***
Моя маленькая, маленькая глупышка. О чём ты думала, когда мучила этих несчастных? Ты была искренне счастлива, я помню. Твой смех звучными трелями разливался по комнате, стоило бедной зверушке сдавленно пискнуть в твоих руках. Ты говорила, что любишь их, но каждый встречал свою смерть в твоих пальчиках. Мама была в ужасе. Но ты всегда находила отговорку и уходила в ванную, мыть руки и передник от багровых пятен. Моя маленькая, маленькая глупышка. О чём ты думала, когда закрывала очередную баночку с заспиртованным мёртвым тельцем? Ты была счастлива. Ты давала каждому своему экспонату название. «Смешной жучок», «Злобный крысёнок»… Столько фантазии у тебя уходило на твои шалости, которым я потакал, не смея ослушаться тебя. Моя маленькая, маленькая глупышка. Ты не знала о том, что такое «добро» и что такое «зло». Часто, когда мы гуляли вдоль могильных плит, и я говорил тебе о смерти, ты улыбалась, спрашивая, что это такое. А я улыбался в ответ, оставляя твой вопрос не услышанным. Моя маленькая, маленькая глупышка. О чём ты думала, когда выходила гулять в такой промозглый, ветренный день? Ты пришла вся промокшая, замёрзшая до костей. У тебя начался жар, ты бредила, а я сидел рядом и слушал всё, что ты говоришь, жадно ловя каждое слово. Твоё состояние ухудшалось, а доктор поставил страшный диагноз — пневмония. Ты слабела у меня на глазах, и я не мог помочь. Ты спрашивала, что с тобой станет, спрашивала требовательно. Но я только качал головой и молчал. Ты умерла в июле, ночью. Тот день навсегда остался в моей памяти. Да, моя милая Ленор, у меня есть память, несмотря на то, что голова моя набита ватой. Ты лежала в своей постели, ещё более бледная, чем обычно, с закрытыми глазками и сложенными на груди ручками. Ты казалась такой хрупкой, будто была сделана из чистого хрусталя: дотронешься, и ты рассыпешься, исчезнешь. Мама плакала, а папа качал головой и молчал. Ты причинила им столько боли, но они продолжали любить тебя. Ах да, прости, ты не знаешь, что такое боль…И ты безумствуешь во тьме, твой дух скорбит о ней, И свет волос её горит, как бы огонь лучей, Сияет жизнь её волос, но не очей.
Ты лежала неподвижно, в маленьком, сделанном специально для тебя гробу. Тебя переодели в новое, чистое чёрное платье и надели новый, чистый воротничок. Ты казалась невероятно измученной. Короткие светлые волосы были закреплены двумя заколками, твоими любимыми, в виде черепков. Священник начал панихидну, воспевая об упокоении твоей такой молодой, но натворившей столько глупостей души…Подите прочь! В моей душе ни тьмы, ни скорби нет! Не панихидну я пою, а песню лучших лет! Пусть не звучит протяжный звон угрюмых похорон, Чтоб не был дух её тем сумраком смущён!
Мама сбежала, укрывая лицо в чёрной шали, не в силах видеть тебя. Я хотел последовать за ней, чувствуя, что и я не могу больше это видеть, но тут случилось то, что заставило бы биться чаще моё сердце, если бы оно у меня было. Ты открыла свои глаза. И тут же улыбнулась, увидев меня среди людей.От вражеских полчищ гордый дух, уйдя к друзьям, исчез, Из бездны тёмных Адских зол в высокий мир Чудес…
Моя маленькая, маленькая мёртвая девочка, ты вновь со мной.… Где золотой горит престол Властителя Небес…