Deja vu

Легкие, беловато-сизые облака торопливо текут по небу, подгоняемые настойчивым, так и норовящим забраться за шиворот ветром. Он кружит в воздухе нежно-розовые охапки сдернутых с деревьев лепестков сакуры, донося их аж до самой крыши, и треплет лезущие в глаза волосы, которые то и дело приходится убирать с глаз немного замерзшими пальцами. На взгляд Сёомы, в пробуждающей природу весне еще не чувствуется положенного тепла, отчего он чуть заметно вздрагивает, поплотнее запахивая пиджак. Камба, казалось, не замечает всего этого, терпеливо ожидая, пока брат достанет из сумки приготовленное на двоих бенто, принимая заботливо перевязанную фуросики коробочку. На школьной крыше царит блаженная пустота, не пустившая к себе шум и гомон оставшихся внизу учеников – дубликат ключа, каким-то чудом раздобытый Камбой, есть только у них двоих, позволяя сделать это место немного особеннее, отсекая все чужое, что вернется обратно со спуском по узким ступенькам в конце коридора. Некоторое время братья сосредоточенно жуют, не отвлекаясь ни на что – к обеду голод порядочно дает о себе знать. Сёома как обычно начинает с порезанных затейливыми фигурными кусочками овощей, Камба изучает содержимое своей порции, рассеянно постукивая палочками по деревянному лакированному краю. - Ты снова сделал тамагояки, - заметил он в итоге, подцепив ими плотно свернутый рулет. В последнее время брат, добровольно взявший на себя большинство обязанностей по дому, стал осваивать еще и готовку, благодаря чему теперь они могли позволить себе не только надоевшие готовые обеды из соседнего магазина. - Ага. Видишь, он совсем не подгорел, как в прошлый раз, так что скоро научусь чему-нибудь еще, - роль ответственного по дому и кухне Сёоме ничуть не в тягость. Он привык и легко находит время на все разом, не обижаясь на добродушные подшучивания зовущего его мамочкой Камбы. Иногда ему и правда кажется, что он как будто заменяет семье кого-то, неосознанно впитывая в себя иную, непривычную, но такую знакомую роль. Эти приступы, прокатывающиеся по телу волнами цепкого зуда, в последнее время бывают все чаще, заставляя Сёому беспокойно вздыхать полной грудью, вбирая в легкие терпкий запах апрельского солнца. Отгадка всегда на шаг впереди, и кажется, стоит на мгновение дольше прислушаться к творящемуся в душе сумбуру, как поймаешь ее. - Ты никогда не думал, что было бы, если бы мы были другими? – закинул он наконец пробный вопрос, решив-таки поделиться возникшими ощущениями с братом. Камба не будет смеяться, Камба поймет. - Например? Поясни, - оторвавшийся от безуспешных попыток выгрести палочками последние налипшие на дно бенто зернышки риса старший брат чуть недоуменно посмотрел на младшего. - Ну… не знаю. Просто другими. Получается, мы бы перестали быть собой, раз все бы поменялось?.. – продолжает предаваться не вполне понятным даже ему самому измышлениям Сёома. Спиной он оперся о толстую металлическую решетку, опоясывающую по периметру всю крышу, и словно бы не замечает ничего вокруг. - Когда ты был маленьким, тебя часто принимали за девочку, - сказал в итоге не подвластный подобной лирике Камба. – Ты сразу начинал дуться и топать ногами, и никто не воспринимал тебя всерьез. - И к чему это? – ожидавший явно иной реакции Сёома сбился с мысли, вильнувшей хвостом подобно пестрому карпу в пруду и уплывшей обратно в глубины подсознания. - К тому же, к чему твои рассуждения, - хмыкнул Камба, закидывая запакованную бенто-коробку обратно в сумку – отвлекшийся брат не заметил, как он невольно напрягся, за отрывистостью движений скрывая какую-то, недоступную никому кроме себя тревогу. - Я же серьезно, Камба! – младший воспринял все шуткой. – Вот у тебя не бывает такого, когда кажется, что чего-то не хватает или ты сам словно не на своем месте, а как все исправить – неясно? Если бы мы, например, родились в другой семье, а может, даже в разных. Или у нас бы еще вдруг была сестра. Представляешь, как здорово вышло… - Нет. Не здорово, - с неожиданной для себя резкостью в голосе оборвал Камба, внимательно вглядываясь в простодушную зелень чуть расширившихся глаз Сёомы, надеясь и страшась обнаружить в них отголоски узнавания. Чего? Он не позволял себе даже думать о подобном. - Нет, - уже мягче повторил он, чтобы нарушить неловкую