Burn all the good things in the eden eye We were too dumb to run, too dead to die
Я закрываю толстый фолиант и притягиваю следующий, устало потирая глаза. Сколько я здесь сижу? Час? Пять? День? По ощущениям целую вечность. В прочем, жаловаться не приходилось. Библиотека напоминала мне о Святом Ордене, в одной из зал которой были расставлены тысячи книг. Я любил проводить там время, чем заслужил насмешки со стороны остальных рыцарей. По их мнению, я не приносил Ордену никакой пользы. Но мне было плевать. Пусть я и не мог убивать оборотней одной единственной выпущенной пулей или загнать вампира в могилу одним лишь распятием. Но в моей голове умещалось множество знаний, нужных для Ордена. Собственно, из-за знаний я здесь и очутился.Под землёй было прохладно, даже если держать в руках факел, завернувшись в плащ. Каменные стены и потолок давили ото всех сторон, хоть и стояли здесь несколько веков, а простоят и того больше. В прочем, осознание того мало помогало исчезнуть неприятному ощущению, как будто стоит мне моргнуть – потолок начнёт стремительно падать сверху, не давая шанса на спасение. Как будто само подсознание говорит, что мне здесь не место. Я вздохнул и продолжил спуск вниз, держа факел над головой. Отчего-то весь Святой Орден переполошился, да так, что созвал срочное собрание, на которое был приглашён и я. Приглашён – иначе и не скажешь. Как будто неугодного, но необходимого гостя. Меня здесь не любили. Я убедился в этом в тысячный раз и уверен, меня ткнут в это носом не единожды. — В Лондоне обнаружен прямой потомок Дракулы! – провозгласил низкий звучный голос главы Ордена, едва зашёл последний человек, и дверь закрылась с громким скрипом. От такого заявления я чуть не выронил книгу из рук, которая всенепременно отдавила бы мне ногу. Владислав Дракула! Тот самый, которого убил Ван Хельсинг! Да не может быть! — И в чём проблема? – фыркнули где-то сбоку, и остальные подхватили смешок. Все, кроме меня. – Пошлите Ван Хельсинга, он уже имел с этим отродьем дело. — В том и проблема – его не было в Риме уже очень долгое время, но все мы помним, что хотел сделать граф Дракула. Оживить своё потомство. Кто знает, что у его сына на уме. Только вдумайтесь! Единственный живой потомок вампира! Да это же нонсенс! – не удержался я. В прочем, мою радость восприняли крайне негативно. Что и ожидалось. – Его нужно изучить. Составить описание. Такого никогда не было! — Тебе лишь бы что-то изучить, Чарльз. Он – вампир. Ты думаешь, всё так просто? — Он молод. Неопытен. Его можно убить, даже не став оборотнем. Хоть он и сын Дракулы, но и вполовину не такой могущественный. — Все они на одно лицо, – прервали меня, и толпа, опять же, поддержала говорившего. – Мы не будем рисковать людьми ради каких-то бумажек. — Отправьте меня, – на удивление спокойно сказал я. – Если я не подам весть в течение года, можете отправить человека, чтобы он убил его. Только дайте мне шанс. В комнате повисло молчание. Я сжал правую руку в кулак, впиваясь ногтями в кожу. «Ну же…»
Я откладываю очередной том в сторону. Книга попалась на каком-то древнем языке, который я не знал. Может, на досуге как-нибудь… Здесь наверняка где-то должны быть справочники. В Святом Ордене они были, я точно помню. В кожаной обложке, толстые, с ремнём, чтобы не повредились страницы. Или это была какая-то другая книга? В голове всё свалилось в кучу, словно ведьма черпаком перемешала зелье. Ужасное чувство. Теперь я жалею, что не спал. Но вчера, по крайней мере, я точно знал, что не хотел спать, поэтому и засиделся. Но, видимо, все мои спонтанные решения были обречены на провал. Часы в дальнем конце залы пробили семь. В это время обычно подавали ужин. Или ужин сам приходил в столовую. Хозяин ждёт.В Лондоне было ещё холоднее, чем в подземельях Святого Ордена, но ко всему прочему добавлялся жуткий промозглый туман. Я закутался в плащ и шмыгнул носом. После заплыва на корабле первое, что я хотел сделать – это добраться до ближайшей гостиницы и хорошенько отоспаться в комнате, прогретой камином. Лишь бы найти дорогу в темноте. Фонари, стоявшие вдоль дороги, едва ли чем помогали случайному путнику, а с моим испортившимся зрением свет сливался с общим фоном, так что я пару раз натыкался на холодные столбы и ругался себе под нос, проклиная всю затею от и до. Но нельзя было отступать сейчас, когда возвращение назад будет похоже на бегство от опасности. Тогда меня просто выживут из Ордена, как бесполезного нахлебника. Чем дальше я отходил от пристани, тем реже становился туман, так что я смог различить очертания домов. Но этого всё равно было недостаточно. Я чувствовал, что с таким везением, как у меня, прежде чем