мучительно ожидал хотя бы обращенного на себя взгляда – все ли с ним в порядке, а не выпил ли он тоже этой дряни… Именно тогда все стало ясно. Именно тогда план, уже долго зревший в мозгу Уэсли, получил свое рождение. Одновременно звонив двум или трем людям, организовывая лучший уход для Ванессы, Джеймс не мог свести глаз со своего нанимателя. Он не был обижен, или расстроен, или зол, нет – просто что-то внутри него оборвалось. Что-то окончательно убедило его в своей бесполезности. Джеймс не мог назвать себя глупым. Поэтому то, что Карен Пейдж хватило ума заявиться к матери Фиска даже сыграло Уэсли на руку – его план можно было осуществить совсем скоро. Отчаянно пытаясь обратить внимание Фиска на себя, Уэсли делал только хуже себе, ему и Ванессе. Единственное искренне «спасибо», после которого Фиск вновь ушел в палату к своей возлюбленной, убедили мужчину в своей правоте. Взяв пистолет, ключи от джипа и пообещав скоро вернуться, Джеймс молча покинул здание госпиталя, окинул его теплым взглядом, сел в машину и со всей силы нажал на педаль газа, будто наслаждаясь такой скоростью в последний раз. Джеймс не мог назвать себя глупым. Все произошедшее с Карен было распланировано. Пистолет обязательно должен был быть заряжен, паралитик, введенный женщине должен быть в дозировке меньшей, чем его вводят обычно, слова Уэсли должны быть жестче, а предложения о работе – нелепее, угрозы – страшнее, и ее реакция должна была быть, соответственно, более предсказуемой. Конечно, она бы схватила пистолет со стола и нажала на курок. Ничего бы не мешало избежать этой ситуации, например, один телефонный звонок Уэсли и это здание было бы напичкано охранниками, готовыми вынести этой женщине мозги при любой угрозе жизни мужчины. Но не за этим Уэсли сюда пришел. Но после всех предложений и последовавших за ними угроз, Джеймс, не получивший должной реакции, начал злиться. «Черт, Карен, что еще я могу сказать тебе, чтобы ты взяла чертов пистолет и направила дуло мне в грудь?» Телефонный звонок был очень кстати. Узнать, кто ему звонит, у Джеймса уже не оставалось ни интереса, ни времени. Все произошло так быстро и так гладко, что в последний раз оглядывая мир перед собой, Уэсли похвалил самого себя за столь хорошо разыгранный спектакль. В конце концов, ему не в первой убивать кого-то чужими руками. Пусть даже на этот раз этим «кем-то» оказался он сам. Джеймса никто не мог назвать глупым, кроме, наверное, Уилсона Фиска, отчаянно хватающего ледяную руку своего самого главного, самого умного и самого нужного человека в его жизни. Разрываясь между желанием накричать на Уэсли, чтобы тот встал и наконец-то пошел, потому что твою мать, Уэсли, ты нужен мне сейчас. Очень нужен. Пожалуйста, услышь меня!, и между тем, чтобы, не отпуская его руки расплакаться, как мальчишка, Уилсон просто сидел на стуле и смотрел в никуда. Поверить в происходящее было не сложно – это было просто невозможно. Из всех людей, что он был готов потерять, добиваясь своей заветной мечты, Уэсли в этом списке даже не значился. То есть даже сама мысль, что этот белый воротничок в очках может погибнуть, никогда не появлялась в голове Фиска. Потому что это означало его неминуемый конец. Джеймса никто не мог назвать глупым, но почему тогда Фиск, сидящий рядом с холодным телом Уэсли тихо плакал, приговаривая: каким же ты был глупым, мой мальчик. Почему же ты был таким глупым?