паузу. – Мне хватает и тебя, зачем нужен кто-то еще. Да и мы слишком большие для появления сестры, дети не берутся из ниоткуда, разве ты не знал? – напоследок не удержался от ехидного замечания Камба, уводя прочь, подальше от отравляющих душу ядом сомнений мыслей. Сёома и правда все чаще говорил о несуществующем, прокладывая какую-то одному ему известную тропинку в запутанном лабиринте вероятностей, из которого не будет пути назад, стоит только пройти точку невозврата. Но Камба держит его изо всех сил. Пока держит. Он вздрогнул от громкого хруста разломленного напополам большого, словно сошедшего с рекламной картинки красного яблока, с удивлением уставившись на протянутую ему часть. - Давай, Камба, фрукты нужно есть каждый день – витамины и все такое, - с улыбкой пояснил Сёома, вгрызаясь в сочную, налитую сладостью мякоть. Старший никогда не любил этот сорт – слишком идеальный на вид и приторный, не имеющий в себе никаких дополнительных вкусовых оттенков – но послушно взял наполненную крепкими темными семечками половинку, завершая обед. - Ненавижу слово судьба, - неожиданно отрывистой досадой прорывается наружу то, чему сам не нашел бы объяснения, но слов не вернуть, и они улетают прочь, подхваченные ветром и обманчиво-слепящим нежарким солнцем. В следующий раз они возвращаются к неоконченному разговору уже по дороге обратно, когда отсидевшие долгую череду уроков школьники поодиночке или группами разбредаются по домам, обсуждая события прошедшего дня, любимую музыку и видеоигры – привычные и незаменимые атрибуты подростковой жизни. Камба и Сёома всегда ходят вдвоем, раз за разом ссылаясь то на дела, то еще на что-нибудь и торопливо уходя вперед, где, петляя по узким, составленным из частных домов переулкам, впервые за день успевают по-настоящему побыть наедине. В классе их не то чтобы сторонятся – скорее они сами добровольно выбрали эту легкую вежливую отчужденность, оставившую одноклассников лишь пестрой чередой однотипных лиц. Им достаточно общества друг друга. И с определенного момента в него вкладывается еще один, особый смысл. Идя плечом к плечу с Камбой, Сёома щурится от танцующих на радужке глаз солнечных бликов, испытывая легкую неловкость от осознания их нового, никому неизвестного положения. Рядом с ним в такие минуты растворяется, скрываясь в ворохе чувств и мыслей, мешающее тревожное беспокойство, из которого все сложнее вырваться одному, не заручившись поддержкой куда более сдержанного и неподвластного сомнениям брата. В их поделенном на двоих мирке жизнь идет своим чередом, сменяя первоначальную оторопь признания постепенным принятием. Сёома даже не представляет, что бы делал без Камбы – он существовал всегда, особенный и незаменимый никем, и тем более страннее замечать в себе те самые, взявшиеся из ниоткуда размышления о невозможном. Мир для троих не устоял, раскололся бы неправильными изломанными кусками, выкидывая кого-то прочь из симметричного равенства человеческих душ и закрепляя в каждом эту горькую правду. И потому Сёома почти злится на себя за непримиримую настойчивость подсознания, ищущего способы донести до него какую-то иллюзорную истину. Он резко вздрогнул, выдернутый из скоротечных, заслонивших реальность мыслей, задетый сумкой одной из проходящих мимо девушек, машинально обернувшись им вслед. Чуть постарше их с братом, наверное, уже студентки; та, что с сумкой оживленно рассказывала подруге какую-то историю, отчего она негромко смеялась, и ее длинные, необычного персикового оттенка волосы мелко вздрагивали, рассыпаясь по спине, вызолоченные всепроникающей яркостью солнца. Сёома замер – ослепленный, остановленный молниеносностью неразгаданно промелькнувшей в голове идеи. Казалось, еще миг, и он узнает, вспомнит нечто отчаянно важное, заслоняющее короткими болезненными вспышками сонную умиротворенность настоящего, достаточно только приложить побольше усилий, и тогда… - Эй, ты чего? – возникший перед лицом Камба положил ладонь на его плечо, возвращая в реальность. Уйдя вперед, он не сразу обнаружил, как брат отстал, поэтому вернулся к потерянно стоящему на месте Сёоме. - Девушка. Только что прошла здесь. – Тот наконец обратил внимание на заданный вопрос. - Где? Знакомую, что ли, встретил? – повертев головой, Камба не обнаружил на опустевшей