я доберусь до гостиницы, я попаду в какое-то приключение. Не обязательно с хорошим исходом. Внезапно я почувствовал, как воздух выходит из лёгких, как из сдутого шарика, а земля исчезает из под ног. В следующую секунду меня с силой впечатали в кирпичную стену, так, что перед глазами заплясали искры, и приходилось, как рыба, открывать и закрывать рот, чтобы вдохнуть кислород. Но это не помешало ощутить, как что-то холодное коснулось моей шеи. Я в ужасе заболтал ногами, вцепившись в руку, стискивающую ворот плаща. Сердце бешено билось где-то в горле, мешая трезво думать. Давай, Чарли, ты же помнишь, что нужно делать! Тысячу раз читал! — Именем Бога заклинаю: отпусти меня! – закряхтел я, но вышло это настолько ущербно и не впечатляюще, что рядом с моим ухом послышался короткий смешок. — Обычно жертвы предпочитают кричать во всё горло, но никак не заклинать меня тем, что не имеет надо мной никакой власти. От неожиданности я даже перестал сопротивляться. Не имеет власти. Неужто… — Картер? Сын Дракулы? – всё тем же кряхтящим голосом спросил я, сдавленно глотая воздух, застрявший комом где-то внутри. Ответа не последовало, только хватка ощутимо ослабла. – Мне… Кхе!.. Нужно с тобой переговорить… Кхх… — Откуда мне знать, что ты не пытаешься меня обмануть? – слова зашипели, как тысяча змей, а я смог только кашлянуть в ответ. — Ты ведь голоден, да? – я снова кашлянул и согнулся пополам. Я выглядел жалко, я в этом уверен. – Я… дам своей крови, если ты меня выслушаешь. Это было неубедительно. Но я хотя бы понадеялся, что слова звучат достаточно вдохновлено, чтобы он не подумал, будто я пытаюсь загнать его в ловушку. Это единственное, во что мне оставалось верить. В это и в силу Божью, хоть она и не особо-то помогает.
Я зевнул. Затем ещё раз. Мышцы затекли, их как будто начинили свинцом. Идти хоть куда-то не хотелось совершенно, а столешница казалась едва ли не пуховой периной. Я и раньше опаздывал на ужин – в моей жизни не было никакого распорядка, а Картер прощал. Если я полежу пять минут, это ведь ничего страшного?.. Прежде, чем я успел поразмышлять на эту тему ещё минут пять, в последствие чего я бы несомненно взял волю в кулак и спустился в столовую, голова сама собой опустилась вниз, а сознание заволокло сероватой дымкой. Картер:Я слышу тени, едва заметные шорохи на уровне инстинктов. Пустые звуки чарующей жизни, проникающей так глубоко, посредством тонких ударов сердец. Убить. Ударив из-за угла. Пронзить тонкую шею, испив из ручью божественной влаги. Нести смерть. Дать почувствовать себе волю. Не бояться. Не скрываться. Нести только смерть. И наслаждение.
Я прикрываю двери, чуть плотнее, чем они позволяют. Небольшой дом - скорее возможность выжить в мире. чем роскошные хоромы того, в чьем теле течет кровь проклятого бога. Я осторожен, насколько вообще во мне эта осторожность могла быть. Да, убиваю. Оставляю так много криков и следов. что начинаю понимать, как глубоко во мне находиться сладость от услышанного, что не всегда до нее можно докричаться одной жертвой инстинктивного монстра. Но, к счастью, еда у меня была регулярной. Но нужно было время, чтобы вновь найти себе место, где не была еще череда странных убийств. А таких мест меньше, за спиной те трупы, что говорят куда больше, чем хотелось. Хотя я и стараюсь все обставить так, чтобы это меньше походило на истинные преступления. Все не так уж и... Все сложно.Я с трудом сдерживаю, чтобы не пронзить его своими клыками, окропив изголодавшийся язык теплой кровью своего врага. Врага? Почему я так решил? Просто человек. Просто смертный, решивший озвучить вслух мое имя. Я голоден. И это просто провокация. Я должен понимать, что это провокация. но в голове уже пульсирует мысль, дурманящий запах свежести и силы той жидкости, что чуть подрагивая, пульсирует в неизвестном, наполняя меня жаждой, готовой сорваться с поводка. Я не понимал, почему повелся тогда на это. Все звучало как в плохо поставленной драме. Слишком много он знал. Слишком много предлагал, но я просто не мог позволить себе отказаться от еды. Я просто мог убить его. Потом. А сейчас, почему бы не испить добровольно жертвы? Почему бы не насладиться его кровь, пока тот будет что-то говорить. Мне ведь и не обязательно было его слушать. Я помню, как впервые попробовал его кровь. Нектар. И я слушал его. Просто по тому, что было мне немного любопытно, с чем связано все то, что произошло тогда. Его решение отдать мне нужное. Его решение в слух назвать меня истинного. Его решение - быть уверенным в том, что я не убью его при первой же попытке. Ведь он сам предложил мне крови. И я мог воспользоваться всем этим по своему усмотрению. И он это понимал.
