Три женщины

Анжелика одержима им. Она называет это любовью, сам Барнабас именует это желанием обладать. Он не верит в чувства ведьмы. У нее даже сердца нет, считает он, но она пытается убедить его в обратном. Они занимаются сексом, именно сексом, а не любовью, страстно, увлеченно, жестко. Она доминирует в их отношениях и уверяет себя, что отлично контролирует ситуацию. Она искренне скучала по Барнабасу, запертому ей же в железный гроб, пролежавший под землей почти два столетия. Анжелика снова и снова требует Коллинза быть с ней. Но он не верит ей, не любит ее. Протягивая ему сердце, вырванное из груди, она надеется разбудить чувства вампира. Барнабас не принимает ее последнее предложение. За секунду до того, как он проведет по ее щеке, от чего она рассыплется на части, как фарфоровая статуэтка, к ней приходит мысль, что даже сердце ее — фарфоровое. Неспособное к любви.

***

Он назвал ее красивой, и это послужило первотолчком. Доктор Джулия Хоффман привыкла расценивать людей, как пациентов. Личную жизнь давно заменил алкоголь. Она глушит им себя, пытаясь не думать о том, что одинока. В семье ее, хотя официально и приняли, все равно считают странной, не родной, не любимой. Она давно сомневается в том, любит ли ее кто-нибудь, нужна ли она кому-то, кроме ее пациентов. И тут появляется аналог принца на белом коне — вампир, только что из-под заточения. Он ничего не знает о конфиденциальности в отношениях врачей и пациентов, и она не желает объяснять. Она жаждет сползти к его ширинке и почувствовать себя нужной. Но ничего не бывает бесплатно. Ему — ласка, ей — его кровь. «Если с годами вы теряете половину своей привлекательности, то начинали свой земной путь вы, как самое красивое существо на Земле», — вспоминает его слова она, находясь под водой, на дне океана, привязанная к огромному булыжнику, не позволяющему всплыть. Она справится с этой ерундой, ведь теперь она такая же, как Коллинз. — Жди меня, Барнабас, — шепчет она и, обрывая веревку, делает рывок вверх.

***

Ее зовут не Виктория Винтерс, имя придумано на ходу в поезде. И так же ее зовут не Жозетта, которую увидел в ней он. По крайней мере, не в этой реинкарнации. Но она позволяет называть себя так, как кому нравится, хоть Вики. Ее влечет к Барнабасу, и она не пытается оградиться от этого чувства. Она всю жизнь была особенной. Брошенной, преданной, никому не нужной. Но она верна своему дару и, благодаря ему, наконец, нашла то, что искала. Стоя с Коллинзом на балконе, и видя, как пылает его одеяние от солнечного света, и даже летя с ним в бездну с Вдовьего Обрыва, Вики думает, что он — особенный. Такой же, как она. Может быть, даже более необычный. Понятие необычности она осознает в полной мере, когда об губу трутся выступившие клыки, чуть кровоточит укус на шее, и она, живая, лежит на скалах с Барнабасом в обнимку. Он по-прежнему, именует ее Жозеттой, и она соглашается на эту условность. В глубине души ей даже нравится это имя. Но, по правде, она готова зваться как угодно, лишь бы Барнабас целовал ее так же чувственно, как он это делает сейчас. — Жоззетта, — шепчет он, и Вики согласно кивает, признавая свое новое имя. — Жозетта, — соглашается она.