L.L.P.
Профессор МакГонагалл сказала мне, что каждое поколение Поттеров было ярче предыдущего. Дедушка – я, впрочем, никогда не могла назвать его дедушкой. Джеймс Поттер, непредвзято, спокойно… Как чужому дяденьке. Он и был мне чужим дяденькой, и папе, наверное, тоже – просто он не хочет этого признавать. Так вот, Джеймс Поттер со своим другом, Сириусом Блэком сводил с ума Хогвартс – выходками и обаятельными ухмылками. Разумеется, последнее распространялось только на девушек, хотя… Кто знает, кто знает. Гарри Поттер – мой отец – с дядей Роном и тётей Гермионой спасли магическую Великобританию. И знаете, иногда это доходит до абсурда. Мой отец повсюду. На плакатах, в газетах, по радио. Он везде, и моя реакция на это смахивает на паранойю. «По авторитетному мнению мистера Поттера», «как однажды заметил мистер Поттер…», «интересно, что думает мистер Поттер по этому вопросу»… Тьфу!.. Устала от этого, честное слово! Но ещё больше я устала от другого. У меня рыжие волосы мамы и зелёные глаза отца. И я обожаю профессора МакГонагалл. Она такая умная, сильная, стальная, прямая… Будто от ключиц до щиколоток натянуты стальные струны. И она вроде бы тоже меня любит – по ней, конечно, не скажешь, но мне так кажется. Вот только каждый раз, когда она с какой-то безнадёжностью в голосе спрашивает: «Ну, Лили, как твои успехи в зельеварении?», - я понимаю, что любит она не меня. А мою бабушку. Неизвестную ни мне, ни папе Лили Эванс, на которую я похожа, как две капли воды. Лили Эванс, чей призрак незримо витает над моей головой и отодвигает в тень Лили Луну Поттер. Ну, уж извините, что я – не она! Извините за то, что не хочу ею быть! Извините за то, что я хочу, чтобы любили меня, а не какую-то там Эванс, которую я даже не знаю! Ненавижу.J.S.P.
Я ненавижу свою комнату. Здесь на стенах висят плакаты квиддичной команды, в которой раньше играла мама, и за которую теперь болеет вся наша семья. Вся семья Поттеров яростные фанаты семи потрёпанных метёлок и золотого мячика, который нужно поймать. Люстра сделана в виде декоративной метлы – это подарок папы на день рождения. Я правда-правда пытался сделать вид, что мне приятно, но… Лучше бы книгу по заклинаниям подарил, честное слово! Зачем мне эта спортивная чепуха?! И зачем мне ярко-алые портьеры, занавески и ковры, если я учусь на Когтевране?! Объясните кто-нибудь – зачем?! И какого чёрта мне сдались фотокарточки новейших моделей мотоцикла, которые мне подарила тётя Андромеда? Я не люблю мотоциклы. Больше скажу, я их боюсь! Они большие, шумные, ревущие… И гиппогрифов я тоже боюсь. Они опасны. Красивы, но опасны. Мне бы лучше единорога увидеть… Я бы сказал об этом тёте Луне, но она сейчас в Австралии, а письма туда доходят только через несколько месяцев… У меня целая коллекция совершенно не нужных мне вещей. Именно мне. Джеймсу Сириусу Поттеру. Я ещё не говорил? Меня вот так вот нелепо зовут. Джеймс Сириус Поттер. И профессору МакГонагалл совершенно плевать на то, что я вообще-то староста Когтеврана, послушный ученик, осаживающий проказников резкими словами? Неееет, если что-то случилось – зовите Поттера, если это не он, то хотя бы разобраться попробует! Я ненавижу своё имя. А ещё я часто выбираюсь из своей комнаты – не могу находиться там дольше двух часов в одиночестве. Бреду по длинным узким коридорам в гостиную, там сидит отец. Задумчиво попивает виски, рассеяно смотрит в камин. Я кладу руку ему на плечо. - Папа?.. Он вздрагивает и поднимает глаза. В них – болезненная надежда. Я ненавижу себя временами, пап. Потому, что у меня нет пронзительно-синих глаз, или привычки трепать себе волосы. Потому, что я ненавижу квиддич и мотоциклы. Потому, что я совершенно не умею разыгрывать сокурсников, а карта Мародёров интересна мне только своим магическим устройством. Прости меня, отец. За то, что я – не они. И не стану ими, сколько бы ты о них не рассказывал.A.S.P.
Отец осторожно подходит ко мне, садится напротив на колени, наплевав на чистоту своих потрёпанных джинсов. Берёт мои руки в свои ладони, задумчиво заглядывает мне в глаза и ласково спрашивает о чём-нибудь, о чём я понятия не имею. Например, о зельях. Или о том, как ему поступить в той или иной ситуации. Именно мне он говорит о том, что устал, что ему снятся кошмары про войну, про то, что Тёмный Лорд вернулся, про то, что у него в волосах мелькают седые прядки, о том, что он успокаивает по ночам плачущую маму… От его рассказов хриплым срывающимся голосом мне самому хочется заплакать – громко, отчаянно, вжимаясь лицом в его тёплую куртку. Проблема в том, что плакать мне нельзя. Ведь Альбус Дамблдор никогда не плакал. И Северус Снейп тоже. Они были самыми мудрыми и смелыми людьми, которых только знал мой отец – я не могу оскорбить их память своим недостойным поведением, ведь он скучает по ним, он хочет их вернуть, посоветоваться с ними, попросить, возможно, прощения… Съесть лимонную дольку, отпить горького виски. И болезненный взгляд его изумрудных глаз жадно скользит по моему лицу, заглядывает мне в зрачки – ищет отголосок той мудрости, той смелости, что была в них. Но в моих глазах этого нет, прости, пап. Я простой пуффендуец. Я хочу бродить по залитым солнцем лугам, кусать кончик соломинки и улыбаться яркому небу. Я хочу смотреть квиддич и слушать лёгкие, задорные песенки по радио. Из меня никакой стратег или шпион – совсем никакой. И иногда я ненавижу себя за это. Все мы.