Чарли опаздывал. Ужин всегда был в одно и тоже время. Каждый день. если запасов крови не было. Он приносил свою, как в жертву. Старательно пытаясь накормить ненасытную тварь, выбранную им непонятно для чего. С какой целью. Но я уже не хотел думать об этом, жажда мучила меня. Я услышал его шаги, он шел неторопливо, впрочем, как всегда. Я не спорил. В какой-то мере я даже уважал его за... такую выслугу, хотя и не понимал до конца причинность этого. Я пару раз чуть перегибал, отправляя его в бессознательное путешествие, но он продолжал приходить. - Чарли, нам придется в скором времени покинуть Лондон, - мне нравился этот мокрый, вечно прохладно серый город. В нем было что-то похожее, сродни моей родине, далекой Румынии, Трансильвании, что мне пришлось покинуть так быстро. Тягучий, как теплый мед, морок тумана накрывал окрестности не хуже магии, заполняя чуть сыроватым, пухнущим болотом воздухом. Мне было проще в таком мире, где меньше света, где реже пугаются криков. Казалось бы большой город, Лондон был крошечным для меня. Не было ни одного района, где не нашли моих жертв. Но я старался не охотиться дважды там, где уже однажды убивал. Я научился удерживать себя, кормиться по времени, контролировать свой голод. Но все было так... странно. Зверь, что жаждал силы, крови, власти, упирался, не хотел контролироваться, хотел всего и сразу. Я стал делать то, что никогда бы не решился творить. Собирал кровь убитый в небольшие пузырьки и отправлял в подвал, где они еще несколько суток могли кормить меня без новых смертей. Это предложил Чарли, чем тогда вызвал у меня стойкое желание свернуть ему шею. Я же не новорожденный телок, чтобы меня кормили из пипетки. Но видимо все же он, ведь теперь сам заливаю чужую кровь в эти флаконы. - Слишком заметные смерти, - я сел недалеко от него, зажег еще пару свечей и потянулся к книге. Я не так уж и плохо знал английский, бывал в Германии и так же легко осваивал новое. Это впитывало в меня через кровь. Иного объяснения я просто не мог найти. - Я голоден, - голос прозвучал хрипло, я с трудом сглотнул, когда в нос ударил его запах. Так близко. Книга в моих руках так и осталась неоткрытой. Я, словно пытаясь проверить себя на прочность, старался удержать от рывка к его поставленной на изготовку шеей. Я видел там следы своих зубов, чуть затянувшиеся, почти шрамы, и свежие, оставленные вчера. Руки расслабились, книга с грохотом полетела вниз. Я поймал его руку, понимая, что шее нужно прийти в себя, чтобы мое питание не лишила Чарли жизни. Провел холодными пальцами по его коже, ощупывая вены на сгибе локтя, на ключицах. Не так удобно. Но так он будет жить. Словно извиняясь, прошелся еще раз по коже и, не в силах больше удерживать себя, вонзился в его кисть, притягивая руку все сильнее к себе, чувствуя, как толчками выходит из него крови, медленными порциями, по тонким венам сочиться ко мне в рот, оживляя, словно влага засохший оазис. Я чувствую, как ускоряется его сердце, словно оно начинает понимать, что перестаю получать нужное количество крови. Я жадно пью, не в силах оторваться, медленно ощущаю, как заполняется мой мертвый желудок, как распределяется по телу, наливаясь едва заметным теплом, живая кровь. Дает мне силы. И с трудом вытаскиваю клыки, с силой зажимаю руку, с которой еще некоторое время все равно будет идти кровь. - Куда бы ты хотел уехать? Чарли:Hey you, what do you see? Something beautiful, something free? Hey you, are you trying to be mean? If you live with apes, man, it's hard to be clean.
