Во всем виноват цирк

Джеймс Гудвин не любит рассказывать о себе и редко соглашается приоткрыть завесу одной из тайн, коими богато его прошлое. Старый циркач либо посмеивается, либо делает вид, что не слышал вопроса, притворяясь глуховатым. Однако это очередной трюк, на которые он всегда был большим мастером. Гудвин не всегда был баллонистом. Его родители дрессировали диких кошек, и погибли в железнодорожной катастрофе, когда ему было пятнадцать. Джеймс и его сестра Тина, выступавшие с друзьями родителей в качестве начинающих фокусников, остались сиротами. Тогда их взял к себе Бартоломео Лучано. В некотором роде это было решение Гудвинов, а точнее — Тины. Девочка не была настроена продолжать семейное ремесло, ее это совсем не интересовало. Она мечтала о полетах, и Фрэнк, их отец, с большим трудом уговорил Бартоломео взять Тину на сезон, чтобы, как выразился Лучано, "дурь из башки выбить". Джеймс не хотел расставаться с сестрой, поэтому поехал с ней. И спустя несколько месяцев это спасло ему жизнь. Однако Бартоломео забрал Тину и Джеймса вовсе не из жалости, как могли бы многие предположить. Это был импульсивный человек с взрывным характером, но именно он и его семья считались лучшими воздушными гимнастами циркового мира. Джеймс не разделял страсти Тины к полетам, но сестра всегда была лидером. Она захотела, он покорился. Тина была властной и умела настоять на своем. Их обучением занимался племянник Бартоломео, Винсенто, который был всего на несколько лет старше Джеймса. Однако в семье Лучано царила железная дисциплина, и сиротам не делали никаких поблажек. — Хочешь летать — следуй правилам или оставайся на земле, — бросил Винсенто, когда Тина в очередной раз его ослушалась. Когда он сердился, итальянский акцент становился еще сильнее, но отчего-то общий смысл сказанного понял даже не вникавший в суть перебранки Джеймс. Светлые, как у брата, глаза Тины наполнились слезами, она хотела убежать, но Винсенто крепко сжал ее локоть и уже мягче добавил: — Запомни, все эмоции следует оставлять на земле. Джеймс слышал этот разговор и накрепко запомнил слова молодого Лучано. Впоследствии эти две простые фразы не раз и не два спасали его шкуру во время представления. Ловитор рискует не меньше вольтижера. Винсенто посмотрел, как они работают в паре, и поставил им номер с одобрения Бартоломео. На тренировках Тина не раз падала в сетку. Искусство правильного и максимально безболезненного падения стало, пожалуй, первым, чему ее научил Винсенто. И все равно Джеймс частенько видел ожоги на коже сестры. Но она не жаловалась. Юные Гудвины впервые выступили перед зрителями спустя два года изнурительных тренировок. Джеймс очень волновался, но выработанные навыки не подвели, он уверенно поймал Тину. А в ту минуту, когда ноги брата и сестры коснулись земли, зрители на трибуне громко зааплодировали. Им бросали цветы и монеты, которые Джеймс, наученный Винсенто, оставлял без внимания. — Настоящий артист не должен опускаться до подобного, — пренебрежительно передернул плечами молодой гимнаст незадолго до представления. — Впрочем, без доли вы с Тиной не останетесь. Их будет кому подобрать, — он многозначительно подмигнул. Джеймс, наконец, поверил в свои силы. Теперь он охотнее и усерднее тренировался, Тине стало легче с ним работать. Его выступления становились увереннее, хотя он опасливо морщился, когда сестра предлагала усложнить номер. — Смирись, парень, — смеясь, хлопал Гудвина по плечу Винсенто. — Твоя сестра рождена, чтобы летать. Наверное, когда прозвучало это шутливое "смирись", в душу Джеймса и закралось предчувствие беды. Он не стал ничего рассказывать Тине, но липкий страх становился все сильнее. Это произошло в Техасе. Джеймс уже переоделся, натер ладони канифолью и был готов к выступлению. Вскоре из раздевалки выпорхнула Тина, наспех улыбнулась ему и задержала взгляд на их учителе. Джеймс насупился, но промолчал: он подозревал, что между Тиной и Винсенто есть романтические отношения. Не выяснять же это перед номером! В следующую минуту