улице никого подходящего под это определение, ожидая разъяснений. - Нет… Не думаю. Но почему-то было такое чувство, что я ее раньше уже видел. Ту, с рыжими волосами, а… - Ты слишком много рефлексируешь, - безапелляционно заявил Камба, и будь Сёома повнимательнее, от него не укрылось бы, как настороженно сжались губы и дрогнули обхватывающие плечо пальцы. – Думаешь о ерунде, вот и мерещится что попало. - Она выглядела очень знакомо, - упрямо продолжил желающий хоть немного прояснить причины клубящихся в сердце тревог Сёома. - И что? Мало ли, кто это мог быть. Идем, я не собираюсь стоять тут до вечера, - подошедший почти вплотную Камба знал, что это безотказно срабатывает: брат теряется, смущенно отводя взгляд, наверное, в ожидании чего-то особенного, позволенного обычно в спасительной пустоте поделенной на двоих комнаты, но вместо этого его просто берут за руку, ведя прочь от места случайной встречи. Поздний вечер завершает показавшийся слишком долгим день шумом машин за приоткрытым окном, возле которого расстелены два футона. В комнате не так уж много места, чтобы жить вдвоем, но братья привыкли, за долгие годы научившись делить личное пространство и время, не уставая от вынужденного соседства. Впрочем, один футон снова пустует, и перебравшийся к Камбе Сёома ворочается под ставшим общим одеялом, укладываясь поудобнее. Темнота стирает грани и различия, путая реальность с выдумкой, между которыми не может определиться Сёома в хороводе призрачных, похожих на воспоминания из иной жизни ощущений. Он знает, что Камба не любит разговоры о подобном, за ершистой, колючей отчужденностью скрывая не доверяемые никому мысли, разгадать которые все реже пытается Сёома. Беспокойство гнездится в сердце, мелкой ржавой пылью разъедая его изнутри, и не оттого ли так часто болит голова, обыденностью ощущений заслоняя то нелепо-лишнее, что упорно бьется в подсознании. Что там? Сёома не знает, едва заметно морщась от ломоты в висках и прижимая замерзшие ступни к ногам Камбы. - Опять? – безошибочно угадывает тот причины возни. Мельком прошедшаяся по лбу рука уловила нездоровый жар, который скорее всего пройдет к утру, но Камба встает, шлепая босыми ногами по полу, вобравшему в себя зябкость ранней весны, чтобы спустя пару минут вернуться с зажатой в кулаке таблеткой и стаканом воды. - Выпей. Иначе полночи ворочаться будешь, - протянул он лекарство. Сёома не спорит, выпивая стакан до дна и обнимая вернувшегося на место брата. Сквозь дымку подбирающегося сна чувствуется размеренное дыхание Камбы, перебирающего в пальцах слегка вьющиеся темные пряди. Такие разные и неоднозначные, но ближе него у Сёомы нет никого. То, что началось однажды, - еще одна перевесившая в итоге грань привязанности, о чем не жалеют оба, украдкой целуясь на опустевших улицах, ненароком касаясь друг друга дома или засыпая вместе, ловя наконец желанное единение в тесном переплетении рук и ног. Для себя Камба уже давно все решил, готовый отстаивать из последних сил добытое право на счастье до последнего. Пусть чудом, пусть отрицая, он не позволит Сёоме узнать. У судьбы свои правила, по которым не выиграть, как бы ни пытался, потому что однажды посмел запустить механизм случайностей, ломающих по кусочку прошлое и замахнувшихся на настоящее. Это не ошибка, это очередная расплата, в новой партии выпавшая ему одному: ради тихих семейных ужинов, походов всем вместе куда-нибудь по выходным, улыбок и объятий, к которым незаметно привык, ограждая Сёому от невыносимости истины. Потому, сколько бы ни было сказано слов, сколько бы сомнений ни испытано, он будет защищать с трудом отстроенный заново мир. Его удел – помнить. Помнить все, включая ту странную, в чем-то счастливую жизнь втроем, окончание которой разметало их по иным дорогам, будто в насмешку подкидывая теперь Сёоме ненужные, мешающие обрывки тянущихся длинными лентами воспоминаний извне. Камба заберет их все за двоих, смирившись и приняв сомкнувшиеся реальности, готовый раз за разом не позволять брату ступить на край разверзшегося у ног омута. У судьбы много уловок и хитростей, но уговор не может быть нарушен по прихоти, и, спасая от них с наивным простодушием следующего навстречу неизбежному Сёому, Камбе остается лишь верить, что брат никогда не вспомнит прежнюю жизнь.