Я просыпаюсь так же внезапно, как заснул до этого, и в панике глянул на часы – прошло не больше десяти минут. По крайней мере, так мне кажется – стрелки видно слишком расплывчато, чтобы говорить точно. Облегчённо выдыхаю. Хотя бы не час. Я гость в этом доме, и это уже привилегия – иметь возможность опаздывать. Задуваю огонёк почти догоревшей свечи и встаю со стула, сдавленно охая. Всё тело затекло и болело, как будто меня только что избили. С ужасом думаю, как мне дойти до столовой, но почти сразу же трясу головой, отгоняя подобные мысли. И из не таких ситуаций выходили, вспомни то, как ты посетил церковь. Прошло, кажется, три недели местами мирного сосуществования с потомком Дракулы. Меня не ставили в жёсткие рамки и не унижали, как мне представлялось вначале. И именно тогда, как тысяча маленьких иголок под кожу, промелькнула мысль – всё не может быть так просто. Что-то идёт не так. Что-то не даёт мне расслабить напряженные до предела нервы. Что-то… Я смотрел на Картера, чувствовал исходящую от него невидимую угрозу, понимал, что мне не стоит перегибать палку. Что, если я уже пересёк дозволенную черту, но не знал этого?Святой отец, мне кажется, я согрешил. Я живу с монстром под одной крышей, питаю его своей собственной кровью, чувствую, каждый раз чувствую, как она рваными толчками выходит из моего тела, а сердце начинает биться где-то в горле, мешая нормально дышать. Он живёт благодаря мне, и раньше мне казалось, что он не знает, зачем я это делаю. Святой отец, я не могу спать по ночам, потому что боюсь, что однажды я могу не проснуться. Я боюсь того, что дверь в мою комнату неслышно отворится, а мой хозяин расправится со мной, как со своими жертвами там, на тёмных, туманных и пропахших стойким запахом табака улицах Лондона. Меня страшит мысль о том, как хрустнут шейные позвонки под его нечеловеческой силой. Святой отец, я делаю это во благо человечеству, но он – совсем другая, иная его сторона. У него холодный безжизненный взгляд и ледяные пальцы рук. У него не бьётся сердце и ему не нужно дышать. Ему лишь надо питаться кровью, чтобы поддержать в себе жизнь, и я добровольно отдал себя, как жертву. Святой отец, мои записи отправятся в Орден и будут рассмотрены тщательнейшим образом, если только он их не найдёт. Но вряд ли они им понадобятся. Они сожгут их, как жгли и другие мои работы до этого, а потом пошлют кого-нибудь, чтобы уничтожить порождение Зла. Святой отец, я боюсь смерти, но я хочу встретить её достойно, лицом к лицу. Если он захочет меня убить, я хочу, чтобы я видел его в то мгновение. Я хочу, чтобы он понял, зачем я это делаю
Тогда я быстро сбежал из церкви, завернувшись в черный плащ, пока меня не схватили и не передали Святому Ордену, как изменника. Одно я понял для себя – даже если я умру, по крайней мере, я буду знать, что жил не напрасно.Святой отец, мне кажется, я согрешил, но мне абсолютно всё равно.