объявили их выход. Джеймс сощурился, не сводя глаз с Тины. Подержавшись за перекладину, она взмыла в воздух, их руки встретились. Краем глаза Джеймс увидел торжествующую улыбку сестры. Они раскачивались вместе, готовясь к следующему элементу. Слишком долго. Джеймс упустил тот миг, когда ладони Тины выскользнули. Он даже не сразу понял, что произошло, лишь крики с трибуны вернули его к действительности. Тина не падала, она летела в стену. Глаза Джеймса расширились от ужаса. В ушах зазвенело от пронзительного крика. Казалось, что все длится мучительно долго, но удар был глухим, а падения и вовсе никто не заметил. Джеймс не помнил, как очутился возле тела сестры, как не решался коснуться ее. Наконец, он дотронулся до еще теплого плеча, запустил руку в слипшиеся от темной крови волосы, развернул лицо к себе и невольно отшатнулся. Голова легко откинулась назад. Как любой циркач, Джеймс знал, что это значит: сломанная шея. Окровавленное лицо Тины исказила маска боли, страха, который будет преследовать его вечно. На потрескавшихся губах застыл крик, который он будет слышать до конца дней своих. Череп был раздроблен и представлял настоящее кровавое месиво. Поломанная спина придавала Тине сходство с куклой, ставшей жертвой криворукого ребенка. Она лежала в неестественной позе, нога была странно вывернута, а глаза уже не выражали ничего. Мертва. Как в тумане, Джеймс выпрямился и бережно одернул юбку сестры. Трибуны все это время жадно следили за каждым его движением. Он видел взволнованные, алчные до зрелищ лица, беспокойно шевелящиеся губы, но ничего не слышал. Конферансье поспешно объявил следующий номер. Джеймс содрогнулся, хотя Винсенто рассказывал ему о суровых и порой жестоких законах цирка. Он не помнил, как и откуда появился Бартоломео, и не слышал, о чем он говорил с врачом. Затем старый Лучано накрыл плащом хрупкое тело Тины и сочувственно посмотрел на него. Деревянной походкой Джеймс миновал арену, не обращая внимания ни на кого и ни на что, и направился в их с Тиной трейлер. Больше ему было некуда идти. Здесь все напоминало о сестре. Ее безделушки, украшения, тренировочный костюм. Нет, все, что угодно, лишь бы не оставаться здесь. Вечером он сказал отцу и сыну Лучано, что более не сможет выступать. Никогда. Бартоломео и Винсенто переглянулись. Оба родились и выросли в цирке, им не нужно было объяснять, что здесь каждый день что-то происходит. — Может, ты пропустишь сезон-другой... — неуверенно произнес Винсенто. — Ты спятил? — заорал Джеймс, стукнув кулаком по столу. Сейчас это было то, что нужно — выплеснуть горе, свернувшееся внутри колючим клубком. И Винсенто, тот, кто тренировал их с Тиной, был для этого самой подходящей мишенью. — Я чувствовал, как выпускаю ее из рук! Я видел, как она летела к... — Сядь, парень, — неожиданно мягко прервал его Бартоломео. Положив руку Джеймсу на плечо, он внимательно посмотрел ему в глаза. Затем перевел взгляд на поджавшего губы сына и покачал головой: — Воздух еще позовет его. Но нескоро. — Вы... — голос Джеймса прервался. — Я сделаю все, что положено, — серьезно кивнул Бартоломео. — А ты... ты ищи новую дорогу. Джеймс с трудом кивнул. Оставшись один, он сморгнул слезы. А затем принялся лихорадочно собирать нехитрые пожитки. Надел старую рубашку, подпоясал бриджи, сунул ноги в старые ботинки Винсенто. Все происходило будто в затянувшемся сне. Джеймс угрюмо кивнул, когда старший Лучано вручил ему кошелек с деньгами — их с Тиной заработок за сезон. — Здесь на первое время, — произнес он. — Если все же передумаешь и решишь вернуться... — прикусив губу, начал Винсенто, старательно не замечая укоризненного взгляда отца. — Не решу! — отрезал Джеймс. Слез больше не было, оставалась лишь пустота. Однако именно о Лучано он подумал спустя несколько лет, когда решил стать баллонистом. Нет, он сдержал слово и не вернулся в цирк, но когда рана стала болеть меньше, вспомнил старика с благодарностью, подивившись его мудрости. Воздух действительно позвал его. Но летать Джеймс Гудвин так и не смог.