Столовая встретила меня полумраком, однако я смог различить силуэт Картера, сидящего в кресле напротив стола, пусть и размыто. Мне нужны были очки, но представив, как будут уставать глаза, я тут же отмахнул от себя эту мысль. Уж лучше так, чем совсем слепым и беспомощным. — Извини, я зачитался, – говорю я, устало потирая переносицу и усаживаясь во второе кресло. Тот даже не удивился. Настолько привык, что приди я вовремя, он бы непременно спросил: «Почему?» Переехать… Куда мы можем переехать? Я бы хотел отправиться в Румынию, в город отца Картера – Трансильванию. Я почти уверен, что там осталось много полезных книг, а главное различное оборудование, служившее для оживления потомства. Нет, это не самое главное для меня. До этого доктор Франкенштейн наверняка проводил опыты и эксперименты и записывал их. Я хочу найти их. Они существенно помогут мне. Но, к сожалению, путь в Трансильванию нам заказан. Едва там объявится вампир – его тут же убьют. Слишком свежей ещё была память о Дракуле. Но, в таком случае, куда? Наверное, я слишком задумался, потому что вздрогнул, когда услышал хриплый голос Картера. Непослушными пальцами отодвигаю ворот с шеи, задевая случайно старые шрамы. Они не болят, но их постоянно приходится скрывать. В прочем, я уже давно не выходил из дома. Это, скорее, привычка, чем обязанность. Но сегодня он почему-то выбирает руку, а не шею. Это… странно. Если он в курсе всего того, что я задумал, то зачем бережёт мою жизнь? То, что я не сопротивляюсь, скорее приятное дополнение, нежели что-то особенное. И сейчас его лёгкие прикосновения, отдающиеся мурашками на спине, похожи на извинения. Извини, что заставляю чувствовать тебя боль. Острые клыки с лёгкостью протыкают кожу, тонкую, через которую отчётливо видно синие нити вен. Я судорожно вдыхаю воздух – неприятно. Но так надо. Это всё ради науки, но какой-то голос внутри прошептал, будто я привязался к Картеру, как всегда бывает. Даже к самой сильной боли привыкаешь, а он был не просто тем, кто приносил боль, пусть и для того, чтобы жить. Он был ещё и личностью, со своими особенностями и мыслями. Пусть он и мёртв, но он кажется мне живее, чем некоторые из тех, кого я знаю. — Мы можем поехать в Париж? – спрашиваю я, смотря, как из места укуса небольшими струйками вытекает кровь. – Я хочу посмотреть на собор Парижской Богоматери. Всегда мечтал. Мо мать, когда была жива, всегда говорила, что если у тебя есть желание, то его нельзя говорить вслух – иначе не сбудется. Я всегда мечтал, чтобы я и мои родители жили вместе долго и счастливо. Но они умерли и оставили меня одного, хоть я и из-за всех сил старался не проговориться. Мама однажды сказала, что я говорю во сне. Какие-то обрывки собственных мыслей, фраз, которые я говорил в течение дня. Может ли быть такое, что я проговорился, сам того не заметив? Я собираю большим пальцем кровь и машинально слизываю её, задумчиво смотря перед собой. Как тогда людям исполнять желания друг друга, если они всегда будут молчать о том, чего хотят? Ведь не всем по силам собственными силами побывать или сделать что-то. Как тогда быть? Картер: Мне не нужно дышать, пить, есть, изображать. что замерз или чувствовать жару. Мое тело зависло где-то в районе 0 по Цельсию. Почти бесшумно, почти безжизненно. но вот я шевелю пальцами руки и понимаю, что еще живой. Что... неправильно живой. Мне не сняться сны, хотя иногда я ложусь на мягкий, чуть прогнувшийся диван. Слушаю как поскрипывают петли, как трется дерево. И закрываю глаза. Мог бы я прикинуться простым человеком? Мог бы просто существовать? Я уже давно не задаюсь этими вопросами. И всеми теми. что идут под руку с озвученными. Если я не пью кровь, я умираю. Я чувствую. как каждая клеточка моего и без того неживого тела, начинает затормаживаться, словно погруженная в прохладную воду, в которой продолжает падать градус. Я ощущаю, как деревенеют конечности, как сложно дается каждое движение, как наливаются странным светом глаза, переисполненные желанием. В такие моменты, пусть и мертвый, я становлюсь живее многих, особенно тех, кто попадается мне на пусти. Мой Зверь, подарок от отца, глаза которого я видел лишь однажды, срывается с цепи и начинает спасать меня от лап костлявой в очередной миллионный раз.Я тихий шорох в ночи, едва слышная тень, крадущаяся во мраке. Мной пугают детей. Меня считают фантомом, полулегендой, но легкая дрожь от моего существования не дает спокойно бродить по ночам. Я рожден, чтобы убивать. Питаться. Жить. Даже тогда, когда солнце поднимается к небу, я с трудом передвигаюсь в темных помещениях, боясь невольно сделать лишних роковой шаг. Я не человек. Я порок и жаление, сплетенное в один единственный миг. Длинный. Затянутый. Почти бесконечный. Миг.
Я чувствую, как от него пахнет богом, тем местом, куда он украдкой ходит, когда меня нет. Я ни разу не сказал ему об этом. Да и зачем? каждый должен иметь право на место, где может просто помолчать. Или сказать. Сказать обо мне? Что ж. Тогда меня давно бы нашли и убили, заставив пытать тысячей тех, кто пришел бы на штурм моего небольшого дома. Но я еще жив и не жду по утрам, когда чуть забрезжит рассвет, неожиданным криков толпы и воплей смерти. Он не говорит обо мне. Остается рядом, кормит тогда, когда боль переходит на новый этап. Становит из врага преданным другом, накачивает странным. Почти неправдивым состраданием. Я приношу боль. Я уже смерился с той мыслью. Я уже не испытываю того, что называется совесть. У меня ее не могло быть, а играть в эту червоточину одному было скучно. Мертвые жертвы ничего уже не могли сказать, а их немой укор меня быстро перестал трогать. Я убийца. Стаж - почти полвека. Я убийца, которому хочется жить. Просто жить. А те трупы, что остаются на улице... Черт. Мне просто хочется жить.Я помню, как убил впервые. Осознанно. Чтобы спасти себя. Тогда мы было не так много. Лет 7, от силы. Отец давно был мертв. Я, скитаясь по дорогам мира, перебираясь из города в город, пытался выжить. Питался животными, детьми, теми, кто попадался на пути. Умирал. В темных пещерах, когда солнце палило весь день, находил почти мертвых или уже убитых. Питался падалью. Лишь бы не смерть. Но это не то. Не совсем убийство. Это необходимость, еда. Но тогда, на дороге было двое. Мужчины. Явно не местные. А до рассвета было не больше получаса. Я привлек их внимание. Должно быть страха не было в моих глазах. Я тогда пытался уйти, молча, избежать контакта. Я не был голоден. И я их убил. Мои тонкие пальцы, мальчишечьей силой, перевернули одного через себя. Второму почти онемевшем от увиденного, я просто вырвал глаза. Я точно не помню, пил ли я их тогда. Но нет, наверно не требовалось. Я ушел. Помню. как говорили по городу тогда, что так им и надо. А мне было больно.
- Ты слишком много читаешь, почти не выходит на свет. Тебе он нужен, - я говорю это просто, чтобы он знал, его затворничество мне не нужно. Пусть живет. Ведь тогда он пришел ко мне сам и я просто не вижу ни одной причины, чтобы держать его тут на цепи. Пусть шел бы гулять, читал на природе. Неужели так сложно? Солнце ведь не смертельно. Я бы хотел увидеть рассвет или закат. Или в полдень аллею, маленький парк, лебедей. Он так многого себя лишает. Что ж, быть может оно и хорошо. Мне так проще. Ему, наверно, так тоже легче. Или было легко. - Париж, до него далеко. А идти мы сможем ночью. Я там был, лет так двадцать назад. Наверно, все изменилось, - чуть морщусь, когда он говорит о Боге, пусть даже называя лишь храм для него. Тот не слишком до мне приветлив. А я? У меня иного не дано. Я тварь. порождение ада. Нашу в себе проклятый дар. Быть может последний в этом мире. Да, пожалуй, так было бы лучше. Если бы совсем один. Моя смерть ничего не изменит, никого не расстроит. Многих, даже, спасет. А Чарли? Хм, быть может и его жизнь измениться. А то получаюсь я совсем палачом. Мне иногда хочется свернуть ему шею. чтобы не видеть тех обреченно-тоскливых глаз. Словно все то, что сейчас он делает: живет, дышит, читаешь, что-то записывает на небольших листах; все это похоже на сон. кошмар. От которого так просто не избавиться. Но я привык. Сейчас не один. И мне не хочется вновь почувствовать так ярко тот факт, что обо мне мир будет вспоминать лишь по кровавым следам на вымощенных камнях ночных аллей. Сложно оставаться одному. Даже если тебе так много лет. Чарли:I woke up today and wished for tomorrow I don't want to be like anyone else
Иногда я чувствую себя полуживым. Я смотрю в зеркало и вижу бледное лицо с синяками под глазами, худое тело и растрёпанные, отдающие медью, волосы, которые потускнели и казались скорее серыми, чем рыжими. Моя мать любила их гладить и перебирать в детстве, приговаривая, что таким мягким волосам многие завидуют. Нет. В народе всё ещё был жив страх, будто за углом тебя может поджидать ведьма или упырь, который разорвёт тебе глотку, не дав даже глотнуть воздуха напоследок. Поэтому люди испытывали ко мне недоверие, а дети обходили за милю. Лишь те, что похрабрее, в открытую насмехались над цветом моих волос и приговаривали, что всю мою семью ждёт смерть на костре. Так оно и случилось, на радость городу. Думаю, подобное зрелище не омрачило даже то, что я сбежал из-под самого их носа. Им было бы достаточно удостовериться, что я никогда больше не вернусь туда, предпочтя смерть вечному угнетению. Я видел потом, как некоторые из них корчатся от ран и укусов, нанесённых нечистью, которую спустя минуту найдут начинённую под завязку пулями и стрелами Святого Ордена. Видел, как они, едва дыша, шептали молитвы об избавлении, а я стоял над ними и улыбался уголком губ. Я ведь монстр. Отродье Дьявола, так ты меня называл? Думаю, тебе бы не хотелось в последние минуты своей жизни видеть моё лицо. Но это было тогда. Давно-давно, казалось бы, вечность назад. Людям ведь свойственно меняться? Даже в тот момент, когда я впервые шагнул на землю Англии, я был другим, более амбициозным, более энергичным, более смелым. Но сейчас я понимаю, чего мне стоит моё желание. За жизнь платят жизнью. Это известно с древних времён, поэтому мне пора научиться чувствовать и жить – по-другому. Потому что от холода не спасает большое тёплое одеяло, пальцы дрожат, а от солнца начинают болеть глаза, потому что книжная пыль толстым слоем улеглась внутри лёгких, так что порой было не продохнуть. Потому что вечного спокойствия сейчас хотелось почти так же, как чувствовать внутри себя биение сердца, тёплого и живого, качающего кровь по венам и артериям. Я не раз спрашивал Бога, что мне делать дальше. Но в этом мире проще получить ответ от уличной обезьянки на плече бродячего артиста, чем от высшего существа, которое предпочитало молчание разговорам.Он полезен лишь в том плане, чтобы выговорить кому-то свои секреты. Ты почувствуешь, как груз в несколько тысяч тонн упадёт с твоих плеч, но одновременно о твоих тайнах никто не узнает. Если же тебе нужно принять решение – полагайся лишь на себя. Никакая священник не поможет тебе выбрать для себя, что хорошо, а что – плохо. Начни жить своим умом, Чарли. Это иногда полезнее, чем проведённый день в церкви.
— Какого там было двадцать лет назад? – спрашиваю я, вставая с кресла и полнимая уроненную Картером книгу. Провожу пальцами по истёртому корешку. Будет жалко оставлять всё это здесь. Немного помолчав, я продолжаю: – я имею в виду, возможно, там до сих пор неспокойно. Мы можем уехать куда-нибудь в другое место. Франция может подождать. Как бы я не мечтал посмотреть на Собор, – по рассказам он представляется просто огромнейшим, с красивыми витражами и фасадом, если бы ещё народ понимал, что он возведён человеком, а не Богом, что, к сожалению, сложно доказать многим верующим, – но глупо подвергать себя такой явной опасности. В Лондоне редко прогуливаются рыцари Ордена, зато Париж кишмя кишит их скорбными лицами, будто бы на их плечах лежит целый мир.«Где ваш хваленый Бог сейчас, а? – кричал он, вырываясь из рук двух мужчин. Они пытались дать ему выпить настойки, чтобы притупить боль, но ему бы вряд ли это помогло. – Защищает, оберегает и направляет, да? Где, где, я спрашиваю, он сейчас? Когда рыцарь его Ордена умирает! На всё воля божья, пути господни неисповедимы! Я надеюсь, он сам запутается в них, когда я сдохну здесь, как жалкая крыса! Чарльз, не верь им! Они обманывают тебя! Они использую тебя, как пешку, и ты погибнешь от их рук! Я знаю, я-то знаю!..»
Я смотрю на Картера и невольно задумываюсь – а что, если он был прав? Что, если я – всего лишь часть плана? Даже то, что я стою здесь, бездумно перелистывая страницы и как будто не замечая взгляда на мне. Прожигающий? Заинтересованный? Усталый? Я не знаю. Ничего не знаю, в отличие от него и Картера. Зачитать наизусть статью – пожалуйста, но какой от того прок, если не можешь разобраться в собственных чувствах, упорядочить их и наконец понять, что ты хочешь и что от тебя требуют. — Может, Бельгия? – спрашиваю я и тут же отметаю этот вариант: – слишком быстрые темпы развития, привлекает к себе много внимания. Как насчёт другого города Англии? Думаю, если нас начнут искать, то первым делом прочешут всю Европу, лишь затем переключатся на Великобританию. Неплохой вариант для года или двух спокойной жизни. На самом деле, шансы были не равны. Может, не найдут, а может, исследуют каждый уголок. Люди такие непостоянные. Сегодня одно, завтра другое. А понимание, как на самом деле скоротечен мир, приходит лишь когда рядом с тобой находится тот, кому суждено увидеть ещё немало войн и новых цивилизаций. Даже странно. Я для него всего лишь страница в истории, а он для меня – уже неотъемлемая часть жизни. Картер: Всегда один. Удел мой одиночество с тихими криками в ночь и бесконечной жаждой. Жаждой, которая заменила мне родителей. Я упиваюсь ей, когда невозможно дышать, когда некому признаться в том, что я больше не хочу ничьих смертей, когда пронизывает странная мысль остаться до рассвета и позволить себе сгореть, но жажда не дает мне умереть, приковывает меня, лучше цепей, к жизни и заставляет вновь и вновь вонзаться острыми клыками в шеи тех, кто станет для меня кормом. Я убивал стариков, тем, кому осталось не так много. Не трогал детей, крови было не так уж и много. Но их жизни. Я просто не мог позволить себе так с ними поступить. И убивал лишь тех, кто казался мне слабым, немощных, грузом на плечах сильного общества. Но все же убивал. Чарли молод. А я выпиваю его едва ли не до суха ежедневной пыткой наполняя его и без того серую жизнь. Он рядом? Я давно перестал задаваться вопрос "почему?". Это уже перестало быть важным. Хотел ли он умереть? Хотел ли убить меня? Перестало быть важным. И я жил только тем, что я последний. Наверняка последний из рода Дракулы и мне просто нельзя умирать. А отец. Мать. Я даже не знаю, кто была моей матерью. Я не успел ее узнать. Как мне не довелось узнать и отца. Я не говорю об этом с Чарли, хотя он бы понял. Но не говорю. Монстру, вроде меня, не пристало думать о таком. Только смерть людей ради глотка крови и криков, что должны веселить мою душу. И я снова идут убивать.Я помню, как впервые увидел рассвет, едва поняв, что способен двигаться в той пещере, что на границе с Румынией, куда меня отнесли слуги отца, я выполз слишком близко и не успевал спрятаться. Хотя и не пытался, я еще не понимал, что для меня значит солнечный свет. Легкие розовые разводы в небе, что наполнен темно-синей мглой. Блеск первых лучшей и мой немой вопрос о том "почему раньше от меня такое прятали?" И первая боль. Удивление, последовавшее за ним и крик, который сорвался в губ непроизвольно, перепугав тех, кто еще был со мной. Я мучился от ожогов еще несколько ночей. Свежей крови не было, а летучие мыши. которыми мы кормились несколько недель, не давали должного эффекта. И я должен был возненавидеть солнце. Но я его любил. Даже если оно несло смерть для меня, кому-то оно дарило жизнь.
- Там так же, как и везде. Но пусть туда лежит неблизкий и... Я не могу позволить тебе так рисковать. Ищут меня, - я впервые озвучил свои сомнения о правильности принятого обоюдного решения. Чарли нужно было уходить. Пока была такая возможность. Уходить от меня. - Мне будет проще идти одному. Ночи холодные, тебе нужно будет много времени на отдых. Я... - я знал, что он мне на это все скажет, я даже почти дословно мог воспроизвести каждый из его доводов и он, в чем-то был бы прав, но я больше не мог позволить себе так им рисковать. сколько он проживет? Пару недель? Месяц? Мы не доберемся до Парижа. Он не увидит желанный ему Собор. Я убью его раньше, че мы перейдем границу. Я буду слишком голоден, чтобы думать об этом. А этих чертовых бутылочек не хватит на столько времени. просто не хватит. И я его убью.Иногда я слышу, как Чарли кричит во сне. Порой, мне удается разобрать слова, слетающие с его губ. И... я плотнее закрываю двери и запрещаю себе слушать. Я не хочу знать, что происходит в его голове, мире. который он прячет ото всех. Не зря прячет. Он сам так хочется. Но одной ночью, когда тот болел, я узнал многое. Чуть больше того, чем сам бы хотел. Но я сделал вид... Я. Сделал. Вид. Что ничего не знаю. ни-че-го. И все осталось, как есть. И он выжил. И я продолжаю пить его кровь в надежде на то, что он прекратит заниматься тем. что убивает его. И уйдет. Когда-нибудь сам уйдет, закончив свои исследования и... А дальше, пусть будет так, как должно. От меня он уйдет живым.
- Мы могли бы пойти на север, но там... для тебя будет слишком. Голод давно поселился там, а нашим рационом, - я чуть запнулся, - тебе нужно много мяса, которого там нет. Поэтому, мы пойдем на юг, - я знаю. там короче ночи и ярче солнце, а жара, что бывает у побережья, несет в себе слишком много болезней и вони. Но юг - это лучшее, что у нас сейчас есть. Через Скандинавию на юг. А там - посмотрим. Нам бы пережить этот месяц, пока есть силы у меня и запасы крови. - Мы могли бы... Но я хотел бы, чтобы ты остался. Сказал. Вслух. Все то, что давно гнездилось у меня в голове. Такой маленькой фразой, обрамляющий все. Интересно, как он это воспримет?